Я стоял посреди гостиной, а пожилая женщина с удовольствием рассказывала, как она всё организовала. От окна в углах комнаты симметрично стояли столы: справа — письменный, а слева — со швейной машинкой. От него дальше по стене шли стеллажи — ближайший со всякими швейными приблудами, сложенными в корзинки почти как из Икеи, а следующие с книгами. В углу стоял невысокий комодик с телевизором на нём, а диван, с которого предполагалось смотреть тв, стоял у противоположной стены. И в этой же стене был дверной проём, ведущий на кухню. Посреди комнаты стоял круглый стол с двумя стульями, но при этом, благодаря грамотному оформлению, комната не казалась загромождённой.

— Пришлось делать перепланировку, вот этот проход на кухню, раньше он был прямо у входной двери, очень неудобно. Зато теперь у меня гостиная-столовая для приёма гостей, и рабочий кабинет! На кухне, конечно, столик тоже есть, мне большой ведь не нужен, — объясняла хозяйка.

Мы прошли на кухню, и как раз вернулись родители, мывшие руки. Кухонный гарнитур был нежно-голубого цвета, а стены просто покрыты белой штукатуркой, без обоев.

— И что за удовольствие жить в голых стенах? — фыркнул отец.

— Сейчас такие красивые обои продаются, — робко поддержала его мама. — Виниловые, флизелиновые, всякие!

Но бабка оказалась не промах, не поддалась на провокацию:

— Вот у себя дома и клейте красивые. А мне нравится так. Пойдём, Ваня, спальню покажу, — и гордо подняв голову, вышла из кухни.

— Мне очень нравится! — утешил я её. — Всё так красиво и… — я запнулся, не зная, как выразить, — современно.

— Современно? Забавно, — усмехнулась женщина.

Спальня была в зелёных тонах, и очень уютная, здесь хотелось отдыхать. Без всяких атласных покрывал, расшитых индийскими рисунками, как у моих родителей. Одну стену полностью занимал шкаф-купе со светлыми дверцами. Кровать, у окна кресло под торшером, парное к тому, что стояло у меня в комнате.

Бабушка посетовала:

— Не успела найти кресло под стиль, хочу, знаешь ли, такое вольтеровское, с «ушами». Как у Шерлока Холмса в фильме. А это убожество выкину наконец-то.

Я обиделся.

— Чего это «убожество»? У меня в комнате такое же, между прочим.

— Да? — удивилась бабушка. — Но вроде вы купили новую мебель? Ирочка говорила.

— Вот у неё и спроси, — выкрутился я. Ещё не хватало, сейчас начнёт сравнивать, как было, как стало, а откуда бы мне знать.

Бабушка нахмурилась и поспешила в гостиную, бросив мне на ходу:

— Иди руки помой пока.

Ну, я пошёл мыть. В ванной тоже явно была перепланировка, её сделали совмещенной с туалетом. Один угол был свободен, туда отлично бы вписалась душевая кабина… если бы они были доступны. Честно говоря, не знаю, когда они появились.

Когда я вышел, то застал отголоски какой-то ругани, кажется, бабушка за что-то выговаривала родителям, но при виде меня свернула разговор, и принялась злобно накрывать стол в комнате. Я помог притащить стулья с кухни и занял место. Откуда-то появилась кошечка необычного коричнево-черепахового окраса.

— Гермиона! — позвала её бабушка, и я вздрогнул. Какая, нафиг, может быть Гермиона сейчас? Но через мгновение я вспомнил, что это вроде греческое имя, и у Шекспира в «Зимней сказке» тоже была Гермиона. Вот, наверно, бабушка удивится лет через пять, когда «Гарри Поттер» начнёт шествие по миру.

Кошечка между тем, осмотревшись, ловко запрыгнула маме на колени и быстро цапнув с её бутерброда кусок копчёной колбасы, молниеносно скрылась за диваном.

— Десять баллов Гриффиндору! — заржал я, уверенный, что мою шутку никто не поймёт.

Мама испуганно ахнула, отец зачем-то вскочил, видимо, собрался колбасу отнимать, а бабушка… Бабушка прижала стиснутые руки к груди и смотрела на меня совершенно круглыми глазами.

— Невоспитанное животное, — бубнил отец, не замечая такой странной реакции, но мама махнула на него, встревоженно спрашивая:

— Нинель Фёдоровна, что с вами? Вам плохо? Да подумаешь, колбаса!

