а так ли у нас на самом деле?

Никто не ответил ему.

— Наша работа тоже боевая, нужная работа, — продолжал Андрей.

— Мы ведь и так работаем. Все руки поободрали, — жалобно сказала невысокая курносенькая девушка в белом платочке.

— Норма тяжелая! — выкрикнул кто-то из ребят.

Андрей обернулся на голос.

— Скажите, у кого-нибудь из вас есть на фронте близкие — отцы, братья?

— Конечно, есть, чуть не у каждого, — почти с обидой ответила за всех девушка в белом платочке.

— Это Наташа Кузнецова, — шепнула Ольга Андрею, — у нее два брата на фронте.

— Вот видите, — продолжал Андрей, — чуть не у каждого… Труден путь бойца. Труден и долог. Я не знаю, где твои братья, Наташа, — на Дону, в смоленских лесах или под Ленинградом. Но где бы они ни были, путь до Берлина далек. Ведь этот путь впереди у каждого советского бойца. И разве не должны мы отдать все свои силы, чтобы помочь им? Пусть наша помощь скромна и на первый взгляд незаметна. Наш труд — это отправленные на фронт тысячи пар добротных солдатских сапог. И твои братья, Наташа, все, кто шагает сейчас по долгой военной дороге, освобождая нашу родную землю, скажут нам свое солдатское спасибо.

Андрей умолк и окинул взглядом придвинувшихся к нему притихших ребят.

— А насчет нормы, — снова заговорил он, — что же я вам скажу? Шутя ее не выполнишь. Нужно упорно работать. Но выполнить можно. Нормы установлены справедливо, по силам каждому. Кому нет еще шестнадцати лет — дневная норма заготовить сорок килограммов корья. Ученикам старше шестнадцати лет — шестьдесят. А взрослым рабочим норма — сто килограммов. Завтра выхожу с вами на работу. Вызываю вас на соревнование и предупреждаю: я на работу злой.

— А вам, товарищ директор, по какой норме считать будут? — лукаво спросила одна из девочек.

— По какой? — засмеялся Андрей. — Наверно, по взрослой. Мне, говорят, уже больше шестнадцати лет.

Высокая тонкая талина, подрубленная под самый корень, хрустнула в подрубе и медленно пошла вниз.

— Оля, поберегитесь! — крикнул Андрей.

— Вижу!

Не отрываясь от работы, Ольга взглянула на падающее дерево. Оно шло мимо. Наклоняясь над перекинутым через пенек очищенным от сучьев стволом, она продолжала работать, отделяя плоской лопаточкой шершавую у комля коричневато-зеленую кору.

В тальнике было еще много сока, и кора снималась рубашкой. Ошкуренные, влажные стволы ярко блестели на солнце. Разбросанные около них трубки свежеснятой коры напоминали притаившихся в высокой траве гигантских удавов.

Ольга работала, не суетясь, но вместе с тем очень проворно. Она «наступала на пятки» Андрею. Пока он подрубал и валил талину, очищал ее от сучьев и отсекал вершину, Ольга успевала ошкурить срубленное перед этим дерево. Лопаточкой, похожей на широкую стамеску, она делала на коре продольный надрез и, отжимая кору лопаточкой, вылущивала ствол.

На память Андрею пришел утренний разговор.

— Я с вами, Андрей Николаевич, — сказала Ольга собравшемуся на работу Андрею.

Он замялся.

— Я хотел… — неуверенно начал он, — проверить выполнимость нормы…

— …И опасаетесь, что я буду вам помехой?

Ольга погасила лукавую искорку в глазах и очень кротко закончила:

— Я буду стараться, Андрей Николаевич.

Андрей уже два раза предлагал сделать передышку.

— Рано еще отдыхать, Андрей Николаевич, — отвечала Ольга. — Когда сидишь, комары больше кусают, — и переходила к следующему стволу.

Наконец Андрей почувствовал, что выбился из сил. Очистив от сучьев срубленный ствол, он всадил топор в пенек и нарочито строго заявил:

— Как старший в бригаде, объявляю перерыв!

Ольга повернула к нему смеющееся лицо.

— А как же с выполнением нормы?

Андрей виновато развел руками.

— Кто старое помянет, тому глаз вон, — сказал он, улыбаясь.

