Оба негра вскинули пистолеты и выстрелили почти одновременно, берег затянуло белым дымом, который клочьями летел прочь от порывов ночного ветра. Оба остались целы и невредимы. Муванга взмахнул саблей и бросился на врага первым, обрушивая на него яростные удары. Мне вдруг подумалось, что с плетёными щитами и копьями обоим было бы привычнее. Фехтовали оба негра даже хуже меня.

Кагуте пришлось защищаться, принимая удары на саблю, и клинки громко звенели с каждым ударом, а несколько раз даже вылетали искры, заметные в темноте. Пираты орали и улюлюкали, подбадривая дерущихся, давали непрошеные советы и ставили ставки, будто мы находились на песке Колизея, а не на затерянном пляже где-то на Багамах.

Муванга наседал на своего обидчика с бешеной энергией и напором, выкрикивал какие-то боевые кличи на родном языке, бездумно тратя дыхание, но это, кажется, работало. Кагута отступал всё дальше и дальше, и если поначалу он пытался иногда переходить в контратаку, то потом для этого не было возможности. Но я видел, что Кагута экономит силы, и если парнишка выдохнется раньше, то ему несдобровать.

Я, само собой, держал кулаки за Мувангу, хотя мнения разделились. Некоторые поддерживали Кагуту, считая его правым в этой ситуации, некоторые не поддерживали никого, просто глазея на драку, как на неплохое развлечение посреди монотонной морской жизни.

— Руби его, руби! — кричали одни.

— Коли его, коли! — кричали другие.

Негры их всё равно не слушали, схватившись не на жизнь, а на смерть. Муванга начинал выдыхаться, движения замедлились. Он уже не выкрикивал оскорбления и боевые кличи, а только тяжело дышал, с нескрываемой ненавистью глядя на Кагуту, который для него теперь олицетворял всё то зло и несправедливость, что ему пришлось претерпеть в жизни. На губах Муванги выступила пена, как у бешеного пса.

Кагута по-прежнему оборонялся, отступая и принимая сокрушительные удары на плоскость клинка. Я всё гадал, когда же сломается его сабля, или сабля Муванги, но оба клинка держались, издавая мелодичный звон и злой скрежет, пока Муванга гонял своего противника по пляжу.

Теперь я не был уверен в исходе поединка. Кагуте несколько раз удалось подловить уставшего соперника, но Муванга каким-то чудом избегал ударов его сабли в самый последний момент уворачиваясь или отклоняя его удар взмахом клинка.

Его подвёл пляж и скользкий камень. Муванга оступился, поскользнулся на камне и упал на спину, неловко размахивая саблей, крепко зажатой в руке. Пираты ахнули, возбуждённо загорланили наперебой. Кагута навис над ним с торжествующим видом, намереваясь уколом в шею прикончить наглого мальчишку. Муванга схватился за лезвие свободной рукой, уводя его в сторону, а сам ткнул саблей снизу вверх. Острие вошло в пах, разрубило брюхо Кагуты до рёбер и остановилось. Сизыми кольцами вывалились кишки, и мёртвый Кагута повалился на своего противника вслед за ними.

Муванга лежал неподвижно, пытаясь отдышаться. Кровь разливалась, впитываясь в песок, смывалась прибоем, замешиваясь с морской водой и пеной, словно море осторожно пробовало её на вкус.

Пираты орали, выясняли результаты ставок, поздравляли победителя. Шон подошёл к ним, спихнул мёртвого Кагуту. В темноте кровь на чёрных телах казалась такой же чёрной.

— Ну, яснее ясного, Муванга, значит, победил, — произнёс ирландец. — Вставай, малец, почки застудишь.

Муванге пока было не до почек. Из разрубленной ладони ручьём хлестала кровь, и мне подумалось, что у Клешни появится достойный конкурент. Подобные раны заживают крайне скверно. Я посмотрел на собственную руку, тоже разрезанную сегодня, но я-то не хватался за саблю, всего лишь надрезал кожу, аккуратно и чисто. В этом была какая-то ирония или даже мистика, если задуматься, что после моего крещения кровью Мувангу ранили именно в левую ладонь.

— Кагуту похоронить, — приказал я, приближаясь к ним.

Воняло кровью и дерьмом. Муванга лежал, грязный и мокрый, я помог ему подняться на ноги. Жорж и Адула потащили мертвеца подальше от берега, Шон поднял лежащие на песке сабли и пистолеты. Всё потихоньку возвращалось в мирное русло, и я надеялся, что в ближайшее время драк больше не будет. Как по мне, так лучше бы вовсе не драться между собой, но я в то же время понимал, что в подобном мужском коллективе отчаянных головорезов это неизбежно.