Бабушка смотрела на меня, как на привидение. Я занервничал под этим странным взглядом. Наконец, она с трудом выдавила:

— Ты… кто… такой?

Мама испуганно прижала руки ко рту. Отец застыл у стола. Я растерялся. Кажется, меня спалили. Но как? Она что, поняла, что перед ней не её внук… по словам из будущего? Она что…

— Нинель Фёдоровна, это же Ваня, ваш внук, Сашин сын, — плачущим голосом запричитала мама.

Бабушка взглянула на неё с удивлением, и как будто только что увидела, какую реакцию вызвали её слова.

— Ты что, Ирина? Конечно, я знаю, что Ваня — Сашин сын.

— Но… но… — забормотала мама и оглянулась на отца. — Нам показалось… что вы его не узнаёте.

Отец крупно сглотнул и с размаху уселся на стул, будто его ноги не держали.

— Не выдумывайте, — чопорно ответствовала бабушка, уже справившись с собой, и глотнула чаю. — Возьми вот этот, с корейкой, очень вкусная, — повернула она блюдо с бутербродами другой стороной к маме. На меня она не смотрела.

Я выдал себя, и она поняла, что я попаданец, лихорадочно думал я, поглощая бутерброды. Это возможно только в одном случае — она тоже знает будущее. Ой, блин, как же это? И что она теперь предпримет? Я же вроде как её внука заместил. Или нет, если она — попаданка, то не её внука.

— Как тебе новая школа, Ваня? — спросила она, очень внимательно глядя на меня.

— Неплохо. — напряжённо отвечал я. — Там довольно интересно, хороший ремонт и в целом оснащение. А главное, недалеко от дома.

— А учителя?

— Классная — русичка, довольно равнодушная. Историк просто супер. Математик вроде тоже хорош.

— Всё равно я считаю, что все эти экспериментальные школы — сплошное надувательство, — вмешался отец. — Как будто в наше время плохо учили! Зачем ещё что-то выдумывать? Вот разве что к дому близко, это да, аргумент.

Напряжение за столом упало, и в целом чаепитие закончилось на позитиве.

Потом мама с отцом разбирали на лоджии дачные тюки, поволокли какие-то одеяла в машину, чтобы сдать в химчистку поблизости, и бабушка улучила момент, чтобы требовательно призвать меня к ответу.

— Так откуда, Ваня, тебе известно про Гриффиндор?

— Ну так из книжки, из фильма, — обтекаемо ответил я, не называя названия. Пусть сперва сама признается, что попаданка.

— Хмм… — протянула бабушка, оценивающе глядя на меня. — Ты ведь не Ваня?

— Теперь Ваня, — с опаской ответил я. — А ты? Вы?

— Расскажу позже. Надо бы сличить реальности. Путин?

— Да.

— Курск?

— Что? — затупил я, при чём тут Курск, но сразу спохватился. — А, «она утонула». Да.

— Норд-Ост?

— Это что?

— Хмм… Ну тогда Беслан.

— Ох, — передёрнул я плечами. — Да.

— Ммм, — бабушка прищурилась, раздумывая, что бы ещё такого спросить. — Крым наш?

— Наш, — согласился я. — А вы из какого года?

— Из двадцатого. Болела короной, и, видимо, умерла, точно не помню. А ты?

— Болела короной? — переспросил я, игнорируя последний вопрос. — Так вы себя помните?!

— Что? — не поняла пожилая дама.

— Вы помните свою прежнюю жизнь? Потому что я про себя всё забыл, совершенно!

— То есть как? А про Гриффиндор, значит, не забыл, и про «Курск»? — озадаченно переспросила она.

Тут прозвонил домофон — это вернулись родители.

— Нам надо поговорить подробнее, — решила она. — Я завтра приду к вам. Родители ведь на работе будут?

— Да.

— Я к девяти приду.

— Но я в школе!

— Пропустишь денёк, ничего страшного, — категорично заявила она. — Мне уже не терпится. И так ночью глаз не сомкну, надо всё хорошенько обдумать.

Я пребывал в полной прострации, и не стал возражать, когда родители, не раздеваясь, распрощались и потащили меня на улицу.

По пути, конечно, обсуждали, что за глюк случился у бабушки, раз она не узнала собственного внука.

— Это может быть началом деменции, — утверждала мама. — Это очень, очень тревожный признак! Вот у Кати так же с матерью было… — и она поведала душераздирающую историю своей знакомой, у которой мама сперва тоже путала родственников, потом стала забывать включенным газ, порвала свой паспорт и мазала стены какашками.