Это место выглядит жутковато даже средь бела дня. Он окружен таким количеством толстых и разросшихся деревьев, что солнечный свет едва проникает на подъездную дорожку. Это готический особняк, темный и обширный, с большой стеклянной оранжереей на одном конце и бесконечными башнями, фронтонами и дымовыми трубами по всей длине.

Я паркуюсь рядом с пустым фонтаном, заполненным листьями, затем медленно иду к входной двери, чтобы у людей Миколаша было достаточно времени хорошенько рассмотреть меня через камеры наблюдения. Польская мафия порочна и замкнута, а самого Миколаша трудно назвать общительным. Он и Несса, как правило, остаются взаперти в своем доме, где очень мало посетителей.

Я стучу в дверь, ожидая, что ее откроет один из braterstwo.

Вместо этого меня встречает сама Несса Гриффин.

Она открывает дверь, ее щеки раскраснелись, а светло-каштановые волосы собраны в беспорядочный пучок на макушке. На ней трико, колготки и очень потрепанные балетные пуанты. Она слегка вспотела, вероятно, не только от бега к двери.

— Себастьян! — кричит она, ее лицо светится от удовольствия и удивления. Затем улыбка сходит с ее лица. — Мне очень, очень жаль твоего отца… — говорит она.

— Спасибо тебе, — говорю я.

Она колеблется, как будто хочет что-то сделать, но не уверена, что именно. Затем, импульсивно, она обнимает меня и крепко прижимает к себе.

Это приятное объятие, теплое и искреннее. Мне всегда нравилась Несса. Я никогда не встречал кого-то настолько совершенного и по-настоящему доброго.

Единственное, что заставляет меня напрягаться в ее объятиях, это знание того, что ее муж опасен и сильно одержим своей женой. Я бы предпочел не начинать наше общение с Миколашем с того, что я обнимаю его жену.

Итак, я похлопываю ее по спине, чтобы дать ей понять, что ценю этот жест, и Несса отпускает меня. Глядя мне в лицо, она проницательно говорит:

— Ты здесь, чтобы увидеть Мико?

— Да, — я киваю.

— Я пойду и позову его. Заходи внутрь!

Она открывает дверь шире, приглашая меня войти. Она ведет меня в темную официальную гостиную с несколькими диванами, письменным столом и камином, похожим на пещеру.

— Устраивайся поудобнее, — любезно говорит Несса. — Могу я предложить тебе выпить?

— Нет, — говорю я. — Нет, спасибо.

— Я скоро вернусь.

Она выбегает из комнаты в этих потертых балетных пуантах. Несса — хореограф, поэтому я предполагаю, что она много раз меняет обувь, работая над своими аранжировками. У нее должна быть студия где-то в этом месте.

Конечно же, через несколько минут я слышу, как на верхнем этаже возобновляется музыка, далекая и скрипучая, как старый патефон. Сопровождающий этот звук легкими топающими ногами.

Мгновение спустя в гостиную заходит Миколаш. Он двигается почти бесшумно. Он высокий и стройный, светловолосый и с резкими чертами лица. Каждый дюйм его кожи покрыт татуировками. Замысловатые узоры спускаются по рукам к тыльной стороне ладоней и даже к пальцам. Они поднимаются по его шее до самого подбородка, как высокий воротник. Только на его лице нет никаких отметин.

Я только раз видел, как он улыбался, глядя на Нессу. Но я знаю, что он великолепен и совершенно безжалостен. Он напал на мою семью и Гриффинов одновременно и доставил чертовски много неприятностей, пока не был пленен нежным сердцем младшей ирландской принцессы.

— Доброе утро, — вежливо говорит Миколаш со своим легким акцентом. Он вырос в трущобах Варшавы, и ты все еще можешь услышать это в его голосе. Данте сказал, что Мико почти исключительно говорит по-польски со своими людьми и даже с Нессой, которая выучила его во время своего заточения в его доме.

— Доброе утро, — говорю я.

Миколаш подходит к бару под пыльными окнами из свинцового стекла, чтобы налить себе виски. Не спрашивая, он наливает и мне тоже.

Я забираю стакан у него.

Миколаш поднимает бокал и говорит: — За Энцо.