— Вождь... — тихо произнёс Муванга, глядя на меня.

Порезанную руку он прижимал к животу, баюкал, стараясь тревожить как можно меньше. Согнутая ладонь наполнялась кровью, переполнялась и багровые капли сочились сквозь пальцы, падая на песок.

— Я же говорю, что ты — воин, — сказал я.

Парень слабо улыбнулся в ответ. Я видел, что он понемногу отходит от стресса, но кровопотеря потихоньку высасывает из него остатки сил, и кровь надо остановить. Благо, я взял с собой медицинскую сумку, зная, что кому-то может понадобиться первая помощь. Рану промыли, и я перевязал её чистыми бинтами, которые тут же напитались кровью. Заживать будет долго и неприятно, сабля Кагуты разрезала руку до самых костей, и я видел, как они шевелятся, когда Муванга непроизвольно дёргал пальцами.

— Кэп, давай, может, тут и заночуем, на берегу, — предложил Шон. — Там, вон, козы бегали, свежатинки хоть пожрём.

— Отправь Эмильена с Робером, пускай поохотятся, — сказал я. — Ещё скажи кому-нибудь, чтобы пару бочек воды со шхуны взяли, были там полупустые. Может, здесь ручеёк какой найдётся.

— Кэп сказал, ночуем тут! — объявил Шон во всеуслышание.

Моряки одобрительно загудели, спать на твёрдой земле всё же удобнее, чем в тесном гамаке, который к тому же приходится делить с товарищем. Один спит, второй на вахте, потом наоборот. А на берегу можно спать, не переживая за то, что вахтенный снова ударит в склянки, вырывая тебя из приятных объятий подруги, оставшейся в далёком Нанте или Ла-Рошели. Так что никто не возражал.

А завтра на рассвете можно будет уже спокойно отправиться дальше к Нью-Провиденсу, чтобы сбагрить весь небогатый улов и попытаться набрать новых людей в команду. Мне вдруг подумалось, что новички-англичане наверняка вдрызг рассорятся с французами, и новых драк будет не избежать. Тяжела ты, шляпа капитана.

Мы переночевали на острове, а утром набрали воды из небольшого ручейка, подстрелили пару одичавших коз и вернулись на шхуну. Будь здесь удобная бухта, закрытая от ветров, этот островок мог бы стать неплохой базой, благо, многие торговые пути проходили мимо Багамских островов, но бухты здесь не было, и первый налетевший шторм выбросит корабль на берег.

Теперь мы бодро шли под всеми парусами к Нью-Провиденсу. Утренний туман висел над водой и удаляющимся безымянным островом, послужившим последним пристанищем Кагуте, храброму, но буйному негру.

Я сам стоял за штурвалом, наслаждаясь порывами свежего ветра и утренней прохладой, пока воздух не успел прожариться на беспощадном карибском солнце. В чёрном костюме был один большой минус — потел я, как свинья на вертеле. А сейчас, пока солнце только поднималось к зениту из Атлантики, было нормально, даже приятно.

Островов вокруг становилось всё больше, мы шли фактически по мелководью, где прозрачная лазурная вода, словно на рекламном буклете, искрилась в лучах восходящего солнца, а белый песок на берегу казался мягким, будто перина. Настоящий тропический рай, если забыть о частых ураганах и штормах, безжалостно прокатывающихся над Багамами.

Французский флаг с лилиями я приказал спустить, и мы шли без флага, на случай, если нам встретятся английские патрули. Я вообще поначалу думал даже не выпускать команду на берег, и просто выдать каждому по чарке рома, пока мы с Шоном договариваемся о делах, но быстро отбросил эту идею. Разгружать судно тоже кому-то надо, и пусть лучше это будут мои флибустьеры, им хотя бы не надо платить, в отличие от местных докеров.

Нью-Провиденс появился на горизонте довольно давно, но подошли мы к нему только к полудню, и я сразу оценил удобную гавань, прикрытую другим небольшим островком. Издали Чарльстаун выглядел на порядок хуже и беднее Бастера, домики и лачуги жались друг к другу, рыбацкие лодки загромождали пляж, повсюду сушились сети, и только несколько английских кораблей стояли на рейде и у деревянного причала. Я видел, как напряглись флибустьеры, но всё же направил «Ориона» к причалу. Мы были здесь чужими, это верно, но я не думал, что возникнут какие-то проблемы с нашим прибытием.