Я, спотыкаясь, подхожу к столу моего отца. Он кладет тяжелую руку мне на плечо и бормочет на ухо: — Молодец. Теперь он увлечен.

Да, Себастьян увлечен. На сумму в пятьдесят тысяч долларов.

Я думаю, Аида потащила меня с собой на благотворительный аукцион, потому что у нее сложилось впечатление, что я в депрессии. Ее попытки вовлечь меня в общественные и семейные мероприятия усиливались с каждой неделей, включая несколько незапрашиваемых свиданий вслепую. Я не соглашался приглашать ни одну из девушек на свидание. Я сказал Аиде, что мне нравится быть одиноким.

Я пошел на аукцион, только потому что Кэлу, Аиде и мне нужно было обсудить кое-какие дела. В частности, предстоящую кампанию Кэла на выборах мэра. Гриффины намерены действовать на 100 процентов законно. Это означает отказ от любых оставшихся незаконных деловых операций и обеспечение того, чтобы все тела, которые они похоронили, остались похороненными. И это не эвфемизм, самым последним телом был родной дядя Кэла, Оран Гриффин, который в настоящее время лежит под фундаментом одной из офисных башен Южного Берега.

Хотя семья Галло обращает внимание на крупномасштабную недвижимость, я не думаю, что мы пока готовы умыть руки. Гриффины, покидающие сферу мафии, оставляют огромный вакуум власти. Кто-то должен заполнить ее. Вопрос в том, кто?

Я полагаю, Миколаш Вилк и польская мафия сделают шаг вперед. Мы в довольно хороших отношениях с Миколашем, но я не могу сказать, что мы лучшие друзья. Возникает определенное беспокойство, когда кто-то похищает младшую дочь вашего союзника, а затем обвиняет вашего брата в убийстве.

Миколаш действительно женился на пленнице Нессе Гриффин, и Риона Гриффин вытащила Данте из тюрьмы. Но давайте просто скажем, что мы с Миколашем не совсем обмениваемся рождественскими открытками.

Ситуация щекотливая, особенно учитывая, что русские отброшены, но не покорены. Всякий раз, когда вы сдвигаете столпы структуры власти, есть шанс, что все это может рухнуть.

Может быть, поэтому папа в последнее время такой параноик. Он может чувствовать неопределенность в воздухе.

Имея все это в виду, я согласился прийти на благотворительное мероприятие, хотя я ненавижу подобные вещи. Я ненавижу подхалимство и фальшь. Меня беспокоит, насколько хорошо у Аиды это получается. Раньше было так, что вы не могли никуда ее отвести, чтобы она чего-нибудь не украла или кого-нибудь не обидела, обычно нескольких человек. Теперь она наряжается в платье и туфли на каблуках, помнит имена всех подряд, очаровывает до чертиков светских типов.

Каллум такой же, но даже больше. Он олдермен 43-го округа, который является самым богатым и влиятельным районом, включающим Линкольн-парк, Старый город и Голд-Кост. Я вижу, что он известен почти всем в комнате. Вряд ли здесь найдется человек, который не хотел бы прислушаться к некоторым личным целям.

Между тем, мне смертельно скучно. Я краду пару канапе с подносов проходящих мимо официантов, затем просматриваю длинный список предметов, выставленных на аукцион, включая футбольный мяч, подписанный всей атакующей линией «Медведя».

Есть довольно крутое дерьмо, которое можно продать. Но, честно говоря… я, кажется, не могу пробудить интерес ни к чему из этого. Мне просто все равно. Последние два года были темным и пустым отрезком времени, прерываемым лишь несколькими приступами волнения. Я не чувствовал настоящего интереса к чему-либо в течение долгого, блять, времени…

Кроме прошлой недели.

Елена заинтересовала меня.

Между нами была энергия, которая действительно заставила меня что-то почувствовать, пусть и ненадолго.

Спустя столько времени, когда я наконец вижу что-то, за чем стоит погнаться… я должен игнорировать ее. Я должен был отпустить ее. Из-за моей семьи.

Моя проклятая семья.

Каким-то образом им всегда удается отнять единственное, что мне дорого.

