К утру нас вынесло куда-то в открытое море. Небо снова было безмятежным и чистым, только немногочисленные кучевые облака висели пуховыми перинами где-то далеко на горизонте. Ветер теперь не хлестал по лицу злыми пощёчинами, а ласково трепал прикосновением любимой женщины, солнце поднималось из моря, будто выныривающий игривый дельфин.

Я вышел на палубу из каюты, поспать мне удалось всего один или два часа. За штурвалом теперь стоял Шон, он поприветствовал меня взмахом руки. Я приподнял шляпу в ответ, всё ещё мокрую после дождя.

Палуба шхуны теперь напоминала мне двор прачечной, вещи сушились где только можно и где нельзя. Я прошёл по палубе, уворачиваясь от треплющихся на ветру рубах.

— Куда нас вынесло? — спросил я у своего первого помощника и лучшего друга.

Тот просто пожал плечами. Я огляделся по сторонам, медленно просматривая горизонт во всех направлениях. Где-то на юге виднелась тонкая полоска земли, но это с равным шансом могла быть Куба, Испаньола или даже Пуэрто-Рико.

— А где Клешня? — спросил я.

— Спит, — ответил Шон.

Придётся учиться навигации самому. Правда, всё равно придётся ждать полудня, чтобы определить широту, сейчас, пока солнце только выползало из моря, можно было даже не дёргаться.

— Херовый из тебя капитан, Андре, — вдруг произнёс ирландец, тихо, чтобы никто, кроме нас, не услышал.

— Не понял, — хмыкнул я.

— Только не кипятись, — сказал он.

— Это потому что я в морском деле не смыслю ни черта? — нахмурился я.

— Да причём тут это? Нет, — не отрываясь от штурвала, сказал Шон.

— А в чём дело? — произнёс я.

В глотке поселилось неприятное ощущение, жгучее и тоскливое. Стыд, обида. Лично я себя плохим капитаном не считал. Но и хорошим тоже.

— Да на людей тебе плевать, — сказал Шон. — Нельзя так.

Я едва не задохнулся от возмущения. Я с этим был категорически не согласен.

— Серьёзно?! А то, что я ещё и раны всем зашиваю, и думаю постоянно, как бы где чего раздобыть для команды, да и вообще, — быстро проговорил я, но Шон меня перебил.

— И что? Ты хоть с одним матросом-то поговорил? Узнал? Знаешь, что на баке болтают? О чём думают? Хоть раз к ним спустился, видел, как живут?

Такое мне крыть было нечем. Я промолчал, пристально глядя на ирландца, который невозмутимо держал штурвал.

— Говорили тебе француза не трогать, нет, упёрся. Говорили на Багамы не ходить, к англичанам, всё равно пошёл. Дальше что? Англичан в команду наберёшь? А, ты уже, — насмешливо произнёс Шон.

— А ты бы его подыхать там оставил? — скривился я.

— Я бы оставил, — заявил ирландец.

— У нас людей на две вахты еле хватает, любые руки пригодятся, — возразил я.

Но в чём-то Шон, конечно, был безусловно прав. Я поступил довольно опрометчиво, упустив из своего внимания команду и её настроения. В этом деле нельзя пускать всё на самотёк, если не хочешь однажды выйти из капитанской каюты под прицелом дюжины пистолетов и прогуляться по доске, потому что парни на баке решили выбрать нового капитана.

— И о чём же болтают на баке? — спросил я.

— Пойди и разузнай, — пожал плечами Шон.

Справедливо.

— Кэп, ты пойми. Ты мужик-то неплохой, — добавил ирландец. — Странный слегка, но это ничего. Друг хороший, врачей таких я вообще не видал, храбрости не занимать. Но только похер тебе на всех, да и на себя тоже, а так нельзя. Удачливый изрядно, это да, может, поэтому и терпят тебя.

— Ха... Удачливый... — горько рассмеялся я.

Только если считать за удачу то, что мы всё ещё живы. В остальном нам везло, как утопленникам. Мне даже наоборот казалось, что мы собираем вообще все шишки на пути, какие только можем.

Разговор с Шоном здорово выбил меня из колеи. Гораздо сильнее, чем налетевший шторм и ночь, проведённая в борьбе со стихией. Я не рвался в капитаны, не искал власти и не стремился быть выше других. Но меня выбрали и вознесли на вершину, и я принял это как должное, а зря. Я, пожалуй, на самом деле не заслуживал быть капитаном, и всё это просто недоразумение, но раз уж меня выбрали, то придётся соответствовать. Иначе — смерть.

