— Трагическая роль… — хрипло сообщила кузина. — Всегда третий…

— Три — число магическое, — заметил я, придав себе таинственности.

— Так вот и я говорила с самого начала — тут черезмерно магии, ведь никто не дослушал. Зря. Вобще, ты, Геля всегда не дослушиваешь… Стремишься к эгоисту.

— Эгоиста — то вальс или чайник, — мягко сказала бабушка. — Я не эгоист — я диктатор.

— Дуче, — кашлянула дымом Сусанна и улыбнулась. — Как есть.

— Проходи, Лесик, к столу, к тебе разговор, — добродушно сказала бабушка. — Присядь, будь ласков.

— А сказочные существа будут? — осведомился я. — Гномы, эльфы, Ох[144]?

— Про гномов не скажу, — несколько плотоядно ухмыльнулась бабушка, — но есть оборотень прелестный. Чем не сказка? Охать будет Сусанка, слово гонору, она может.

— Говоря об оборотне, кого ты имела в виду? — склочно осведомилась Анаит. — Нет, Гелюня, интерес не пустой, ребёнку ведь надо разъяснить.

— Мышку! — сурово ответила бабушка. — Если тебе неизвестно, то до рассвета чуть… Лесик, — спросила она, выложив руки на стол и внимательно глядя мне в глаза, — как ты нашёл то место?

— Какое? — осведомился я, поморгав на всякий случай, чтобы сбить ей знание.

— То, куда направили тебя чары, — уточнила бабушка.

— С трудом, — сообщил я. — Темно там было и грязно. Дымом воняло. И люди такие…

— Какие? — высунулась вперёд, угнездившаяся на тахте Анаит. — Благородные или чернь?

— Бескультурные, — нашёлся я, — одно вредительство. И насмешки…

Бабушка сложила брови домиком и посмотрела на кузину, та в ответ пожала плечами.

— Характеристика размытая, — покашляла Сусанна. — Вот до войны, в Опере, на «Лоэнгрине», я…

— Лесик, — торжественно продолжила бабушка, поддёрнув рукав в сторону кузины. — Ты был вежлив? Достаточно вежлив? Со всеми встречными?

— С некоторыми да… — беспечно ответил я. — Кое-кому пришлось сломать дудку и насыпать песка в глаза. И там ещё все такие жадные: чуть что — «Что дашь?…» — Что… что, — рассердился я сам на себя, — по шее, больно.

Воцарилась тишина, слышно было, как поскуливают под печкой крошечные псы.

— В самом деле? — уточнила бабушка и потрогала гемму. — Кхм! Хорошо, что ты справился.

— Да, ведь больше некому, — дерзнул я. — Самые магические сидели здесь. Ду́сились.

Бабушка встала, лицо её зарозовелось, пальцы дёрнули «обрус».

— Май менший язык, а то урежу, — грозно сообщила она. — Твои деяния никто не умаляет… Ро́ланд.

Анаит фыркнула и явно попыталась дёрнуть спиной.

— Кого ты встретил? Конкретно! — спросила бабушка и обошла стол, оказавшись передо мною.

— Так, ну гномов не было, — буркнул я, бабушка отвернулась, — с волками тоже разминулись, и с русалкой, — продолжил я. — А вот лиса…

Вся троица уставилась на меня, разными оттенками зелёного. Абажур мигнул у нас над головами, бокалы на столе издали тонкий поющий звук — старое стекло хранит чужую память долго.

— Лису? — спросила Анаит и лицо её пошло страдальческими морщинками. — И… и как она?

— Ну как может быть лиса? — рассудительно ответил я. — Животное рыжее. Не без подлянок, конечно. А так очень даже ничего — упитанная.

Я помолчал. Из очага потянуло смолистым дымком, видно, тучи собрались к утру засыпать город снегом. Я выпил компоту и добавил, — её чуть не пришибли, но обошлось. Смылась с проклятием. Анаит охватила пальцами шею и громко, с надрывом, вздохнула.

— Ещё я видел эту… Доротею, — я пощёлкал пальцами и розмарин на окне дрогнул. — Из шкафа. Там она в палатке. Цыганской такой, ну вы знаете… вардо. В них ещё сжигают.

— Ох, — как и обещано, обмолвилась Сусанна. — Ну ладно, ладно… Ты… ты, ты запечатал?

— Ja, ja, — ответил я ей. — Их бин. Натюрлих…

— У меня вопрос, — сказала бабушка и побарабанила пальцами по столу.

— А можно вначале я? — вырвался я вперёд, снедаемый предчувствиями.

— Да-да? — с иронией отозвалась бабушка. — Слушаю тебя внимательно.

