Андрею все стало ясно. Напоминали о переданном накануне вызове в военкомат по вопросу о бронировании личного состава завода. Он хотел уже терпеливо объяснить Людмиле причину вызова, но тут в его памяти отчетливо встала сцена прощания Тани с Василием. Он невольно сопоставил Таню и Людмилу, и у него вырвалось:

— Ну, а если даже и так, то что из этого?

— Если даже и так… — вполголоса, медленно выговаривая слова, повторила за ним Людмила; в ее широко раскрытых, блестящих от слез глазах было выражение обиды и боли. — Это все, что ты можешь мне сказать? Для других ты находишь хорошие, теплые слова, а для меня?

— Для других?

— Да… Мне передали, как ты заботился о Парамоновой на пристани. К чужому горю ты был отзывчивее.

Слово «чужой» неприятно задело Андрея, и чувство сострадания заглохло.

— Ах, вот ты о чем, — Андрей встал. — Да, я был на пристани с Парамоновой. И мне было тяжело, что я не вправе утешить ее. У нее большое горе, и она мужественно переносит его. А за тебя мне стыдно… Но тебя я могу утешить, — он сухо усмехнулся. — Меня не мобилизуют. У меня бронь… Можешь успокоиться.

В отделочном цехе к Перову подошел озабоченный Чебутыркин.

— Беда, Андрей Николаевич! Не успевают! Смотрите, что делается.

Все свободные проходы между станками были заполнены высокими штабелями высушенных, но не отделанных кож.

— Дубное и сушилка еще туда-сюда, с грехом пополам управляются, — продолжал Чебутыркин, — а тут прямо беда. И хуже всего на строжке. Хорош Парамонов строгаль был.

— Кого винить будем, Прокопий Захарович, — ответил Перов, — наш просчет — не подготовили замены.

— Тут впору замену на замену. Все мужики из отделки ушли. А сейчас у меня и перевести в отделку некого. Из зольного не возьмешь, — доказывал Чебутыркин.

— Ясно. Но мужчин у нас не прибудет, Прокопий Захарович. Значит, выход один — смелее внедрять женский труд.

— Эх, Андрей Николаевич, — возразил Чебутыркин. — Какая баба на сырой строже выстоит?

Возражение было существенным. Перов не нашел сразу ответа.

— Посторонитесь, Андрей Николаевич, — окликнули его. Андрей оглянулся. На него надвигалась вагонетка, нагруженная высушенными подошвенными кожами. Он посторонился. Подкатив вагонетку к прокатному станку, Королева принялась разгружать кожи, укладывая их в ровный высокий штабель.

Андрей залюбовался ее сильными, уверенными движениями.

— Какая, говоришь, Прокопий Захарыч, женщина выстоит на сырой строже? — обернулся он к старому мастеру. — Найдутся у нас и такие женщины.

— Товарищ Королева, — окликнул Перов работницу, — задержитесь на минуту. Надо посоветоваться: вот мы думаем поставить вас на строгальную машину. Учителя вам дадим хорошего — Ынныхарова. Он самого Парамонова обучал. Как полагаете, справитесь?

— А чего же? — весело ответила Королева. — Надо — значит справимся.

— Выходит, договорились? — улыбнулся ей в ответ Андрей, проводил ее взглядом и повернулся к Чебутыркину. — Ну, как, выстоит?

— Эта еще как-нибудь, — проворчал Чебутыркин, — а другие… — он покрутил головой.

— И другие. Королева быстрее освоит мужскую профессию, другие медленнее. И что вы головой качаете? Раньше в деревне каждая женщина в случае нужды могла взяться за соху, а пахать сохой потяжелее, чем работать на любом станке у нас на заводе.

— Так-то оно так, — согласился Чебутыркин, — но только дело это трудное.

— Война. Оттого и трудно, — просто сказал Перов. — А вы беритесь посмелее да и готовьте кадры из женщин. Это сейчас основное.

Нагружая следующую вагонетку, Королева все время раздумывала над словами Перова. Она хорошо понимала, насколько трудна работа на строгальной машине, но в то же время гордилась тем, что именно ее первой из всех женщин в цехе переводят на «мужскую работу».

— Не сомневайся, товарищ директор, — говорила она про себя, закидывая на вагонетку тяжелые кожи, — справимся.

