— Пустите погреться, пани-хозяйка, — обратилась к бабушке нечистая сила.
— В пекле для тебя тепло! — заметила бабушка и подперла рукой щеку — настроилась смотреть.
— Есть мне чем и посветить, и согреться, — заносчиво заявил Чёрт, и я опознал тётю Зоню. Бес зашуршал пакетом с надписью «Монтана», из пакета торчал сделанный нами с Витей в прошлом году месяц — гигантская лимонная долька, вся в золотистой фольге — две коробки конфет «Стрела»… Я взглядом поискал кошку, на полу лежал маленький кусочек когтя. Вакса смылась.
— Ага! — торжествующе сказал Чёрт. — Попро́сите, так и не дам…
В кухню вплыла вооружённая старым шампуром Яна — укутанная с головы до колен в старую штору-мережку, всегда изображавшую кольчугу, для верности поверх шторы Яна надела крупновязаную жилетку. Голову Яны украшала оловянная миска.
— Я воин!! — заявила Яна, избегая шипящих. — Разышкиваю деток, штоб наколоть их на шабельку, — и она потрясла шампуром, миска чуть сползла ей на лоб и в Янином хорошеньком личике появилось нечто хищное. — Такой прикаж от Царя.
— Но что скажу, — сказала бабушка «воину». — Не знаешь ты, какого царя слухать… Ныне рождается царь правдывый.
Воин запальчиво повёл копьем. Бабушка похлопала в ладоши.
— Вставай, Сусанка, будет машкарада! — фыркнула она. Кузина подняла на нее удивлённые глаза и зачем-то нацепила очки. — Будут Три Волхва. Одкры́ем тайну грандиозну! — возвестила бабушка, в то время как Витя с Нелей голосили «Новую радость». Растолкав стулья и хихикнув, сёстры удалились в бабушкину комнату.
— Где-то коза наша? — спросил Витя. — Как бы не заболела…
Цыганка расстегнула торбу, перекинутую через плечо, и извлекла из нее Ваксу. К кошачьей голове были примотаны не очень-то аккуратные картонные рожки — по виду козьи.
— Не она ли? — спросила Неля. Кошка фыркнула и издала длинное шипение.
— Она, сердега! — сказал Витя и дунул в дудочку. Вакса явно постаралась в него плюнуть.
— Зачем забрали козу нашу? — обидчиво и пискляво спросил Пастушок.
— Хотели себе на приплод на розвод, да только Свет пропал, — повздыхав заявила Цыганка.
— Теперь отдаём, вот. Прошу! — вновь судорожно вздохнула Цыганка, — верните Месяц. Мы Путь не видим…
— Х-ха, — сказал Чёрт. — То непростая просьба, голуба! Им вернула козу… Что дашь мне?
— Меняю козу на Месяц! — решительно сказал Пастушок. И было протянул разъяренного зверя в лапы нечисти.
Кошка обнажила на Пастушка жёлтые клыки, совершила восхитительный пируэт, укусила жалобно взвизгнувшего Витольда и вывернулась на пол.
После нескольких безуспешных попыток Ваксе удалось скинуть картонные рога и укрыться в бабушкиной комнате. Путь ее сопровождало раздражённое ворчание.
— Ну-ну, не жирафа из тебя сделали, — примиряюще сказал я ей вслед. — Не будь смутная.
Прямо над ухом у меня свистнула дудка, я обернулся — надо мной стоял Витя и недобро улыбался.
— Помогал костюмы делать??? — спросил он и в голосе его читались нотки нашей географички…
— В-е-е-е… Нет… — пискнул я растерянно.
— Будешь Ирод… — сказал Витя и нахлобучил мне на голову острозубую корону. Она пахла духа́ми и почему-то марганцовкой.
— Я так рад, — сказал я свирепо. — С детства мечтал быть Иродом когда вырасту…
Неля изобразила на гитаре что-то сефардское…
— Не кривляйся, Лесик! — сказал Чёрт голосом тёти Зони. — Не порть праздник… Быстренько.
— И какой у нечисти сегодня праздник? — сварливо заметил я, облачаясь в услужливо распахнутый Витей тёти-Женин халат — весь красный, ацетатный и в драконы. Помнится, всю жизнь мне хотелось нарезать из него пионерских галстуков. И так придти в школу — с головой дракона на «подушечке»…
— Где моя борода? А жезло́? — спросил я, мостясь на стуле.
— Всё тут, всё тут, вот — услужливо сказала Неля и протянула мне бороду.
Воин проследил эту мочалку на резинке долгим взглядом.
