— А они не мои!

— Зачем же разогнал?

— Отец послал…

— Отец? Где он?

В глазах у мальчишки мелькнуло и исчезло недоверие: усталый дядя смотрел спокойно и ласково.

— Там… Мы скот гнали, а немцы мост разбомбили.

— Зовут-то тебя как?

— Петька…

— Понимаешь, Петя, людей кормить нечем. Овцы-то все равно немцам достанутся.

— То-то и оно, — согласился Петька. — Ну ладно, гоните их туда.

Из-за куста на красноармейцев настороженно смотрела корова. Они подошли ближе — корова мотнула головой, качнулась и уже спокойно захватила пучок травы. Дальше паслось еще десятка три коров. Они придавали лощине совсем мирный вид.

Петькин отец, пожилой грузный казачина, встретил красноармейцев сдержанно. Спросил хриплым басом:

— Три хватит?

— Маловато. Еще бы четыре-пять…

Женщины приводили овец, он валил их на землю, коротко колол.

Семен Карпов поставил половину бойцов в охранение, остальные помогали у костров. Заправляли всем раскрасневшиеся, истосковавшиеся по работе женщины. Петька вспотел, подтаскивая хворост. Его отец сидел сбоку с трубкою в зубах, неторопливый, недоступный треволнениям окружающего мира.

— На ту сторону?

— Туда.

— Скажи, где наша-то сила? У них всего полно, а ты вот здесь как бродяга…

— Вам отсюда уходить надо, Алексей Никитич.

— Сами знаем, не учи.

Нагруженные жареным мясом и свежевыпеченными ржаными лепешками, красноармейцы простились с хуторянами. У поворота лощины Карпов оглянулся: Алексей Никитич, ссутулившись, сидел на прежнем месте, рядом с ним стояли притихшие женщины и девочка.

Над лесом пронеслись два «мессершмитта». Немецкие самолеты целый день висели в небе. Они пролетали стороной, и степь вдали содрогалась от бомбовых ударов. Самолеты возвращались назад, а на смену им летели другие, такие же безучастные к людям на лесистой высоте. Теперь «мессеры», еще недавно равнодушные к зарослям, кружили над ними, прошивали их пулеметными очередями. В ротах появились раненые и убитые. Сомнений не оставалось: отряд был обнаружен.

Цыган положил ствол противотанкового ружья на сук дерева, щелкнул затвором. «Мессершмитты» делали очередной заход — Цыган качнулся от выстрела. Еще выстрелил. Второй самолет отвернул в сторону, мгновенье шел по прямой, испустив шлейф дыма, потом клюнул фюзеляжем, обмяк и взорвался, не долетев до земли. Шурша падали металлические обломки.

Цыган поднял кулак, потряс им и выругался, тяжело и замысловато.

От лейтенанта Фролова прибежал разведчик:

— Идут, товарищ полковой комиссар!

До слуха донеслось пощелкивание: немцы начали прочесывать лес. Вскоре захрустели сучья под ногами бегущих людей.

— Стой!

Десятка два вооруженных красноармейцев с удивлением остановились перед Храповым: они не надеялись встретить здесь полкового комиссара и столько бойцов и командиров.

— Прочесывают… — нерешительно сказал передний.

Через минуту отчаявшийся сержант был зачислен в одну из рот на правах командира взвода.

— Командиры рот — ко мне! — этот властный приказ окончательно скрепил еще недавно разрозненные группы в одно целое. — Навести строжайший порядок в подразделениях! Прорываемся с боем. Впереди пойдут автоматчики старшины Вышегора!

Все чаще лопались разрывные пули. Командиры повели людей навстречу немцам.

В размоине, образованной весенними водами, Вышегор задержал взводы, объяснил задачу: атаковать с близкого расстояния, разорвать цепь, отжать внутренние фланги, чтобы отряд ушел в прорыв.

— Товарищ старшина, там… Босых, — удивленно проговорил Шуриков. — Наши!.. — он выбрался из размоины и, не обращая внимания на окрик Вышегора, побежал в сторону. — Товарищ старший лейтенант! Сюда-а!..

