В Старой Книге в разделе «Досады» есть содержание, я видел его один раз, ну когда оно захотело показаться мне. Пунктом первым идёт: заговоры, очищения, приговоры для усыпления злых женщин и змей.

— Приговари-ав-ав, — сказал я непослушными губами.

Очень болела рука, а губы распухли.

Ко мне подошла Анаит, на ней был бабушкин халат и тёткины тапочки, на голове закрученное чалмой полотенце.

— Он пришёл в себя! — сообщила она куда-то вверх. — Оклемался!

Я прислушался…

— Я не понимаю этот журнал… «Англия», — вещала кузина Сусанна. — Ну неужели трудно приложить выкройку?

— Они забыли, что это, — отозвалась бабушка. — Там не шьют.

И, судя по звуку, поставила чашечку на блюдце. За столом возникла пауза.

— А как же, вот… А что же они делают? — несколько испуганно проронила Сусанна.

— Живут… — ответила бабушка. — Покупают готовое…

— Этого не может быть, — вынесла вердикт Сусанна. — Вот в «Бурде»…

Анаит подняла меня с пола. Ноги уверенно подкашивались, меня сильно тошнило.

— Ну-ка скажи что нибудь, — попросила Анаит.

— Самое лучшее мороженое — в вафельном стаканчике, с кремом… — сказал я, разглядывая сидящих за столом. — По двадцать одной. Или «Каштан», там можно просто обгрызть шоколад.

— Может, это не он? — задумчиво спросила Сусанна. — Какой-то он довольный, хоть и побитый, не бурчит, про мороженое говорит, и к тому же — фруктово-ягодное за семь копеек — не хуже чем всё то. Нет, наверняка это иллу…

— Гхм… — грозно кашлянула бабушка. — Лесик, к чему просыпать соль в пятницу?

— К неприятности или болезни, — прохрипел я. — А то канапа пана кота.

— Это абсолутно он, — глубокомысленно заявила бабушка. — Тот кот нечисти не под силу.

— Почему все приметы — к плохому? — спросил я и удивился собственному голосу.

— Знания у тебя неглубокие, — ответила бабушка. — Вот ты и видишь тылко попьол. Такое.

Старая дама — безучастная и древняя, сидела в отдалении, за прялкой, колесо вертелось и жужжало. Сусанна без парика и в пропаленом жакете непринуждённо пила кофе.

— Наверняка утром заболит печень, — сказала кузина. — Ну, а ты как чувствуешь… — и, нацепив на нос крошечные очки, помолчала и добавила, — себя?

— Собой, — ответил я. Стол радостно скрипнул, выпустив новый побег. Непослушный при помощи прутика сбил собак в тоненько гавкающее стадо, мыши оцепили свору по периметру и внимательно рассматривали разноцветных псов. Русалка из угла пыталась окропить их водой. По кухне витал непринуждённый дымок разрушения, выглядела она полностью разгромленной. Абажур, пробитый в трёх местах, висел криво и люстра погасла. Дева в белом бежала с коврика над тахтой, оставив по себе лишь клочки ниток. Печка обернулась гигантским, надтреснутым камином, в котором яростно полыхало одно-единственное полено.

Тётки и кузен с кузинами лежали на полу, бледные, безжизненные и грязные, чья-то заботливая рука укрыла их пледом.

— Хочешь чаю? — проскрипела Анаит и как-то астматически всхрюкнула.

— То она мурчит, — радостно сообщила Сусанна. — Ты бы видел, как она пила молоко!

— Я и так вижу немного, — печально ответил я. Левый глаз у меня заплыл.

— Что-то там он сказал на прощанье? — деланно равнодушно спросила бабушка. — Звыклэ кламство?[139]

— Что-то про зиму… холод, срок. Вернётся, мол, заберёт…. Это правда? — спросил я.

Собачье стадо дружно и пискливо чихнуло.

— Да, — хором сказали три ведьмы. — Это бесспорно, ибо нелепо.

— Необходимо, что-то сделать, — сказала Анаит и налила себе компоту. — Он будет приноситься каждую зиму.

— Благодарна, — сказала бабушка и вроде послушала, как звучит её голос. — За такой прогноз. Готовит много Вигилий дивных.

— Надо запечатать дверь, — убедительно сказала Сусанна. — И тогда…

— Её распечатают, будь спокойна, — насмешливо сказала Анаит и странно дёрнула пальцами.

