Худощавый парень отозвался мягким высоковатым голосом:

— Здесь, товарищ майор!

Плечи у него были, пожалуй, узковаты, но взгляд и стремление скрыть в себе свои переживания понравились Женьке.

— Писецкий!

— Я! — четко, как на занятиях по военному делу, ответил высокий парень с чуть-чуть неправильными чертами лица.

Женька всегда с любопытством приглядывался к новым людям. Теперь, глядя на Писецкого, он подумал, что тот аккуратен, сдержан и немного официален. Такие выводы возникали у него непроизвольно, будто сами по себе.

— Парамонов!

— Здесь, — не спеша поднялся крепкий белокурый парень, в чем-то похожий на Сашу.

— Крылов!

— Я, — теперь товарищи разглядывали Женьку так же, как он только что разглядывал их.

— Лагин!

— Здесь, — губы у Саши были плотно сжаты, весь он излучал спокойствие и силу.

— Направляем вас в Раменское. Командировочное предписание оформлено на имя Писецкого. Сдашь этот конверт в штаб авиадесантной бригады.

— Есть! — отозвался Писецкий.

— Поезд отходит через… сорок минут.

В коридоре ребята сгрудились, начали знакомиться.

— Володя, из девятой школы, — Плотников протянул теплую ладонь.

— Геннадий, — просто и симпатично прозвучал голос Писецкого, лишенный всякой официальности, — из третьей.

— Юрка, тоже оттуда, — сказал Парамонов.

Женьке показалось, что все пятеро остались довольны друг другом. Сам он безоговорочно принял всех. Они были понятны ему в главном: почему оставили родной дом и пришли сюда, почему едут в авиадесантные войска…

— Ребята, через пятнадцать минут собирайтесь у выхода, — предупредил Писецкий и отошел к провожающим.

В эти минуты Женька пребывал в состоянии полной неопределенности. Он больше не принадлежал Покровке, но еще находился в ней; ему назначили новое место жительства, но оно представлялось ему неведомой абстракцией. А почему, собственно, он не хотел, чтобы его провожали? Ведь провожают же Геннадия Писецкого! Он не догадывался, что дело уже не в прощании с близкими, а в прощании с Покровкой. Ему хотелось, чтобы в этот момент около него тоже был кто-нибудь из знакомых, и он обрадовался, когда неожиданно услышал обращенный к нему голос:

— Женя!

Освещенное неярким лестничным светом, на Женьку смотрело курносое лицо школьного товарища. Миша Петров! Его появление Женька воспринял как прощальный дар Покровки.

— Что нового в школе?

— По-прежнему. Костя здесь…

Во дворе застыло покачивалась темная фигура Кости.

Ребята проводили Женьку и Сашу до поезда, который с натужным свистом выплыл из темноты и остановился напротив станции. Немногие пассажиры, ожидавшие на перроне, торопливо скрылись в черных дырах дверей-. Вы, ребята…. поосторожнее, — неожиданно сказал Миша.

Откуда вырвалась у него такая фраза? Или вспомнил бомбежку, кровь матери, увечья людей? Что значило быть осторожным на войне, Женька не знал, но он был благодарен Мише за его слова, будто в его лице Покровка заботливо напутствовала их.

В тамбуре Женька оглянулся: на перроне темнели две сутуловатые фигуры. С Костей Женьке расставаться было жаль.

— Пиши, Костя!

— И вы тоже!.. — донеслось с перрона.

Поезда ходили без света — в вагоне было совсем темно. Ребята заняли свободное купе, темнота отсекла их друг от друга. Но так было уютнее, потому что в эти минуты каждому хотелось побыть наедине с собой.

Вагон качнулся, сдвинулся с места.

— Поехали…

Поезд увозил добровольцев в завтрашний день. С каждым стуком колес увеличивалось расстояние между Женькой и его прошлым. Так же бездумно и весело они покатятся назад, к Покровке, только Женьки уже не будет в этом вагоне. В жизни одно и то же не повторяется и ничего нельзя вернуть назад, потому что время бежит, а сам человек изменяется. Даже если допустить, что Женька сейчас ехал не в Раменское, а домой, в Покровку, то все равно это был бы не прежний, вчерашний Женька, а другой.