— Что дальше думаешь делать? — спросил вдруг Шон, отрывая меня от мрачных мыслей.

— Ты о чём именно? — уточнил я.

— В целом, — сказал он.

После его слов я уже и не знал точно. Понимал только одно, нужно набирать команду в голландских и французских колониях, и как можно скорее. Масса новичков, свежая кровь, с ними должно быть попроще, и я смогу проявить себя отличным капитаном. Хотя нужно делать это уже сейчас, и чем раньше, тем лучше.

— В целом? Дойти бы до Мариго без приключений, а там уж видно будет, — сказал я, понимая, что без приключений, скорее всего, не получится.

— Далековато, — присвистнул Шон. — Потом, выходит, на Антигуа?

— Думаю, да, — сказал я.

Шон как-то странно дёрнул плечами, усмехнулся чему-то неведомому.

— Я что-то смешное сказал? — тихо и отчётливо произнёс я, чувствуя, что начинаю злиться. Мне всё меньше нравился этот разговор и насмешливый тон ирландца.

— Нет, — спокойно ответил он. — Удивляюсь, как ты за первой же благородной юбкой потащился. Нет, не кипятись. Просто пораскинь мозгами, стоит ли оно того, или лучше про этого чаехлёба забыть.

— Шон... — тихо произнёс я, сжимая кулаки так, что побелели костяшки.

— Гилберт хоть и мерзавец, а всё-таки такой же пират, как и мы, — хмыкнул он. — Зачем тебе это надо? Молва пойдёт потом. Всякая...

— Молва пойдёт, если я своё слово не сдержу, — отрезал я. — И я себе не прощу потом. И вообще, держите штурвал ровнее, мистер Келли, корабль опять уваливается к ветру.

Шон вскинул брови, улыбнулся своей жуткой улыбкой, но штурвал-таки повернул. А я, взбешённый этим разговором, пошёл прочь, хлёстким взглядом окатывая каждого матроса, попавшегося мне на пути. Мне казалось, что каждый из них слышал всё до последнего слова, и от этого на душе становилось ещё горше.

Я дважды прошёлся от кормы до бушприта и обратно, чувствуя себя как лев в клетке. На душе скребли кошки, неприятное ощущение преследовало меня, куда бы я ни направился. Шон был прав почти по всем пунктам, и умом я это понимал, но согласиться всё равно не мог.

В любом случае, что-то нужно было делать, а снова пускать всё на самотёк — это верный путь к перевыборам капитана, которые мне сильно не понравятся. Поэтому я спустился на нижнюю палубу и отправился в носовую часть, где располагалась команда. Тихо, чтобы не потревожить спящих, я прошёл в кубрик, где парусиновые гамаки свисали с потолка, будто яйца Чужого или какие-то инопланетные коконы, покачиваясь в такт с «Орионом».

Они висели вплотную друг к другу, как виноградины на лозе, и по кубрику раскатами грома проносился богатырский храп. Матросы первой вахты отдыхали после тяжёлой ночи наперегонки со штормом.

— Капитан! — тихо воскликнул Себадуку, зачем-то подрываясь со своего места.

Пришлось остановить его жестом. Он уже довольно ловко передвигался на одной ноге и двух костылях, перелом вроде бы неплохо заживал, хотя, скорее всего, будет хромать до конца жизни.

Не спали и многие остальные, я заметил, как смолкли их тихие разговоры при моём появлении. Мне вспомнилось, как мы синхронно замолкали, вскакивая с мест, когда в расположение входил комбат, хотя ему было совершенно плевать на болтовню срочников. Моряки уставились на меня, в их взглядах сквозило напряжение, у некоторых даже страх.

Я вдруг почувствовал себя неловко, будто ворвался на сцену театра в момент кульминации пьесы и прервал что-то важное. Я понимал, что не смогу наладить контакт с командой, просто появившись на баке и показательно пожав кому-нибудь руку, словно депутат во время предвыборной кампании. Мне нужно было стать для них действительно своим человеком, а это непросто. Слишком большое расстояние нас отделяло друг от друга, воспитание, мораль, образование воздвигали неодолимую стену. Но что-то вечно во все времена, и нужно было это только нащупать.