Мы тоже готовились к бою, закрепляя всё, что нужно было закрепить, и убирая с палубы всё лишнее. На камбузе погасили огонь, все пушки расчехлили, каждому раздали оружие, подготовили кошки и багры. Теперь оставалось только подойти к пинасу поближе.

Пинас вдруг начал поворот, подставляя нам левый борт, и я понял, что мы сейчас попадём под продольный залп.

— Клешня! Поворачивай! Право руля, живее! Фок брасопить, немедленно! — заорал я.

Мы увалились к ветру, поворачиваясь к пинасу левым бортом. На мой взгляд, для пушечного залпа было ещё далековато, но капитан пинаса решил всё-таки пальнуть в нашу сторону. Все шесть пушек испанца кашлянули ядрами, заволакивая его палубу густым облаком дыма. Одно ядро пролетело между нашими мачтами, не причинив никакого вреда, остальные плюхнулись в воду где-то за нашей кормой.

— Он хочет на нас напасть! — воскликнул я и засмеялся.

— Ха-ха-ха! Он первый начал! — засмеялись парни. — Ну мы ему щас покажем!

— Левый борт, к залпу готовьсь! Книппели заряжай! — приказал я.

Канониры по команде начали заряжать пушки, засыпая порох в жерла. Артиллерия у нас была так себе, разномастная, разнокалиберная, четыре медных пушки, доставшиеся нам вместе со шхуной, да ещё шесть чугунных, снятые с потопленной «Лилии». В итоге по пять пушек с каждого борта, тесным рядком стоящие на палубе. Ни погонных, ни ретирадных орудий не было, конструкцией они были не предусмотрены, а переделывать корпус шхуны мы не рискнули. Хотя нам бы пригодились и те, и другие.

Мы приближались к пинасу, заворачивая ему за корму, словно акула, кружащая вокруг добычи, и я, наконец, сумел прочитать название испанца. Пинас звался «Эсмеральда».

— Огонь! — рявкнул я.

Пушкари ткнули запальниками, отворачиваясь от них на всякий случай, пушки громыхнули вразнобой. Книппели с пронзительным свистом отправились в полёт, разрывая паруса и наматывая на себя такелаж от бизани до фока. Марсовые полетели вниз, разбиваясь о палубу, несколько упали в воду, но спасать их было некогда, испанцу было не до этого. Пинас утратил маневренность, скорость его тут же упала, но он не останавливался.

С кормы испанца несколько моряков пытались отстреливаться из мушкетов.

— Картечью заряжай! — рявкнул я. — Клешня, ближе подведи! Взять рифы, не спешим!

Не стоит торопиться и вылетать испанцу под правый борт, аккурат на его пушки. По крайней мере, до тех пор, пока наши канониры не перезарядили орудия.

Испанские стрелки выбивали щепки из нашего фальшборта, наши буканьеры открыли ответный огонь, не давая им высунуть головы из укрытий. Наконец, я увидел, что все орудия заряжены, а канониры снова раздувают запальники.

Дистанция вполне уже подходила для картечи.

— Левый борт, огонь! — крикнул я.

Свинцовая туча вырвалась как рой шершней, пронеслась над палубой пинаса, разбрызгивая в разные стороны кровь, щепки и пыль. Истошные вопли заполнили воздух.

— Кошки к борту! Багры готовь! — заорал я, вытаскивая палаш из ножен.

Шхуна подкрадывалась на одном только стакселе, медленно и аккуратно, и я приготовился к абордажу, но в этот момент на палубе испанца выбросили белый флаг. Я загнал палаш обратно в ножны, с одной стороны радуясь, что удалось избежать схватки, а с другой чувствуя некоторую досаду.

— Это может быть уловка, сэр! — угодливо подсказал Губернатор.

Кошки мы всё равно забросили, притягивая корабли друг к другу, словно выполняя стыковочный маневр на МКС, оружие никто, кроме меня, не убирал, напряжённо глядя, как высокий борт пинаса понемногу нависает над нашей шхуной. Даже удивительно, что всё прошло так легко. Я, честно говоря, ожидал куда более жёсткого отпора.