Он стал им, как только принял решение и выстрадал его. Лишь со стороны кажется, что это просто — записаться добровольцем, оставить школу и дом. Но такой шаг означает перелом в судьбе человека: он прерывает установившиеся связи, требует концентрации всех душевных сил, а этого-то, главного, и не заметно со стороны.

Женька Крылов прошел тот же путь, что и его товарищи. А где-то так же, как он, ехали в Раменское из других мест другие ребята, еще не знакомые, но близкие Женьке. Он — один из них. Может быть, не хуже, но и не лучше их. Ведь, признаться, он боялся чего-то, все у него — в противоречиях. Устойчива лишь дружба и то главное, что заставило его принять решение и ехать в темном вагоне в темную ночь.

Хватило бы только сил.

В село за лесом стекались парни из Подмосковья. В одиночку и группами шли они из родимых мест, молчаливые и откровенные, вихрастые и остриженные, в телогрейках и модных пальто, в валенках и ботинках, — сосредоточенные, незнакомые, разные. Добровольцы, сверстники, товарищи. Все они перешагнули через порог материнского дома, тревожное время позвало их в путь, и они пошли, лучшие из лучших, простые, обыкновенные. Им не устраивали торжественных встреч, не говорили пышных слов, они шли не ради митингов и юбилеев…

— Ожидайте! — сержант привел покровцев к деревенскому дому. Тут же пританцовывали на ветру другие добровольцы.

Минут через пятнадцать на крыльцо вышел младший лейтенант.

— Слушай сюда! Кого зачитаю — третий взвод!

Женька Крылов с любопытством разглядывал его. Роста среднего, лицо простенькое, нос слегка вздернут, шапка надета очень уж правильно, поношенная шинель перетянута тоже слишком аккуратно, сапоги явно велики, мыски развернуты в стороны. Женька был разочарован: десантника он представлял себе иначе.

Когда младший лейтенант кончил выкликать фамилии, Женька взглянул на Сашу, но тот молча смотрел перед собой. И Володя с Юркой вели себя так, будто ничего не случилось. Зато Писецкий улыбнулся:

— Вместе будем!

Женька напряженно ждал, что еще скажет младший лейтенант.

Тот шмыгнул носом, переступил с ноги на ногу:

— Третий взвод, приготовиться к построению!

На крыльце его сменил высокий худощавый лейтенант.

— Объявляю состав первого взвода!

— Не скисай, дипломат, — тихо сказал Саша.

— В одной роте ведь… — ответил Женька, глотая горькую обиду.

Покровцев разбросали по разным взводам. Саша попал к лейтенанту Королеву, Юру Парамонова зачислили во второй взвод, Женьку и Геннадия Писецкого — к младшему лейтенанту Курочкину, а Володя Плотников оказался в четвертом взводе. Минует несколько недель, и Женькина обида растает, он поймет мудрость командиров, которые учли связи между добровольцами и подумали, как быстрее сплотить между собой взводы. Но в первый свой армейский день он этого не понимал.

Курочкин увел подчиненных на край деревни и принялся за работу. Он перестроил взвод по ранжиру, разделил на четыре отделения по девять человек в каждом. При этом он покрикивал, шмыгал простуженным носом, переносился с фланга на фланг и усердно расправлял у себя под ремнем шинель.

По росту Женька оказался в отделении вторым, после Писецкого, который временно был назначен командиром отделения. Женька невольно рассмеялся: отделенными стали самые высокие. Ему не хватило одного-двух сантиметров, чтобы стать командиром. Та же участь постигла Грачева, угрюмого на вид парня одинакового с ним роста.

Закончив работу, Курочкин распределил новобранцев по домам, предупредил:

— Никуда не уходить!

Первый армейский день был совсем будничен: стояния на ветру, суетливые команды взводного, а потом — деревенская изба.