— Чего спрашиваешь? Сказано тебе, выдавай, как начальнику! Пять тысяч!

У остальных заработки были ниже. Но все же больше входящей в норму цифры «5000».

Иван Пименович уже не спрашивал, молча пододвигал ведомость и ждал, что скажут.

Экскаваторщики один за другим подходили к столу. Каждый говорил; «Так же!» — и расписывался за пять тысяч.

И только последний по списку, высокий носатый парень со странной фамилией Шилишперов, ничего не ответил на вопрошающий взгляд бухгалтера.

— Сколько? — вынужден был спросить Иван Пименович.

— Сколько начислено, — ответил Шилишперов, криво усмехнувшись.

Ему было начислено пять тысяч девятьсот.

— Не конфузь бригаду! — рявкнул Алексей. — Ты что, беднее всех!

— А ты в чужом кармане не считай! — огрызнулся Шилишперов.

— Не срами бригаду! — Алексей отсчитал девять сотенных, швырнул на стол. — Возьми на бедность!

Шилишперов стегнул по нему недобрым взглядом. Процедил сквозь зубы:

— Трепло! — и, снова криво усмехнувшись, сказал бухгалтеру: — Ладно, папаша! Пиши и мне пять тысяч!

Алексей положил в карман свои девять сотен и весело подмигнул девушкам.

— Полный порядок! Вся бригада подравнялась по начальству!

И, пока шли из конторы, все подшучивал над невозмутимо молчавшим Шилишперовым.

Но когда остался один (он жил дальше всех, на самой окраине поселка) и стал перебирать в памяти, как это все произошло, словно хлестнуло по мозгам.

Четыре тысячи псу под хвост!.. Дорого обошелся Толин треп… Четыре тысячи!.. На эти деньги запросто на курорт махнуть можно вместе с Фисой… Да если бы все получить, что причиталось, — ДЕВЯТЬ ТЫСЯЧ!!! — это можно, — ну, добавить самую малость, — можно и вокруг Европы!.. Говорил Фисе: «Прокачу по всей Европе!..» Вот и можно было прокатить… Сунуло его!..

И домой вошел мрачный.

Сказал Фисе сердито:

— Подкузьмил меня твой Толечка!

Фиса обеспокоилась:

— Что случилось?

Алексей рассказал, как седьмая бригада получала зарплату.

И тогда только Фиса спохватилась:

— Почему мой?

— Почему, почему?.. Ползал за тобой!.. Память девичья, быстро забыла!

Эти слова были обидные.

— Не один он. Нашел чем попрекнуть… Постыдился бы…

Но ей очень не хотелось ссориться и, чтобы перевести разговор на другое, спросила:

— Сколько же тебе пришлось на руки?

Алексей махнул пренебрежительно:

— Пять косых… ну, пять тысяч, значит…

— Леша! — почти испуганно воскликнула Фиса. (Она на самом деле была поражена!) — Да ведь это… такие деньги!.. Мне полгода работать надо!.. А ты в обиде…

— Ты мою работу со своей не равняй! — заносчиво возразил Алексей. — Квалификация! Ведущая на стройке! А как я работал! Сама видела, день и ночь хлестался!..

— Нет, Леша! — твердо сказала Фиса. — Такие шальные деньги взять — все равно что украсть. Молодец Толя!

Вот тут бы и поссориться. Показать характер. На всю железку!..

Но Алексею тоже вовсе не хотелось ссориться. И поэтому вместо того, чтобы рассердиться и оборвать Фису, похвалившую Толю Груздева, он сказал совсем другое:

— А я не молодец? Да если хочешь знать, с меня вся бригада пример взяла!

— Лешенька! Ты же у меня всегда молодец!

Как только переселились на новую квартиру, Алексей сказал Фисе:

— Бросай работу!

Фиса не возражала. Жаль, конечно, было расставаться с девчонками из бригады, но теперь у нее — замужней женщины, хозяйки дома — появилось столько новых счастливых забот и радостных хлопот.

До замужества жизнь Фису не баловала.

Выросла она без отца, которого едва помнила. Отец, большой молчаливый и добрый человек, ушел на войну летом сорок первого, когда Фисе только что пошел пятый год. Она была младшая в семье. Были еще две сестренки, на полтора и на четыре года старше ее. На всю жизнь запомнила Фиса, как трудно было матери, как говорила мать, возвратясь с работы, усталая и иззябшая:

— Хоть бы вырастить вас скорее!.. Сидела бы в тепле, нянчила внуков…

Не пришлось ей нянчить внуков… Умерла еще до замужества дочерей.

