— Мой Федька мужик был, не пленный.

Они знали, что Крылов и Антипин слышали каждое слово.

— А эти у кого?

— У Лены Каргачевой.

— Ну она-то их научит!

— Один в калошах.

— Сапоги скинул, чтобы бежать легче.

— А курит, как мужик.

— Может, он и вправду мужик?

— Посмотрим?

— Довольно вам…

Илья встал. Почувствовав неладное, Крылов тоже поднялся. Он впервые так близко разглядывал женщин. Лица, шеи, руки и ноги загорелые, тела крепкие, грубоватые, взгляды насмешливые, вызывающие. У одной расстегнута на груди кофта, другая будто невзначай подняла выше колен подол юбки. Крылов не умел обращаться с женщинами и не мог ответить им грубостью, хотя их нежелание видеть в пленных людей возмущало его. Но Илья кричаще грубо и откровенно оглушил их словами-булыжниками и прямо от копны пошел прочь с поля.

Возвращаться после этой стычки на хутор не хотелось, настроение у обоих было прескверное. Они долго сидели на берегу ручья. Оба понимали: надо искать себе дело.

— К партизанам бы…

Здешние места — не партизанские: леса пустяковые, насквозь видно, а в оврагах не навоюешь.

— К бабе, что ли, какой пристать? Вот сбесились… — все еще кипел Илья.

— Пойдем, а то Елена уж о нас беспокоится.

— Глядишь, искать будет!

Отыгравшись таким образом на хозяйке, они пошли к хутору.

У дороги среди узлов сидели люди. Женщина устало повернула голову. Рядом с ней, привалившись к узлу, спала девочка лет десяти. Худенькое тело, короткие, с помятыми лентами косички.

— Откуда, мамаш?

— Из Сталинграда.

— Пешком?

— Слава Богу, что живы.

— А куда идете?

— Может, здесь где остановимся.

Другая женщина держала на руках мальчика. Тот смотрел на Крылова не по-детски серьезными глазами.

— А немцы вас не задерживают?

— Чего с нас взять?..

Встреча с беженцами взволновала Крылова. Худо или нет, он следовал мужской, солдатской судьбе, а эти женщины и дети испытали почти то же. И куда идти, не знают, и пристанища у них никакого, и есть им нечего.

У Елены Дмитриевны была соседка. Когда Крылов и Антипин вошли в хату, женщины прекратили разговор. «Знают…» — догадался Крылов.

— В степь больше не пойдем.

— Дело ваше, — она принялась разливать по тарелкам борщ.

Укладываясь на ночь, Крылов подумал о беженцах. Хорошо, что не было дождей…

Встреча с беженцами помогла Крылову и Антипину покончить с неопределенностью своего положения. Что если уподобиться беженцам и идти-идти? Есть же ведь где-нибудь партизанские отряды! Не в Донбассе, так на Украине, ну а уж… в брянских лесах обязательно. Добраться до брянских лесов — от такой мысли дух захватывало. Назад к фронту степями не пройти, об этом и нечего было думать. Сидеть на месте и ждать, пока к ним придет Красная Армия — а она, конечно, придет — было не менее унизительно, чем работать на немцев. Найти партизан — вот что надо было делать! Стать партизаном значило снова занять свое место в солдатском строю.

Оба понимали, как трудна эта задача: наверняка они могли рассчитывать лишь на брянские леса, а до них не близко. И потом как идти? На Воронеж? Там тоже степи и фронт. В конце концов они решили, что самый надежный путь — окольный, то есть через Донбасс до Днепра, затем вверх по Днепру и от него — к Брянску. Главное, все обдумать. Старик из Верхне-Чирского хутора не зря говорил, что теперь им нужна не винтовка, а голова.

Илья побрился, Крылов осмотрел одежду — вот и все сборы.

— Елена Дмитриевна, спасибо за приют, мы уходим.

— Куда же?

— В брянские леса, к партизанам…

Эта идея уже не казалась им невероятной. Приняв решение, они обрели твердую почву под ногами.

— Ну что ж… Не отвезете ли на мельницу мешок ржи?

— Отвезем.

— Я сейчас, — она ушла и возвратилась со свертком. — Вот переоденьтесь.