Я поднимаю свой бокал в ответ, мое горло слишком пересохло, чтобы говорить.

Мы оба пьем.

Миколаш садится на диван напротив меня, ставя свой бокал на приставной столик.

— Мои соболезнования, — говорит он.

— Спасибо тебе.

Мне приходит в голову, что из всех людей, которых я знаю, Миколаш, возможно, лучше всех понимает боль, которую я испытываю. В конце концов, он тоже потерял своего приемного отца, человека, которого любил и уважал.

Однако я не знаю, побудит ли это его помочь мне, учитывая, что именно Данте застрелил Тимона Заджака.

— Что я могу для тебя сделать, Себастьян? — он говорит.

Я обдумал множество способов, которыми мог бы изложить свою просьбу. Я снова и снова прокручивал это в голове во время долгой поездки сюда.

В конце концов, я решил быть прямолинейным и абсолютно честным. Я знал, что Миколаш раскусит все остальное.

— Я хочу убить Алексея Енина, — говорю я. — Также его сына Адриана. Его солдата Родиона. И столько остальных его людей, сколько смогу. Я хочу отомстить за то, что они сделали с моим отцом, и с Неро, и с моими друзьями Джованни и Броуди. Я хочу справедливости за клятву крови, которую он нарушил.

Миколаш слушает, неподвижно и невыразительно. Он не отвечает, ожидая, что я продолжу.

— Енин — наш общий враг. Он затаил обиду и нарушил клятву. Он, вероятно, винит тебя в смерти Коли Кристоффа также сильно, как и мою семью. Он, вероятно, еще больше винит Гриффинов. Я верю, что он попытается напасть на тебя и Гриффинов по очереди, как только уничтожит мою семью.

Миколаш делает еще один глоток своего напитка, размышляя. Он осторожно вращает бокал, так что янтарная жидкость скользит по кругу стакана.

— Это я нарушил свое соглашение с русскими, — говорит он. — Когда я влюбился в Нессу.

— Вот что я имею в виду, — говорю я. — Алексей Енин не прощает.

— Я тоже, — холодно говорит Миколаш. — Братва заключила сделку с моими солдатами за моей спиной. Они убедили некоторых моих людей предать меня.

Он снова смотрит на свой напиток, хотя я знаю, что на самом деле он обдумывает мое предложение. Он ставит стакан на столик с резким стуком.

— Однажды я встретил Алексея Енина, — говорит он. — В Москве. Я был там с Тимоном Заджаком. Енин едва взглянул на меня, а с Тимоном он был высокомерен и груб. Я не удивлен, что он нарушил клятву крови, у него нет уважения к традициям. И чести тоже нет. Ты знаешь, что он работал на КГБ, охотился на Братву? Только для того, чтобы стать паханом. Они должны были отрезать ему руки и выколоть глаза, прежде чем вытатуировать эти звезды у него на плечах.

Его голос ледяной, без намека на эмоции. Он поднимается с дивана, и я делаю тоже самое. Миколаш протягивает мне свою тонкую татуированную руку.

— Я помогу тебе отомстить. Я хочу, чтобы вся территория Енина была присоединена к моей. Это моя цена.

Я немедленно пожимаю ему руку, не имея ни малейшего желания торговаться. Его предложение более чем щедрое.

— Я думаю, мы хорошо сработаемся вместе, — говорю я.

Миколаш одаривает меня тонкой улыбкой.

— Если мы этого не сделаем, то, вероятно, оба окажемся мертвы, — говорит он.

Я не собиралась сбегать из камеры. Я была готова доверить свою судьбу в руки Себастьяна, так или иначе.

Но теперь я не могу избавиться от гложущего меня страха.

Себастьян собирается пойти на кровавую расправу, стремясь отомстить. Я не могу винить его за это, он заслуживает возмездия.

Но я не могу просто сидеть и ждать, чтобы увидеть, кто будет жить, а кто умрет.

По крайней мере, я могла бы найти своего брата. Я могла бы умолять Адриана уйти от моего отца. Может быть, если Себастьян убьет папу, Родиона и остальных bratoks, он будет доволен. В конце концов, Адриан не стрелял ни в кого, кого любил Себастьян.