— То она прядёт лапками, — сообщила Сусанна. — Ей приятно!

— Может просто порвать карту? — несмело спросил я. — Ну ту, Всадника? В клочки…

— Короткий путь ему на волю, — веско сказала бабушка и подёрнула сначала скатерть, а после рукава. — Надо похоронить бланки, — сказала она. — Это остановит всё.

В наступившей тишине было слышно, как Непослушный поёт «Ныне в Бетлееме весёлая година».

Анаит, словно умываясь, провела рукой по лицу и смущенно осеклась. Кузина Сусанна сняла жакет, склонилась над ним, придирчиво разглядывая разнокалиберные дыры и пятна.

— Ты же знаешь Гелюня, кто это сделает, тот… тот… тот, — и она умолкла.

— Тот — эгипский давний птак, — назидательно сообщила бабушка. — Я не испугаюсь смерти.

— Правда? — спросила Старая дама, на минутку оторвавшись от прялки.

Бабушка налила себе кофе. Невозмутимо отхлебнула из чашечки. Поставила её на блюдце.

— Всё имеет свой конец, — невозмутимо сказала она. — С этим не поспоришь. И я с тобой не в ссоре.

— Дельно, — отозвалась старая дама и подтолкнула колесо. — Мы не ссорились. Правда.

— Тут необходимо участие, — сказала Анаит и как-то странно передёрнулась, умащиваясь на стуле. — И желательно высокое… Надо бы призвать… Пока не перекрыто всё. Пока он…

И она передёрнулась опять.

— То в ней память о хвосте, — участливо сообщила Сусанна.

Бабушка, Анаит, а за компанию и я, воззрились на неё.

— Ну что, ну что… — забормотала Сусанна. — Но вы завтра спите, а у меня два грыма на приму, то хотела сказать — две примы на грым.

Молчание перемежалось потрескиванием полена и тонкими мышиными голосами.

— Но там так мало, — завопила Сусанна, охлопывая карманы изодранного жакета. — И его длуго варить, то хотела сказать, сушить!

— Богема! Люкс! — резюмировала бабушка. — Ей шчёлкнули шпорой и она побежала… Где тут мысль? Где магия? Шпора, вот сила! Длуго сушить…

Кузина Сусанна обидчиво надула губки и повертела в руках паричок.

— Вот оскорблений я не люблю, — заявила она. — А если по-доброму…

— Сусанка, — сказала Анаит. — Мое дзецко… Нет времени для сцен! Так надо…

Сусанна протяжно вздохнула, извлекла из кармана чёрную коробочку и со щелчком её открыла.

— А ведь тут совсем чуть-чуть, — буркнула она. — Трошку, — и дунула внутрь.

Пудра ненадолго взвилась вверх, над венком, облако сделало круг, заклубилось — ринулось вниз на стул и приняло очертания женской фигуры.

— Здравствуй, Эстер, — сказала бабушка и кивнула. У стола, выложив маленькие пухлые и очень белые руки на скатерть, сидела невысокая светловолосая женщина в синем. Я решил рассмотреть её ещё более внимательно и постараться запомнить — насколько она разрешит. Женщина разглядывала вишнёвые веточки.

— Здравствуй, Гелена, — сказала она и подняла на бабушку глаза, зеленее которых ничего не возможно было представить. — Кто из вас звал меня теперь? Я вижу, здесь был страх? Я чувствую его остатки. Беспокойно…

— Просто ужас, — сказала Анаит и широко улыбнулась, я заметил «семейный» кривой зуб справа. Дама глянула на неё, и зелёные глаза стали ещё шире.

— О-о-о! Анаит! Душа моя! А я искала тебя во всех трёх мирах — все мне так складно врали, чувствовалась рука мастера… — весёлой скороговоркой промолвила женщина.

— Зуза, дитя моё, это ты, твой зов! — послала она воздушный поцелуй кузине. — Не сокрушайся так — это недостойно. У меня для тебя есть спе…

— Гхммм! — раздалось из угла. Женщина дрогнула и обернулась, по спине её пробежала волнительная оторопь.

Освещённые огнями двух каминов, взгляды двух дам скрестились словно рапиры — чёрно-белая свора радостно прыгала у стула светловолосой Эстер и лаяла комариными голосами.