— Вы все-таки педант, точнее пуританин, — сказал Самохин. — Я, например, не вижу в этом ничего предосудительного.

— Конечно! — саркастически усмехнулся Кравчук. — Ничего предосудительного! С младых ногтей приучают к показухе. Только и всего!.. Или вот недавно был случай на Устьинской ГЭС. Очень характерный случай, симптоматичный. Вы ведь были на Устьинской, знаете, эстакада там еще не полностью перекрыла котлован. На эстакаде у них четыре портальных крана. И вот на том, что ближе к концу эстакады, отказал ограничитель. По правилам техники безопасности работать на кране нельзя. Чуть зазевался машинист и… конец! Высота тридцать метров. Внизу работают люди. Но время было горячее, и на технику безопасности махнули рукой… Вы знаете конструкцию этих кранов?.. На ноге крана аварийная кнопка. Нажал, кран остановится. Поэтому помощник машиниста должен находиться внизу, на эстакаде, чтобы, в случае опасности, нажал кнопку — и стоп! Помощником машиниста работала девушка, комсомолка. Славная такая девушка, Лизой звали. И вот этой Лизе наскучило шагать взад-вперед по эстакаде. Поднялась она на портал крана и уселась там. Кран работал в паре с соседним. Опускали вниз железобетонные фермы. Так что конец эстакады у машиниста за спиной. И он не мог видеть, что кран приблизился к самому концу эстакады. Осталось метров пять. И тогда только Лиза спохватилась… Но кнопки-то под рукой нет! И не успеть до нее!.. Тогда она закричала, дико закричала. Машинист услыхал и рванул рубильник… Два метра не дошел кран до края эстакады… Вот такой случай. Теперь слушайте, что происходит дальше. Этой славной девушке следовало всыпать по первое число. Вместо этого ее уговорили написать в объяснительной записке, что она находилась не на портале крана, а внизу, на эстакаде, то есть там, где ей полагалось быть. А комсомольский секретарь, который больше всех старался, чтобы она написала лживое объяснение, тут же рванул речь по радио и объявил Лизу героиней… Три дня хвалили Лизу устно и печатно, на четвертый день она не выдержала, пришла в партком и рассказала, как все было… А когда комсомольского вождя взяли за мягкое место, он объяснил, что хотел воспитать массы на положительном примере. Опять-таки, выходит, для пользы дела…

Кажется, Дмитрий Дмитриевич намеревался снова что-то возразить, но не успел: лампочка, подвешенная под самым потолком, мигнула трижды.

— Надо по домам, — сказал Кравчук и, подавая пример, первый встал из-за стола. — В нашем распоряжении пятнадцать минут.

Самохин подумал, что вполне во власти начальника стройки распорядиться, чтобы свет выключили не в двенадцать, а, в порядке исключения, хотя бы в час ночи, но ничего не сказал. Бесполезно!.. Педант во всем!

Хотя день выдался утомительный, да и лег Елисей Назарович позднее обычного, но заснуть сразу не мог…

Конечно, он и не должен был тешить себя надеждой, что работник Госкомитета одобрит его самоуправные действия. И, наверно, по-своему Самохин прав. Всяк сверчок знай свой шесток! Он и понимает, что сделано правильно, но узаконить не в его власти… Придется в самое горячее время отрываться от стройки, ехать в Москву, спорить и доказывать… Но это, конечно, единственный путь. Никакими корректировками рук не марать! Руки должны быть чистыми.

В доме Груздевых садились ужинать. Садились позднее обычного.

Полина вынула из самодельной электродуховки противень с разогретыми, вкусно пахнущими беляшами и сказала мужу сердито:

— Пересохли.

Анатолий посмотрел на жену и улыбнулся. Полина не умела сердиться. Ее кукольно красивому лицу с большими васильковыми глазами и неправдоподобно крошечным носиком очень трудно было придать сколько-нибудь строгое выражение.

— Чего обрадовался! Раз в год достала свежего мяса и то загубила по твоей милости!

— Так уж и загубила, — весело возразил Анатолий. — Министра кормить такими беляшами. Подвигай ближе сковородку! Посмотрим, много ли на ней останется!

— Не подмазывайся! — сказала Полина, тщетно пытаясь спрятать довольную улыбку.

