Рядом тихо переговаривались ребята из третьего взвода. Их осталось четверо — Малинин, Прошин, Ляликов и Переводов.

— А как ты попал к Босых?

— Мы Курочкина выносили — я, Клюев и Ванюшин, — его в бок ранило, вот сюда. Принесли в кусты, а он готов, не дышит. Тут опять немцы, мы еле ушли, от своих отбились. Потом Босых встретили…

— А Клюев с Ванюшиным?

— Ночью потерялись…

— Говорят, Писецкого видели, убитого…

Ребята помолчали.

— Утро скоро…

Да, скоро, а переправы еще не было, и говорить о ней не хотелось. Откуда-то издалека, из полузабытого мира, донесся голос Ляликова, приковал к себе Сашино внимание, будоража сокровенное, невысказанное…

Мысли, чувства и образы поэта, такие далекие и в то же время удивительно близкие, с особой остротой воспринимались здесь, на грани жизни и смерти, когда каждое мгновенье содержало в себе неопределенность, неустойчивость, угрозу…

Телеграфные столбы валили одновременно на участке в несколько сотен метров. Столб окапывали саперными лопатками, раскачивали, вытаскивали из земли и торопливо несли к воде, где вязали плоты. Проволоку разрывали руками, сгибая и разгибая, пока не разламывалась. Два мотка были уже готовы, а старший лейтенант Савельев требовал еще: от этой нити зависела скорость переправы.

Работали и бойцы, и командиры. Полковой комиссар Храпов вместе с саперами стоял в воде, подтягивал и вязал бревна. На берегу вкопали столб, к столбу привязали конец троса, а трос пропустили сквозь проволочные кольца на плотах.

— Готово?

— Готово!

— Саперы по местам!

По мере того, как плоты будут отдаляться от берега, саперы начнут разматывать трос. На той стороне они подтянут плоты вверх по течению, пока трос не станет перпендикулярно к берегу. Тогда они вроют в землю еще один столб и туго закрепят другой конец троса.

Первую партию составили саперы и группа разведки со старшим лейтенантом Босых. Саперы закончат работы, а Босых обследует местность и выставит охранение.

Плоты тяжело отвалили от берега. Красноармейцы саперными лопатками гребли поперек течения. Приглушенный голос командовал: «И-и раз… И-и два!»

Когда плоты скрылись из вида, на берегу стало пустынно и одиноко. Людям теперь не оставалось ничего, кроме ожидания и неизвестности. Вдруг плоты не вернутся или вернутся слишком поздно? Минуты бежали, небо на востоке вот-вот начнет предательски бледнеть.

Вышегор сполоснул лицо донской водой, поднялся на берег. Позади неотступно следовал Филатов. Теплое чувство к пареньку заставило Вышегора обернуться:

— Ну, все в порядке!

Навстречу ему поднимали головы бойцы охранения.

Лейтенант Фролов кратчайшим путем спешил к Дону. За спиной, все ближе, рокотали моторы.

Группа миновала поле, достигла кустов, скатилась в овраг. Потирая ушибленную ногу, Фролов выбрался на противоположную сторону. Впереди опять было открытое место, за ним темнел кустарник.

— Туда!

Успеть перебежать поле — это единственный шанс. Пять, двадцать, сто метров… Склон. Лощинка, еще немного, еще чуть-чуть… Не успели! Ночь раскололась. Промелькнула испуганная птица.

Фролов плюхнулся на землю и тотчас понял: стреляли не сюда.

Отряд вел бой, Дон — рядом. Кромка лозы — это и есть берег. Черт, прижали у самого Дона…

Последний рывок. Фролов жадно выпил несколько пригоршней тепловатой воды. Теперь можно было раздеться и плыть. Ради этого момента столько всего осталось позади. И никто ни в чем не упрекнет лейтенанта Фролова: он сделал, что мог. Но сделал ли? Чертовщина, разве не он привел сюда немцев? Останься он там — были бы они здесь?

Никогда еще у Фролова не было так скверно на душе, как сейчас. Он мог плыть на ту сторону — и не двигался с места.

— Товарищ лейтенант, там лодка!

— Исправная?

— Да! Около нее тот, батальонный. Ругается, я весла спрятал…

Фролов крупно зашагал по берегу, а сам старался понять, как шел бой.

Страх ослепляет человека, лишает контроля над собой. Узнав Фролова, Чумичев кинулся к нему, ткнул в грудь пистолетный ствол:

— Весла, лейтенант! Ну!

Изо рта у него вылетала слюна. Омерзение перед ней вытеснило у Фролова иные чувства. Он впервые столкнулся с трусом в ранге политработника. Потребовалось все это: окружение, прорывы, смерть многих людей, чтобы увидеть, кем был Чумичев. А за Доном он опять спрячется под маской… Тренированное тело лейтенанта упруго разжалось, и обезоруженный Чумичев покатился по земле.

— Ты за это ответишь! — взвизгнул Чумичев. — Да ты знаешь, что я с тобой…

Совсем близко вспыхнула ракета, лозу проколола прерывистая нить пулеметного огня. Чумичев опять подскочил к Фролову:

— Хочешь, чтобы всех перебили?! Слышишь, лейтенант, я приказываю тебе отдать весла! Товарищи красноармейцы, он хочет вашей смерти! Он предатель!..

Фролов лишь краем уха улавливал истерические возгласы Чумичева. Этот человек больше не существовал для него.

— Лейтенант, немцы подходят!

— Видишь, что ты натворил! Весла давай… весла!!!

— За мной, — Фролов отстранил от себя Чумичева. — К бою!

Он понял, что немцы подходили к переправе степью и берегом. Он снова мыслил четко и ясно. Он испытал себя и убедился, что любое другое решение было бы равносильно позору.

У воды остались Чумичев и два красноармейца.

— Чего стоите? А ну нажми! — Чумичев лихорадочно уперся руками в лодку. Один красноармеец нерешительно помог ему. — Еще!

За лозой рассыпались автоматные очереди. Чумичев прыгнул в лодку, оторвал сидение, начал грести.

Пули пронизывали лозу, низко проносились над водой. Второй красноармеец, будто опомнившись, рванул с плеча винтовку:

— Лодку к берегу!

Сквозь шум Чумичев уловил требовательный тон человека и предостерегающий щелчок затвора, обостренным чутьем понял: может случиться непоправимое. Лодка подалась назад. На берегу Чумичев сбросил сапоги, брюки и гимнастерку, связал ремнем вместе с сиденьем от лодки и, оглянувшись в последний раз на кромку лозы, вошел в воду.

Сзади, захлебываясь, бил пулемет Седого.

Немцы надвигались шумно, заполнив собой степь. Им навстречу ударили пулеметы поредевшего охранения. Стрельба ожесточалась с каждой минутой.

— Плоты возвращаются! — сообщил Филатов.

— Быстро к ротному — пусть отводит людей! И сам переправляйся! Чего стоишь? Живо!

С Вышегором, как двое суток тому назад, оставалось теперь тридцать бойцов. Среди них не было Седого, не было молчаливого работяги Жомова, и Семена Карпова не было. На их место пришли другие и стали своими, как вот эти трое у «максима». Пробегая вдоль редкой цепи, Вышегор заметил незнакомого лейтенанта, хотел было сказать, чтобы тоже уходил, да промолчал: и здесь надо быть кому-то.

Лишь бы двигались плоты, лишь бы выиграть еще немного времени. Сквозь туман проглянули два неясных силуэта — и тут же загремели орудия.