— В кои-то веки, — со значением сказал я. — Вот кто всё это будет убирать? А?

— Менсчины! — помолчав изрекла бабушка и отошла на несколько шагов — в тень. — Реалные боягузы! Скажите, майне дамен?

«Дамен» закивали головами, словно статуэтки «Парфянки» в комиссионке за углом.

— Боягузы! — продолжила бабушка. — Укол — ужас, дзецко малое — страх, уборка — паника абсолютна! Ты расскажи дамам, о Роланд, про свой кошмар фобичный, — подытожила она.

— Вы, это всё, про что? — окрысился на неё я.

— Про твой самый страшный страх, — победоносно сказала бабушка, — ведро и машина мусорная.

— Так всё-таки, убирать придётся мне? — уточнил я. — Отлично! Я эту мысль от себя гнал! Не верил. Я говорю вам «нет», пентагонские ястребы… И машине вашей.

— Ох, я что-то не расслышала, — рыпнулась кузина Сусанна. — Какие-какие яструбы?

— С Америки… — отозвалась Анаит, — убийцы…

— Я, честно говоря, знала, что там орёл, — задумчиво произнесла кузина и покрутила в руках паричок. — Как-то ещё некрасиво называется… А! Лысый…

— Лесик, моя радость, — промурлыкала бабушка, — мала сенс знать, что ты — роза капрызна. Уже успокойся. Не тебе сегодня шпортать — закончила она несколько зловеще. — Хотя, ну очень хотела б знать: кто-то сломал печатку?

Я стушевался.

— Алзо! — торжественно сказала бабушка и зачем-то надела очки. — Вопросы такие: Исправление. Возвращение. И изгнание.

— Как-то несценично звучит, — робко высказалась Сусанна. — Это какое-такое изгнание?

— Окончательно не пользовать эрзац-хну, — подавила её бабушка.

— Я лично вернуться не смогу, — хрипло изрекла Анаит, подобравшись на тахте. — Он истощил ту магию, дудочкой своей. И я теперь… — она совершенно слилась с гобеленом.

— Будете вольным духом, — весело сообщил я. — Можно издеваться над людьми сколько хочешь… И не только… ещё звери, птички…

Бабушка нахмурилась и придвинув к себе ногою стул, церемонно на него уселась.

— А что? Я тут слыхал — на Листа, в шестом номере, попугай призрака увидел и сдох, — прощебетал я.

— Так, ну я внесу корректыву, — быстро произнесла бабушка и отодвинула подальше кувшин с компотом. — По-перве, молчи чаще; по-другое, тего попугая я знала — он весь час слушал радио — и решил умереть… Такое.

Сусанна оглушительно вздохнула и оглянулась на наш ВЭФ.

— Изгнать следует нарушителей присяги, — раздув ноздри, заявила бабушка и дёрнула рукав блузы; рукав неодобрительно треснул.

Непослушный подал голос со стола.

— Не смею и просить… — жалобно проныл он. — Не смею и просить… но просто выслушайте.

— Зачем тебя слушать? — злобно фыркнула Анаит. — Тайны вылезут наружу, словно голый хвост. А я не имею времени, почти…

Тень от неё на гобелене как-то странно содрогнулась. Анаит застыла в египетской неподвижности и потрогала молчаливый чёрный профиль на стене; рука её утонула во тьме.

— Я, я… — пискнул мышонок, — могу… Я бы мог…

Бабушка сняла очки и щёлкнула пальцами. Чёрная миска — кривоватая, грубо слепленная, перевитая давным-давно позеленевшей проволокой, дрогнула, по воде, наполняющей её, прошла рябь. Я загляделся на крошечные круги. Далеко-далеко, там у моста, где Ангел сторожит дорогу, воззвал к моему дару колокол.

— Apud Deum vestrum, — произнесла бабушка и протянула руку к миске, вторая рука, протянутая к миске, подрагивала.

— Apud Deum… — сказала Сусанна и посмотрела в сторону тахты. Анаит встала и сделала к столу шаг, другой, третий.

— Крысы-мужчины и крысы-женщины, именем Господним заклинаю вас покинуть мой дом и всех моих домашних и перейти… — в два голоса вещали бабушка и Сусанна. — Непослушный оглушительно для мыши рыдал, сидя на стопке салфеток. С пола стройно подвывали микроскопические собаки. Анаит протянула руку и облизнулась…

— Погодите минутку, — сказал я, и слова оборвались, канув в воду, из миски повалил красноватый дымок.

— Известно тебе, — подозрительно спокойно спросила бабушка. — Что нельзя мешать… деянию?