— У меня был парицёк такого тсвета, — подозрительно процедила Яна. — Вот не могу найти…
— Держала бы вещи в порядке — нашла бы, — безапелляционно заметил Чёрт.
Я нацепил бороду, запахнулся в халат и взял в руки ножку от старого стула…
…Далеко-далеко проплакали в небе серые гуси — бесконечная стая в пустом небе над старым мостом. Ветра Самарии и Идумеи свиристели вокруг медных ангельских крыл, кровь застучала мне в сердце — кровь на мраморных плитах Иродиона, на всех семи стенах Моссада…
— Я — Ирод злобный, с лукавым сердцем; ищу повсюду Христа-Младенца… Я — царь иудейский, плачь обо мне, народ еврейский… — сказал я, и голос мой не дрогнул. Ветер хлопнул ставней на чердаке. Витя выдал длинную трель, Неля тронула струны и Чёрт, по-турецки сидящий на бабушкиных половиках, неловко брякнул бубном.
— От видящих знаю, от знающих вижу Младенца рожденье — Зимой, на погибель всей тьме, — продолжил я, — а свету — спасенье.
Теперь я велю — перебить всех младенцев, всех сущих перве́нцев.
Для усиления злобности пришлось трухануть ножкой стула, привязанный к ней колокольчик глухо звякнул — бубен и гитара вприпрыжку бросились отвечать.
Воин, храбро потрясая шампуром в сантиметре от моего носа, заявил:
— Гофударю! Твой прикасс выполнить готов я, и на всех врагов твоих наложу оковы!!
И Яна вытащила из-под шторы-кольчуги нечто пестрое, шуршащее и подозрительно знакомое.
«Ланьцухи… — в отчаянии подумал я, — разорвали. Нечему больше противостоять магии».
— Приказ мой помни — детей изловить и на сталь насадить, — рявкнул я на воина. Яна с достоинством поправила миску и отсалютовала шампуром, вновь в опасной близости от моего носа.
— Ты, нечисть, войску в подмогу — краденым светом осветишь дорогу, — повелел я.
Чёрт отсалютовал, ловко расшаркался и по пути дёрнул Цыганку.
— Не среди вас ли родился Спаситель, а, Модоно корита[127]? — осведомился он, привязывая бахрому цыганкиной шали к стулу.
— С чего вдруг? — набычилась «Амфисбена самотна», отпихивая лукавого гитарой.
— Ну, вы же не отмечаете время рожденья, — ответил Чёрт, заплетая узлы на бахроме со знанием дела. — Надо бы потрусить ваш табор…
— Смотри как бы мы тебя не потрусили, — сказала Цыганка, и глаза ее зловеще потемнели. — Такие слова знаем — глубокие, как горькое море.
— Эти слова знаю и я, — сказал Чёрт, совсем не тёти Зониным голосом. — Всё ты спутала, гилабарка: они горькие, как глубокое море…
— Мой Бог наверху, — сказала Неля, звякнув браслетами и голос ее осел, словно стены трёхсотлетнего дома. — Он глядит на меня…
Вместо ответа Чёрт усмехнулся. В коротком смешке и впрямь отчётливо было слышно, как бездна бездну призывает…
— Ночь тиха над Палестиной… — вмешался наконец Ангел и стукнул об пол посохом — на половички слетело несколько перьев. — Умолкните, беси! Час ваш прошел…
«И что они там распороли?» — подумал я, тяготясь привкусом крови во рту, к тому же корона начала ощутимо печь мне лоб.
Витя приложил дудочку к губам…
— А кстати… — оживился Чёрт и кинул в пастушка сажей. — Как там, в вашем хлеву?
— Только вас и не хватало, — вежливо ответил чумазый пастушок и попытался продуть флейту.
— Не видали ли Младенца? — уточнил Чёрт и нехорошо улыбнулся в своем чулке на лице.
— Уж час как сияет звезда неспроста, — важно произнес Ангел и осыпал все вокруг перьями и серебристым дождиком. — Спешит все живое восславить Христа…
— Нашёлся! — радостно вскрикнул Чёрт. — Не видать вам, люди, света до самого лета.
— Слышишь ли, Царь мой? — разошлась не на шутку тётка.
— Слышишь ли войско? — и она легонько побарабанила по миске. Яна, заметно надувшись, отодвинулась в сторону.
— Оковы готовы… — недобро глядя на маму, заявила она. Ещё раз сожаление о ланьцухах кольнуло меня в сердце.
— Младенца пленить и в тюрьму заточить! — буркнул я. — Знаешь ли, бес, где ныне дитя?
Чёрт задумчиво ущипнул пастушка. Витя пискнул.