До чего он смешной, этот Толя!.. Виноват в чем, так уж и не знает, как подольститься. А и вины-то!.. К ужину запоздал…

Нет, ей определенно повезло в жизни. Сумела выбрать мужа. Выбирать было из кого. Так ведь то и дело, что выбрать надо… Все прочили ее за Витальку Лукашина. Уж как он за ней вился. По правде сказать, такого парня поискать надо. Все говорили: «Пара!» Анатолия Груздева она тогда и не замечала. Ну, не то чтобы не замечала. Парень он тоже видный, не заметить нельзя. Но Анатолий хвостом таскался за Фисой Семицветовой, а Полина не имела привычки, тем более нужды, у других перебивать. А потом Лешка Ломов неожиданно, словно с лету, выхватил Фису у Анатолия Груздева… Подруги не одобряли Полину. Предостерегали: «За Тольку не выходи! На что тебе чужие обсоски. Он на тебя глядит, а Фиску видит».

И хорошо, что никого не слушала. Вышла, ни разу не пожалела. Не сглазить бы, а пока все завидуют. А с тех пор, как родила Юрика и Наташку, Анатолий только что не молится на нее.

Правду сказать, когда узнала, что Ломовы тоже едут на Порожную, в первую минуту стало не по себе. Чуть было не сказала Анатолию: «Не поедем!» Но сдержалась. Не захотела, чтобы угадал ее мысли, чтобы подумал, что страшится она Фисы.

И опять не ошиблась. Толя сам, как видно, остерегался даже случайной встречи. Квартиру попросил не в нарядном коттедже (ему бы дали — лучший экскаваторщик на стройке), а в одном из восьмиквартирных домов на другом краю поселка. И хотя поселок еще был очень невелик, Полина встречалась с Фисой только в магазине и то совсем редко. Анатолий же, наверно, и ни разу не видел Фисы здесь, на Порожной.

Когда беляшей на противне заметно убыло, Анатолий спросил:

— Спят?

— Конечно! — удивилась Полина. — Больше часу, как уложила.

— Да, конечно, — согласился Анатолий и спросил неожиданно: — Ты Анфису давно видела?

Это было так неожиданно, что Полина, не успев удивиться, ответила машинально:

— Давно не видала.

И, только ответив, подумала: к чему это он спросил? О семействе Ломовых никогда у них разговора не было.

— Беда у них большая, — сказал Анатолий, — посадили Алексея.

Полина вскинула на него глаза, ждала, что скажет дальше, но Анатолий молчал, уставясь в стол невидящим взглядом.

Наступившая тишина щемящим звоном отдалась в голове. Угрюмое молчание Анатолия встревожило и испугало Полину.

И как-то сразу она поняла, даже не поняла, а почувствовала, сколь зыбким, ненадежным было ее спокойное, уверенное в своей прочности счастье…

Не надо было ни о чем спрашивать его. Все понятно без слов. Беду Анфисы Ломовой воспринял он, как свою беду, потому что для него Анфиса Ломова была и оставалась Семицветовой Фисой… Теперь корит себя: женился со зла, связал себе руки…

Но тут же пристыдила себя: «Баба, баба и есть. Беда у человека, горе такое, а я…»

— За что его посадили?

— За золотом потянулся.

— За золотом!… — испуганно выдохнула Полина. — Он что, обезумел!.. Как же теперь Фиса одна с ребенком?..

— Плохо ей будет… — тихо, как бы про себя, произнес Анатолий.

— Это она тебе сказала?

Анатолий не заметил тревоги в ее голосе.

— Нет. Елисей Назарыч сказал.

Полина поняла: правду говорит, не был он у Фисы. Не пошел, потому что знал, жене больно будет… Теперь совесть корит: не решился на доброе дело… Он ведь добрый… Случись такая беда с кем другим, не с Фисой, первый бы побежал… А к Фисе не пошел…

Можно бы и торжествовать — какой женщине не лестна такая власть над мужем, — но и в Полинином сердце доброго было больше, чем алчного, и не отрадно ей стало, а горько.

«Как ты обо мне думаешь, Толя!..»

Но, к чести своей, поняла, что если кого и упрекать, так самое себя: не легко было бы услышать, что встретился он с Фисой.

И, наперекор себе, сказала:

— Надо было тебе зайти к ней, Толя. Очень ей тяжело сейчас.