В свертке были брюки и рубашки, не новые, но крепкие. Брюки она тотчас села ушивать. Работала она молча и быстро. Новые швы прострочила на машинке, подправила низ. В гражданской одежде Крылов и Антипин почувствовали себя легко, раскованно. Теперь никто уже не мог с уверенностью сказать, что они — бывшие красноармейцы. Следы плена стерлись с их лиц, волосы на головах отрастали.

— Спасибо, Елена Дмитриевна, а мы о вас всякое думали… Извините.

Ее насмешливая снисходительность теперь не раздражала Крылова, а воспринималась им как неожиданное открытие человека.

— Еще кепки, а это тебе, примерь. У Федора нога тоже была крупная.

У Федора? Значит, та ехидная молодуха подарила Илье ботинки своего мужа? Пойми такой вот характер! Казак из Верхне-Чирского назвал их сопляками, но вынес им сумку с хлебом и табаком. И Елена Дмитриевна… Их прямота и заботливость по-своему укрепляли у Крылова доверие к людям. Он приобретал трудный жизненный опыт, учился перемалывать в себе мимолетные чувства и противоречия, прежняя жизнерадостность понемногу возвращалась к нему.

— А что, Илья, может, тебе и вправду пристроиться здесь вместо Федора? Ботинки в самый раз, и молодуха ничего!

— Баба-черт!

Они катили тележку с мешком ржи по дороге к соседнему хутору. Из лощины навстречу им вынырнул мотоцикл. Они отвернули в сторону, уклоняясь от пыли. Неожиданно мотоциклист затормозил.

— Как называется этот хутор?

— Семенковский.

Немец многозначительно улыбнулся:

— Зольдатен?

— Нет.

Он обдал их загадочным взглядом, легко набрал скорость.

Страшные впечатления плена ожили в Крылове, волной накатились на него, но тут же схлынули: этот немец не был похож на тех безликих, какие гнали колонну военнопленных. В серо-голубых глазах у него светилась мысль, и весь он, ладный, безукоризненно скроенный, в добротном кожаном плаще и с крестом между отворотами мундира, казался случайным гостем в этом тихом степном углу. Встреча с ним едва ли была опасна для них…

Они оставили у мельника тележку и пошли назад. Октябрь позолотил деревья, накинул на степные травы серо-коричневый покров. Дни были еще сухие, теплые, но природа затаилась в ожидании перемен. Вот-вот налетит холодный ветер, сорвет с деревьев пестрый убор, развеет по степи, в воздухе повиснет нудная паутина дождя, разбухнут от сырости, поползут в разные стороны грязные дороги. Надо было поскорее уходить из этих мест.

Елена Дмитриевна спросила:

— А как вы пойдете?

Они объяснили ей свой маршрут.

— Документы у вас есть? Вас задержат. Там везде полицейские, одна хуторская приехала, говорила.

О документах они вообще не думали. Идти без документов в обход крупных населенных пунктов было составной частью само собой разумеющегося риска, но после вопросов Елены Дмитриевны эта составная возросла и вызвала непредвиденное беспокойство.

— Что о них говорить, раз нет…

— В Алексин ступайте, к коменданту. Беженцам дают пропуска. Постарайтесь… достать.

— Мы-то — не беженцы!

— Ну и что? — она сочла разговор оконченным.

Они ушли за огороды к камышам. Задача перед ними встала и жутковатая, и заманчивая. Пропуск — уже документ, с ним, наверное, и на поезде можно ехать. Но идти-то надо к волку в пасть. Глупо, нелепо потерять все, что приобрели с таким трудом. Потом куда пропуск-то, к кому, и, вообще, до каких мест выдают пропуска?

Они курили цигарку за цигаркой, в воображении у них вставала колонна военнопленных. Придут к коменданту, а их — в концлагерь…

Поняв, что они ничего не решат, если не отбросят эту мысль, они принялись искать иные доводы.

— А почему он узнает, что мы — пленные?

— У меня волосы еще короткие.

— Разве штатские так не стригутся?

— Он спросит документы и где работали.

— Скажем, документы сгорели, а где работали — надо подумать…

В таких взаимных вопросах и ответах, когда каждый пытался представить себе позицию коменданта, они постепенно находили нить, за которую можно было ухватиться, и успокаивались, уясняя предполагаемые опасности. В самом деле, почему их непременно отправят в концлагерь, если они — беженцы?