«Орион» грубо ткнулся в борт «Эсмеральды», абордажная команда полезла вверх, и я вместе с ними. Пинас после двух залпов был в довольно плачевном состоянии, мачты шатались, оборванный такелаж трепался на ветру, несколько рей вместе с парусами валялись прямо на палубе, усеянной щепками. Мёртвых и раненых было не так много, но они были, остатки команды столпились на палубе, ожидая своей судьбы. Я видел страх на их напряжённых, тревожных лицах. Всего их оказалось чуть больше тридцати человек, так что мы даже оказались в большинстве.

Я прошёлся по палубе «Эсмеральды», окидывая всё вокруг хозяйским взглядом, и ко мне из толпы вышел поджарый смуглый испанец в наглухо застёгнутом камзоле. По его виску стекала кровь, подсыхая на коже, он немного пошатывался, но смотрел на меня открыто и смело.

— Señor, espero que nos haga honor, — произнёс он.

Я обернулся по сторонам в поисках хоть кого-нибудь, кто понимал испанский лучше меня.

— Сеньор, обойтись с нами по чести, — на ломаном французском повторил испанец.

Он снял шпагу с пояса и протянул мне. Шпагу я не принял.

— Вы открыли огонь по нашему кораблю, — хмуро произнёс я.

Испанец потупил взгляд. Я лицемерил, прекрасно понимая, что поступил бы на его месте точно так же. Просто в этот раз повезло мне, а не ему.

— Ваши люди будут оставлены в живых. Вы, как человек, отдавший приказ открыть огонь, будете казнены через повешение, — рассудил я, желая избежать лишней крови и зная, что команда меня не поймёт, если я пощажу всех.

Испанец чуть побледнел, но встретил такое известие достойно, с изрядным мужеством. Я бы такое не стерпел, например, и обязательно кинулся бы в драку.

— Клянитесь, что пощадите моих людей, — потребовал он.

— Клянусь всеми святыми, — произнёс я.

Испанские матросы стояли, напряжённо взирая на своего капитана. Флибустьеры их обезоружили и согнали на бак, оставив на охране нескольких голландцев, у капитана тоже забрали шпагу. Под конец, поняв, что сейчас его будут вешать, капитан попытался сопротивляться, но тщетно. Прикладом в зубы, петлю на шею и пошёл.

Вешать взялся Шон. Через грота-рею перекинули верёвку, и испанца быстро вздёрнули под смех и шутки пиратов. Я равнодушно поглядел, как испанец дёргает ногами, болтаясь в петле. Никаких угрызений совести я не испытывал, понимая, что я болтался бы точно так же, если бы чаша весов качнулась не в нашу сторону.

Шон подошёл ко мне, отряхивая ладони. Испанец покачивался в петле, окончательно обмякнув.

— Этих тоже вздёрнем? Или, может, лучше пусть по доске пройдутся? — кивком головы Шон указал на остатки испанской команды.

— Ты же слышал, я обещал, — тихо сказал я.

Шон в ответ скривился, как от лимона.

Мы прошли к носу корабля. Испанцы ожидали своей участи, кто-то тихо молился, некоторые судорожно оглядывались по сторонам, пытаясь отыскать хотя бы один шанс на спасение. Прыгать за борт никто не стал, понимали, что могут и не доплыть до берега.

— Сеньоры! Предлагаю вам вступить в мою команду и разбогатеть, — сказал я. — Желающие, шаг вперёд.

Кто-то из испанцев перевёл мою речь соотечественникам, они начали переглядываться между собой, раздумывая над щедрым предложением.

— А если не вступим? — спросил один из испанцев, тот, который переводил.

Шон скрестил руки на груди и выразительно посмотрел на меня.

— Может, всё-таки вздёрнем? — вздохнул он.

Я оставил его вопрос без ответа. Не хватало ещё спорить с ним у всех на виду.

Один из испанцев, низкорослый и чернявый, оглянулся по сторонам, на своих, подобрался, растолкал тех, кто стоял ближе, и вышел вперёд. В спину ему полетела тихая испанская брань, но он шёл с гордо поднятой головой, не обращая внимания на чужое мнение.

— Как зовут? — спросил я.

— Мигель Мартинез, — ответил тот.

— Идите на шхуну, сеньор Мартинез, — приказал я. — Документы подпишем чуть позже.

Следом из толпы вышел ещё один, здоровенный детина, похожий на медведя, вставшего на задние лапы.

— Хорхе Гарсия! — громогласно объявил он.

— Ступайте туда же, сеньор Гарсия, — кивнул я и глянул на остальных испанцев.

Те смотрели обеспокоенно, но выходить и вступать в пираты не рвались.