— У меня есть выбор?

— Нет, — покачала она головой. — Я не буду об этом говорить.

— Я понял. Тогда расскажи мне…

Ларский смутно понимал, какого хрена он хочет услышать от бывшей жены. Ее физическое присутствие тянуло, как водяная воронка, в прошлое, в глубину похороненных чувств. И не хватало сил прервать погружение.

— Что рассказать?

— Не знаю. Что-нибудь. Чем ты занимаешься?

И она рассмеялась. Внезапно и неуместно.

— Что смешного? — нахмурился Ларский.

— Ничего. Просто ты не изобретателен в вопросах. Чем я занимаюсь? Работаю, рисую, живу в разных местах, встречаюсь с разными людьми. Все как обычно. А ты? Ты что-нибудь расследуешь, пропадаешь в прокуратуре, читаешь книжки, играешь и пьешь? Я что-то пропустила про тебя, Ник?

— Нет, ничего, — покачал он головой.

Она права. Их беседа не имела смысла. Их встреча не имела смысла. Ее глаза, волосы, длинная изящная шея и родинка внизу живота, у самого изгиба бедра — все эти образы останутся в грустной копилке памяти. Она ни разу не доставала звезду из платана, он знал это наверняка.

— Вот видишь, — проговорила она совсем тихо и провела пальцем по кромке чашки с нетронутым кофе.

В сумраке шелтера выражение ее лица казалось странно обманчивым, как на картинах древнего живописца с именем, забытым много веков назад.

— И что теперь? — выдавил он.

Она отвела глаза и, чуть помедлив, встала.

— Я пойду, иначе опоздаю на встречу с заказчиком.

Ларский кивнул. Лиза протянула руку и прикоснулась к его щеке.

— Я тоже соскучилась по тебе. Так жаль…

Ларский замер, надеясь на что-то неопределенное, но ничего не делая, не говоря ни слова. Пара мгновений, и Лиза резко развернулась, быстро пошла прочь.

— Лиз! — крикнул он, поднимаясь.

Но она шла и не оборачивалась. Контур прямой спины в полутьме шелтера. Так всегда, стоит упустить момент, как ее решения становились необратимыми. Она способна передумать, выбрать другой путь, сделать так, как хотелось бы Никите. Но только до тех пор, пока не пройдена граница внутри. После удерживать бесполезно. А Ларский вечно опаздывал, медлил в попытке сделать правильной выбор, часто не понимал, что ему на самом деле нужно. И Лиза раз за разом решала за них обоих.

Интерком взвыл, выбрасывая из печальных размышлений и заставляя похолодеть. Генерал-майор планетарной прокуратуры знал этот звук, слышал его на учениях, но никогда в реальности. Вызов на чрезвычайное заседание Совбеза. Угроза планетарной безопасности. В одно мгновение тревога стянула узлом внутренности. Вопросы, которые он отложил. Ответы, которые он не нашел сегодня. Могут оказаться страшнее его худших предположений.

Если Вам нравится история, просьба — поставьте лайк и черкните пару слов!

Это дает радость и вдохновение для новых идей и страниц.))

— Милый, вот увидишь, ты не узнаешь Зоосити! Когда ты улетал, он был еще крошечный, а теперь там столько всего понастроили.

— Понастроили? — насторожился Сэм. — И ты хочешь, чтобы я в этом зоопарке всех осмотрел и всех вылечил?

— Не в зоопарке, а Зоосити, — улыбнулась Лулу.

Сэм скептически фыркнул. Ветеринарные врачевания в законный отпуск не воодушевляли. Пивной загул со старыми приятелями откладывался на неопределенный срок. Не из-за Зоосити, конечно, а из-за полоумного Граува. Никакой злости на него не хватало. Но как пить пиво после этого дурацкого письма? Только продрав глаза, Сэм отправил запрос в прокуратуру, хотя толку в этом чуть. Конечно, ответ придет, но времени может пройти и три дня, и целая неделя. Полковник медслужбы знал из опыта, что ведомства, когда им нужно, ссылаются на немыслимо сложные бюрократические процедуры, о существования которых, обычные люди и не подозревают. Лет в двадцать пять он испытал неподдельное изумление столкнувшись с тем, что на белом свете есть казенные бумаги, которые согласовываются, визируются, подшиваются и складываются. А потом теряются. И их снова нужно согласовать, визировать, подшить. И ждать. В эпоху силовых технологий!