— Ладно уж, не буду, а то куда я денусь одноглазая? — засмеялась Ольга. Она разогнула усталую спину и с удовольствием потянулась. Даже под мешковатым комбинезоном угадывалась ее стройная, сильная фигура.

Выкурив папиросу, Андрей отнес на весы связанные пучки корья.

— Пока первенство за нами, — весело сообщил он Ольге.

Время обеденного перерыва пролетело незаметно.

Раздался протяжный звук горна, и со всех сторон к центру лагеря, где стояли весы приемщика, потянулись ребята с пучками корья на плечах.

Во время перерыва приемщица Надя подсчитала выработку каждой бригады и результаты написала на доске показателей.

— Сколько у нас? — спросил Андрей, проходя мимо весов.

— Как раз дневная норма, — ответила Надя.

— Ну, Оля, — посмотрел Андрей на свою напарницу, — придется бить до двух норм.

— Согласна, — отозвалась Ольга.

После обеда работалось труднее: сказывалась усталость, и комары к вечеру стали навязчивее, но от принятого решения отступать не хотелось.

Наконец Андрей сказал:

— Все! Еще пучок довяжем, и будет по две нормы…

— Наконец-то! — вырвалось у Ольги. — А знаете, я на самом деле устала.

— Есть от чего. Зато сегодня в лагере не будет ни одного не выполнившего дневной нормы. Это мне сейчас Надя сказала.

Связав последний пук, Андрей вскинул его на плечо.

— Пошли, — сказал он, — захватите, Оля, инструмент.

Ольга шагнула за топором, ступила на только что ошкуренный, еще сырой ствол, поскользнулась и упала. Андрей бросил корье и подбежал к ней.

— Что с вами? — наклонился он к ней. — Вы ушиблись?

— Нет, ничего, — ответила она, стараясь подняться.

Андрей помог ей встать. При этом на какую-то долю секунды она грудью прижалась к нему и голова ее коснулась его плеча. Взгляды их встретились, и Андрею показалось, что в больших темных глазах Ольги промелькнуло выражение испуга.

Она отвела руки Андрея и сказала:

— А знаете, я сильно ушибла локоть.

Андрей вышел на палубу катера и осторожно спустился по трапу на берег. Теплая, почти душная июльская ночь охватила его. Сквозь листву высоких ветел проглядывал ущербный месяц. Ветви и листва деревьев отбрасывали на землю причудливые тени. Воздух был напоен запахом луговых трав и цветов. Внизу в заводи еле слышно шелестели камыши и временами всплескивалась рыба.

Комар надоедливо запел над ухом Андрея. Отмахнувшись, Андрей достал папиросу и закурил. От красного огонька папиросы вился дымок, попадая в полосу лунного света, он становился голубым и прозрачным.

«Можно ли спать в такую ночь?» — подумалось Андрею.

Он постоял несколько минут, прислушиваясь к шорохам глубокой ночи, и медленно пошел по тропинке. Незаметно дошел до реки.

— Это вы, Андрей Николаевич? — тихо спросила из темноты Ольга. Вглядевшись, Андрей увидел ее. Она сидела недалеко от берега, прислонившись к стволу старой ветлы.

— Можно посидеть с вами?

— Конечно, — ответила Ольга.

Андрей опустился на землю, и несколько минут оба сидели молча.

Убывающий диск луны, отражаясь на темной речной глади, вызолотил широкую тропу, она начиналась от самого подножья откоса, на котором они сидели, и уходила в беспредельную засумеречную даль. Временами легкий порыв ветерка будоражил гладкую поверхность воды, и тогда золоченая тропа вздрагивала и искрилась.

Не глядя друг на друга, они молча сидели, притихшие и неподвижные.

— Оля! — тихо и взволнованно произнес Андрей.

Она молчала.

Как много ему хотелось сказать ей! Слова рвались из его сердца, слова горячие и искренние, но они оставались непроизнесенными. И он только тихо повторил:

— Оля! — и наклонившись к ней, заглянул ей в лицо.

Но в одном этом слове было столько ласки, надежды и робости, что она поняла его. Он взял ее руку и молча прижал к губам. Тогда она порывистым движением прильнула к нему, крепко поцеловала его в губы и, вскочив, быстро пошла.

— Оля! — кинулся за ней Андрей.

— Не надо, Андрей Николаевич! — не оглядываясь, воскликнула Ольга. — Останьтесь тут, прошу вас. Очень прошу.