Сестры Фисины рано вышли замуж и уехали с мужьями на другие стройки. Фиса продала немудрящий скарб, сдала квартиру домоуправу и переселилась в общежитие. Привыкла. Фиса была самой юной, и относились к ней, как к младшей сестренке.

И вот — они остались девчонками, а она — замужняя, хозяйка дома… Даже самой трудно поверить…

Первое время некогда было даже разобраться в новом своем состоянии. Уж очень много было хлопот. Хлопот приятных. Не понравилась покраска в комнатах, в один цвет. Вот где пригодилось Фисино мастерство! Попросила у тети Глаши самый красивый ролик «кленовый лист». И перекрасила все стены заново: столовую в голубой цвет с серебряным накатом, спальню в розовый с золотым. А в кухне стены до панели масляной краской. Красили по вечерам, вдвоем с Лешей. Он был у нее подручным. Одна бы она, конечно, быстрее управилась, но зато какими радостными были эти вечера.

Как только подсохло, въехали. Без мебели. Алексей принес два своих чемодана и имущество Фисы: узел с постелью и четырехугольную корзинку с крышкой, заменявшую сундук. Поторопились, чтобы не проворонить квартиру.

Потом началась беготня по магазинам. Ох, как много всего надо, когда обзаводишься своим хозяйством!..

Поспорили из-за кровати. Фиса лелеяла мечту приобрести никелированную с панцирной сеткой. Но Алексей сказал, что этот фасон устарел. И настоял на своем; кровать купили румынскую, разборную, полированного дерева с высоким матрасом.

Фиса огорчилась, ей казалось, что нет у этой кровати вида. Спинки такие низенькие, словно топчан поставить в спальню. Но когда кровать собрали, а стену возле нее завесили ковриком с оленями в лесу, Фиса согласилась, что так даже лучше.

В остальном споров не было. Обоим понравились и раздвижной стол, и полумягкие стулья, и кухонный буфет со стеклянными дверцами.

Посуду, или, как Алексей называл, «ложки-поварешки», Фиса покупала сама. Алексей заявил: «Тут я не касаюсь».

Первые дни, после того как перестала ходить на работу, некуда было деть свободное время. Но постепенно, день за днем, по мере того как Фиса вживалась в новое свое состояние, находились все новые и новые дела и заботы.

Зашла к соседке, увидела, как нарядно убран буфет: каждая полочка застелена белой плотной бумагой, кромочка у листа отогнута вниз, и по кромочке вырезан ножницами красивый, прямо как кружевной, узор. Попросила научить. Тут же сбегала в книжный магазин, купила бумаги и полдня выстригала узоры. Едва Лешу без обеда не оставила. Спохватилась перед самым его приходом. Хорошо, были в запасе яички, спроворила ему глазунью во всю сковороду.

В другой раз заметила: у соседки на окнах занавески нарядно так мережкой отделаны, а у нее просто подрублены. Пока все занавески промережила, считай, неделя прошла. Если бы и дел только, что мережкой заниматься. Квартиру надо прибрать, завтрак-обед-ужин сготовить, посуду перемыть, да еще и постирать, и пошить… Незаметные все дела, да ведь много их…

Вставать приходилось раньше, чем когда сама на работу ходила. Тогда вскочишь за полчаса, умоешься, кусок в зубы — и ходу. А теперь надо встать пораньше, чайку согреть, завтрак приготовить…

Так ведь вот еще какая беда! Для него встаешь, и он же мешает!… Только приподымешься, опять к себе тянет. А руки у него вон какие… не вырвешься!.. Стала уж потихоньку вставать, чтобы не услышал… Не всегда, конечно, так… Иной раз и нарочно заденешь, чтобы проснулся… Не сразу Фиса осознала, что жизнь ее как бы обузилась. Все дела и помыслы: Леша и дом, дом и Леша… Газеты она и раньше читала не очень прилежно, а теперь и вовсе в них не заглядывала, хоть и приносил почтальон каждый день областную газету и два раза в неделю строительную многотиражку. Радио никогда не выключала, только, чтобы прослушать передачу с начала до конца, никак времени недоставало. То одно, то другое.