Я смотрю на Аиду, которая разговаривает с каким-то невысоким лысеющим мужчиной с отвратительным фиолетовым галстуком-бабочкой. Он смеется над чем-то, что она сказала, запрокинув голову и выставив напоказ все свои кривые зубы. У Аиды тот взгляд, который я так хорошо знаю, эта хитрая усмешка, которая показывает, что она думает о чем-то еще более возмутительном и пытается удержаться от того, чтобы сказать это вслух. Она привыкла каждый раз проигрывать эту битву, но наконец-то научилась немного сдерживаться.

Моя сестра прекрасна. Темные вьющиеся волосы, ярко-серые глаза, похожие на монету, блеснувшую в мутной воде, постоянное выражение озорства, которое вызывает у вас в равной степени любопытство и тревогу, когда вы смотрите на нее.

Как ты можешь кого-то так сильно любить и в то же время обижаться на него?

Вот что я чувствую ко всей своей семье сейчас.

Я чертовски люблю их до мозга костей.

Но мне не нравится то, где я нахожусь из-за них.

Я знаю, что отчасти это моя вина. Я плыву по течению без цели. Но всякий раз, когда они тянут меня в каком-то новом направлении, мне никогда не нравится, где я оказываюсь.

Например этот гребаный аукцион.

Я вздыхаю и возвращаюсь к нашему столику на краю сцены. Я не знаю, какое представление они запланировали на сегодняшний вечер. Вероятно, что-нибудь утомительное, вроде классического квартета или, что еще хуже, кавер-группы. Если это, я ухожу. На самом деле, я, вероятно, уйду в любом случае.

Пока я сижу, мимо проходит официантка-блондинка с подносом шампанского.

— Выпить? — предлагает она.

— У тебя есть настоящая выпивка? — я спрашиваю ее.

— Нет, извините, — говорит она, мило надув губы. — У нас есть только просекко и шампанское.

— Я возьму два просекко.

Она передает мне бокалы, говоря с притворной небрежностью:

— Один из них для твоей пары?

— Нет, — коротко отвечаю я. Я планирую выпить оба, чтобы развеять свою скуку.

— Холостяк? — спрашивает официантка. — Тогда тебе, вероятно, понадобится это, — она передает мне кремовую табличку с номером на ней.

— Для чего это?

— Для аукциона свиданий, конечно!

Иисус Христос. Я едва могу сдержать, чтобы мои глаза не выкатились из орбит.

— Не думаю, что мне это понадобится.

— Почему? — спрашивает она с застенчивой улыбкой. — Видишь что-нибудь еще, что тебе нравится?

При других обстоятельствах я мог бы понять ее намек, который она так обильно излагает. К сожалению, тот факт, что она высокая и светловолосая, просто напоминает мне Елену, у которой те же черты, но в десять раз ярче. Эта девушка похожа на полевую маргаритку, в то время как Елена — орхидея-призрак: экзотическая, редкая, до которой невозможно добраться.

— Нет, — говорю я ей. — Здесь для меня ничего нет.

Девушка уходит, и Аида и Каллум немедленно занимают ее место.

— Это аукцион свиданий? — я говорю Аиде.

— Да! — говорит она. — Это подарок тебе на день рождения. Я собираюсь купить тебе жену.

— Я думал, что лучшие жены свободны, — говорю я. — И не навязанные тебе против твоей воли.

— С этим поспоришь, — говорит Каллум, обнимая Аиду за плечи.

У Аиды и Каллума было то, что по сути можно назвать браком по договоренности, но, похоже, у них все сложилось на удивление хорошо. Мы все просто надеялись, что они переживут первый год, не убив друг друга.

— Раньше ты был таким романтиком, Себ, — говорит Аида.

— О, да? Когда это было?

— Помнишь, когда у тебя в школьном шкафчике висела фотография Марго Робби?

Я краснею, удивляясь, как, черт возьми, Аида вообще это знает. И как ей всегда удается вызвать в памяти то, что ты пытался стереть из собственной памяти?

— Я не думаю, что это был я, — бормочу я.

— Ты не помнишь, как смотрел Волка с Уолл-стрит раз восемьсот, и замедленную перемотку той части, где она стоит обнаженная в дверном проеме, чтобы ты мог дернуть…