— Если тебе не нравится лечить, то и не надо, — щебетала Лулу. — Ни за чье здоровье я не опасаюсь. К тому же нам помогает Джеймс.

— Джеймс! Этот идиот, который в наши времена пользуется хирургическими нарукавниками? Разрисовывает их значками, чтобы не забыть последовательность действий во время операции!

От возмущения Сэм даже отпихнул от себя легкий белый столик с кофе и коричными булочками.

— Ты несправедлив, Джеймс прекрасный врач!

— Ничего бесподобного, — встрял Маська, — он не может вылечить бегемота. А ты сможешь, пап?

— А что не так с бегемотом? — осторожно ступил в ловушку Сэм.

Срочно признать Джеймса прекрасным и даже лучшим врачом! Специалистом по бегемотам.

— Пап, он все время недовольный. Последний раз мы со СлОной пели ему песню, так он сказал, что у него заложило уши от нашего ора.

— Наверняка, вы орали, и уши заложило.

— Так после я тихие стихи рассказывал, он заявил, что это неразборчивый жабий концерт.

— Вот как… — задумчиво протянул Сэм, пытаясь скрыть свое скептическое отношение к талантам Маськи и Слоны.

— Просто у бегемота такой характер, малыш. Он всегда не согласен и немного ворчлив, вот и все, — пояснила Лулу.

С мнением жены лучше на спорить, выйдет боком. Поэтому Сэм снова фыркнул и придвинул столик. Семейный завтрак проходил на параметрическом острове по дороге к Зоосити. Остров принадлежал Центру бихевиористских исследований, который жена как раз и возглавляла. Летающий кусок земли с силовым куполом перемещался неспешно, зато имел огромный сад, пруд и несколько разных лабораторий. Можно работать и жить на природе: посиживать в беседке за чашкой кофе, висеть в гамаке, таскать за собой слонов и бегемотов, выясняя особенности их характеров.

— Ты не понимаешь, мам, — твердо отрезал Маська. — Бегемот точно болен. Может, у него зуб болит. Или пузо от мутной воды. Вот папа вылечит, и он согласится стать нашим домашним животным. Как Слона.

Вот уж нет. Лучше тогда не лечить. Но Маська разбираться в желаниях отца не собирался, умчался вприпрыжку прочь. Видимо, к своему домашнему слону. А вот Лулу подперла голову рукой и воззрилась с нежной заботой. Сэм сразу почувствовал прилив интереса к делам Зоосити.

— Значит, животные с улучшенными нейронными характеристиками мозга не просто разумны, но и с удовольствием живут в чем-то вроде городов?

Эксперимент выглядел интересно, хотя и сомнительно.

— Трудно сказать про удовольствие, это же мы их поселили. Но не все животные и насекомые могут проживать совместно. Некоторые другие виды и близко не выносят. Но есть такие, которым очень полезно проживать рядом.

— Если они связаны в экосистеме?

— Я не об этом. О симбиотической настройке психики. Иногда два несвязанных вида, находясь рядом, даже жизнь друг другу продляют.

— Да ну.

От слова 'симбиотической' Сэм поморщился, но у Лулу уже горели глаза, скулы порозовели от возбуждения и желания поделиться.

— Нет, правда. Например, сойки и суслики. Ой, только не смейся, Кэмбелл! Я не шучу, — для убедительности она даже взмахнула руками. — Суслики — страшные истерички, у них повышенная нервная чувствительность. Зоологи все время ломали голову над тем, что биологически они должны бы жить лет до тридцати, а по факту максимум четыре года. Сначала летит соматика, потом эндокринология, еще, еще, а потом разрыв сердца, и привет.

— И правда, суслики паникеры, не жизнь, а сплошной кипеж.

— Вот именно! А сойки имеют совершенно другую бихевиористику.

— И какую? Они — бесчувственные сони?

— Нет, скорее восторженные нахалки, дорогой. У них пониженное чувство опасности. Им кажется, что опасности либо нет, либо они с ней с легкостью справятся. Не сомневаются, что вместе и хищника загрызут.

— Они мне кое-кого напоминают.

— Ой, не придумывай, — отмахнулась Лулу. — Оказывается, что если виды в природе никак не завязаны в пищевой цепочке, и между ними нет никакого целевого взаимодействия, то тогда может возникать телепатический контакт.