Вышегор тоже увидел Босых, живого и невредимого! Босых настороженно перебегал от дерева к дереву, от куста к кусту. За ним следовала могучая фигура красноармейца Горюнова. С этим гигантом во втором батальоне мог сравниться один Саша Лагин. Немецкий пулемет в руках у Горюнова выглядел легкой игрушкой. За Горюновым тянулась цепочка бойцов. Услышав голос Шурикова, они исчезли из вида, будто растворились в зелени. Потом Босых уже вместе с Шуриковым появился совсем близко, а за ним к размоине спешили сотни две бывших десантников да еще красноармейцы из других частей! Шуриков волчком вертелся среди вновь обретенных товарищей, которых считал погибшими.

— Федорыч, старина! — Босых и Вышегор трясли друг другу руки. — Здорово, политрук!

— Здравствуйте, товарищ старшина!

— Никиткин?!

— Он самый!

Подтянулись пулеметчики, и Лагин, Седой, Ляликов и Малинин на мгновенье забыли о войне, встретившись с товарищами.

— Седой, привет! — улыбался Слепцов.

— Жив, пульрота!

— Писецкий здесь? — перед Сашей стоял Юра Парамонов.

— Нет. О Крылове что-нибудь знаешь?

— Ничего.

— Здорово, паршивец! — на Ляликова бесенком налетел Переводов.

Но возбуждение быстро улеглось. Старший лейтенант Босых вслушался в близкий винтовочно-автоматный треск:

— Комиссар жив? А начальник штаба?

С его лица стерлись последние следы радостного возбуждения. Он оглядел свои новые роты и остался доволен ими.

— Приготовиться!

Расположение гитлеровской цепи угадывалось по голосам, высоким и гортанным. Волна бойцов покатилась им навстречу.

Разорвав цепь, автоматчики Вышегора принялись расширять коридор. Стрельба ожесточилась, но отряд уже втянулся в прорыв. Позиции теперь были словно вывернуты наизнанку: гитлеровцы давили оттуда, где только что находился отряд полкового комиссара. Казалось, стреляли отовсюду, и потребовался весь опыт Босых, Вышегора и Фролова, чтобы сохранить ориентировку.

— Приготовиться к броску! — предупредил Босых.

Красноармейцы на бегу вытягивались в колонну. Вечерело. Теперь многое зависело от того, кто лучше воспользуется темнотой — преследуемые или преследователи.

Через полчаса старший лейтенант Босых замедлил шаг.

Позади урчали моторы, учащенно вспыхивали ракеты — с каждым разом ближе.

Полковой комиссар на ходу созвал командиров:

— Кто-то должен задержаться здесь, чтобы остальные могли уйти!

Командиры молчали: может быть, не стоило так, — ведь ночь.

— Я, — решился Вышегор, — остальным немедленно уходить!

— Лучше уж я, товарищ полковой комиссар, — возразил Фролов, — разведчикам не привыкать. Нам бы еще с десяток ребят попроворнее и пару пулеметов.

Выбирать должен был полковой комиссар — на это ему давалось несколько секунд.

— Останется лейтенант Фролов. Босых, уводите людей!

Отряд быстро покидал заросли, а лейтенант Фролов и два десятка бойцов остались на месте.

— А где все? — на поляну выскочил Чумичев. В момент прорыва, когда стрельба достигла крайнего ожесточения, он опять последовал за осмотрительным хозяйственником-сержантом, но в этот раз найти лазейку не удалось. Сержант был тяжело ранен, а сам Чумичев едва не угодил в плен.

— Ушли туда. Догоняйте.

— А вы?

— Мы остаемся.

При вспышке ракеты Чумичев увидел сосредоточенные молчаливые лица и, не сказав больше ни слова, кинулся прочь. Несколько отставших от отряда красноармейцев бросились за ним.

Кроме разведчиков, с лейтенантом были два пулеметных расчета и отделение Шурикова. С одним пулеметом Седой, с другим Серегин, красноармеец из группы полкового комиссара Храпова. Они молча слушали, как отдалялся, затихал шелест травы под ногами уходящих к Дону товарищей. Еще несколько секунд, и не будет слышно ничего.

Немцы шумно обтекали лесистую высоту. Успел ли проскочить Чумичев? Успел, пожалуй.

— Ну, мальчики, за дело, — прервал молчание Фролов. — Побольше движения и огоньку, пусть думают, что нас здесь полно.

Бойцы старательно выполняли его приказ. Лейтенант был доволен: два-три часа такой игры, и можно будет позаботиться о себе. Смертником быть он не собирался, этого от него и не требовали. Он найдет подходящее местечко, просочится сквозь оцепление — лучше в противоположную от Дону сторону, — а тогда попробуй поймай Фролова!