— В чём удобство-то? — поразмыслил я вслух. — Вон, на Ваксе тоже ни одной пуговки… разве нос. И, потом, какие новости? Вот ведь — валет, честное слово!

Гость продолжал кашлять, но уже не так надсадно.

— Чтоб тебя удавило, — ласково пожелал я ему, и тут он зарядил в меня Силенцией. Это такое заклятие в Старой Книге, оно открывает раздел «Сон». Губы словно склеились.

— М-м-м, — разъярённо процедил я. Бабушка, как мне показалось, улыбнулась.

Гость обвёл присутствующих тяжёлым взглядом и хмыкнул.

— Ну наконец-то заткнулся, — сказал он. — Вот я и здесь. Пришёл, как говорится, за своим. Привет. Лет десять уже надеялся. А тут тёмные дни и этот дурик, в питье неразборчивый, — кивнул он в мою сторону подбородком. — И тот шкет, — подбородок указал на скрытого материнской спиной Витольда… — Впустили. Вы представляете, Хозяйка?

Бабушка немного порозовела. «Или у неё температура, или она злится», — решил я.

Молчание сильно давило на горло, я провёл пальцами по шее и в вороте наткнулся на давешнюю иголку. «Синяя пуговка!!! — восторженно вспомнил я. — А ведь зачем-то я её переколол, иглу-то. Это Дар! Настоящий дар! Случайная радость».

— Правда, пришлось менять облик, и не раз, — вёл своё Гость. — Тут мне очень помогли ваши ближние. Вы не представляете, какие все сейчас доверчивые и дремучие — и ни перекреститься, ни плюнуть — ведь ничего не умеют. Все думают, что поможет, — он наморщил высокий лоб, красивые брови изогнулись, — …что-то такое, что называют… О! Справка! И ещё… пропуск! Это требуют все, а про такую мелочь, как гвоздь или шерсть — никто и не вспомнит! Что вы с собой сделали… Просто удивляюсь.

— Ф-ф-ф-ф, — посмеялся я. Вы никогда не пробовали смеяться, со ртом, запечатанным заклятием, которому не менее полтыщи лет? И не пробуйте — неудобно.

— Не вижу смысла представляться. Вы все знаете моё имя, — заявил Гость подчёркнуто зловеще. Тётя Женя наконец затолкала детей за спину и сидела на стуле прямо, как инфанта, светясь от бледности. Яна беспрерывно всхлипывала.

— Заткнись, овца! — цыкнул на неё Гость. Яна громко икнула и действительно стихла.

Шморгающая тётя Зоня, в первый раз на моей памяти, обняла дочь и погладила по глупой голове.

Я выдернул из иглы нитку и связал из неё узелок, на узелок полагалось подуть и мне пришлось дуть носом — ещё неудобнее, чем смеяться с закрытым ртом.

Заклятие Всадника истощилось. Я разлепил губы…

— Хам трамвайный, — презрительно заявил я. — Действительно — всем известное имя.

— Не понял, — рявкнул Гость и взвил брови вместе с голосом. — Это ты?

— Да если бы… — сказал я. — Это Пиночет, вообще-то…

— Развязался, — каким-то подозрительно довольным голосом сказал Гость. — Сейчас я тебе запечатаю что-то другое. А в общем собирайся. Поговорим в пути…

— Я так просто никуда не пойду. Нет-нет, — сказал я, не то чтобы очень уверенно, но с апломбом.

— А никто здесь не говорил, что будет просто, — сообщил мне Гость.

— Здесь вообще никто не говорил. Только ты шуршишь, — буркнул я.

Гость посмотрел на меня и опять глаза его блеснули красным.

— Мой конь будет рад, — сказал он. — Он и ты…

— Я с конями не общаюсь, — быстро ответил я, предчувствуя прекрасную ловушку.

— А я — да!!! — разъярённо проорал Всадник.

— Оно и видно, — со значением сказал я и оглянулся.

Улыбнуться попыталась только Вакса. Вышло плохо.

— Silentia! — сказали мы с Гостем хором. Заклятия столкнулись в воздухе и покружив, осыпались серой пылью прямо на Венок. Долетев до свечей, пыль вспыхнула тысячью ярких точек.

— Красиво, — буркнул Витя. — Огни бенгальские, блин.

И тётя Женя навалилась на него всею спиною.

— Сейчас другое время, — сказал я, голос мой вырывался из меня словно программа «Время» из «Весны» — с помехами. — Справки могущественнее.

— Ну-ну, продемонстрируй, — довольно беззлобно сказал Гость.

— Э-э-э, — протянул я.

— Так и помолчи, — попросил Всадник.

Он хлопнул в ладони, и в тёти-Жениной комнате что-то стукнуло в ответ.

Второй хлопок в ладоши — и в руках его оказалась необычной формы гитара, я вспомнил Ормянскую…

— Время спеть пару пса́льмов, — объявил наш Гость и прокашлялся. — А то тишина у вас — гробовая какая-то. И ветра не слыхать… Я так понял — танцев не будет?

Тётя Зоня попыталась налить компота в стакан, но лишь разлила его по скатерти. Со второй попытки ей удалось, и она, цокая зубами о стекло, припала к узвару.

Струны издали длинную минорную трель, затрепыхавшись под пальцами гостя.

Гость запел, и в голосе его так странно прозвучали и флейта заката, и вся нежность вечера, и ужас перед той — самой яркой Звездой, чей восход он приветствовал.

В это время бабушка тронула камею, та едва блеснула зелёной искоркой. Бабушка провела пальцем по губам и успела показать им куда-то вверх. Я послушно посмотрел вслед ее жесту — привязанная к рожку люстры, над нами раскачивалась белая роза.

«Масонство какое-то, — подумал я. — Мы под розой, вроде не Иванов день».

Гость выводил длинную руладу о просьбе очередного триллинга и казался полностью погруженным в каталанскую канцуну.

«…Под розой… — раздался шёпот, — таемница…»[135]

Бабушка улучила момент и посмотрела на меня в упор.

Я слышу её иногда… почти всегда, часто.

«Молчание…» — донеслось до меня, и гул чужого Дара прервал всё.

Гитара завершила гимн чувственной кодой. Тётя Зоня похлопала. Витя отпил узвару.

Гость хитро улыбнулся. Кузина Сусанна взяла себе вайнэпфель и стала кромсать его на крошечные кусочки.

— Значит, будем молчать? — спросил Гость, адресуясь к бабушке.

Та глянула на него свирепо и опустила глаза.

— Ой-ой, — протянул Гость. — Прямо съела взглядом. Раньше надо было смотреть, внимательнее. А то всё болтали… балабонили, заклинали. В общем, перехожу к существу вопроса, гхмм. Я вижу — мне не рады и это тяготит. Мне нужен третий, вот этот болтливый, — он ткнул в меня пальцем, украшенным кабошоном. — И зеркало.