Ей хотелось как можно скорее обучиться и начать работать на новом месте. Проходя мимо строгальной машины, она смотрела на нее уже не так, как раньше, — с некоторой опаской, а смелым хозяйским взглядом.

В конце смены к ней подошла учетчица Надя, разносившая по цеху расчетные книжки. Надя, обычно оживленная и веселая, сегодня была молчалива и задумчива.

— Что, девка, нос повесила? — спросила Королева и пристально посмотрела в глаза девушке.

— Так, ничего… — ответила Надя и отвернулась, чтобы скрыть набежавшие слезы.

— Вижу, — вздохнула Королева, — эх, девонька… привязчивое наше бабье сердце…

— Нет, тетя Аня, не то… На себя в обиде. За человека ведь считала, а он…

Надя вытерла слезы и, махнув рукой, отошла от Королевой.

Когда Перов после утреннего обхода цехов вернулся в контору, на крыльце его встретила Таня Парамонова. Она была в том же голубом платье, в котором Андрей видел ее на пристани.

— Я к вам пришла. Дело у меня к вам большое.

— Садитесь, Татьяна Петровна, — пригласил Перов, когда они вошли в кабинет. — Рассказывайте.

— Рассказ мой короткий, Андрей Николаевич. Хочу на работу на завод поступить.

— Очень хорошо, — обрадовался Перов, — нам очень нужны сейчас… — он хотел сказать «рабочие», но, представив эту маленькую женщину одетой в большой кожаный фартук и поднимающей тяжелые сырые кожи, смутился и закончил: — люди. Можно вас устроить табельщицей в любой из цехов. Подойдет? Не трудная работа, — улыбнулся он ободряюще.

— Нет, Андрей Николаевич, — тихо и серьезно возразила Таня. — Я хочу в цехе работать. На Васину машину меня поставьте.

— На Васину машину? — воскликнул Перов, с изумлением глядя на Таню.

Ему была и приятна ее решимость, и в то же время он не мог представить ее на рабочем месте строгаля.

— Боюсь, не по силам вам будет. Мы сегодня решили поставить на эту машину Королеву, знаете ее?

Таня кивнула.

— И то мастер усомнился, справится ли. А вам… — Перов покачал головой.

— Нет, Андрей Николаевич, я очень прошу… Не думайте, что я такая слабая. А что трудно будет, — она подняла глаза на него, — не страшно! Им там еще труднее… Я это сразу решила, как узнала, что Вася уходит.

— И он вам так советовал?

— Он не знает, — смущенно улыбнулась Таня, — не говорила я ему. Побоялась, что будет смеяться. А это мне было бы очень обидно… Андрей Николаевич, — почти взмолилась она, — возьмите. Увидите, что от других не отстану. Я на себя надеюсь.

— Ну, хорошо, — согласился Андрей после минутного раздумья.

Он позвонил.

— Пригласите ко мне Юсупова.

— Роман Михайлович, это жена Василия Михайловича Парамонова.

— Знаю, — улыбнулся Юсупов и протянул руку: — Здравствуй, Татьяна Петровна.

— Татьяна Петровна просит принять ее на работу в ваш цех. Она желает работать за станком ушедшего в армию мужа, — несколько торжественно сказал Андрей.

Растерявшийся от неожиданности Юсупов не успел ничего возразить.

— Считаю ее желание правильным. Прошу вас лично проследить за обучением.

Таня поднялась, поблагодарила Перова и вышла.

Юсупов посмотрел ей вслед и покачал головой.

— Трудно ей будет, — сказал он наконец.

— Она это понимает, — ответил Андрей, — и выходит, товарищ начальник, — он в упор посмотрел на Юсупова, — что трудностей-то больше всех мы с вами боимся.

Таня сказала Перову правду. Желание заменить мужа за его станком возникло у нее именно в тот вечер, когда Василий принес повестку. Она понимала, насколько ей будет трудно, но это не могло остановить ее.

Мысль о том, как будет гордиться ею Вася, когда прочтет в письме: «Я заменила тебя на заводе», — воодушевляла ее.

И, кроме того, она чувствовала, что, преодолевая трудности и лишения повседневной жизни, будет легче переносить глубокую боль от разлуки, тревогу о судьбе любимого человека…