Владел ли он даром предсказания? Действительно ли его предупреждал ангел? Я вспомнил ангела, "говорившего" со мной о смерти в сентябре 1947. Я верил в ангелов, хотя не имел представления об их истинной природе. Если Абдулла Дагестанский получил аутентичное послание, касающееся меня, никак не связанное с восприятием или мышлением, то его уверенность в существовании Посланца Бога также должна быть подлинной. Я даже вздрогнул от такого вывода. Мир устал от провозглашения его неминуемых концов, а человечество — от все новых пророков. Семь лет назад я сам писал о Новой Эпохе и проявлении Святого Милосердия. Шейх не сказал ничего такого, что не могло быть правдой, но уж слишком это все было невероятно. Я не мог прийти к определенному заключению и решил последовать его совету и не пытаться понять то, что он мне сказал.

Я присоединился к Элизабет, расстроившейся, узнав, что и она могла встретиться с шейхом. После обеда мы отправились в Багдад по уже знакомой мне дороге. Байдлеры уже ждали нас, поэтому, несмотря на жару и усталость, мы в тот же день поехали в Вавилон. Впечатление, создавшееся у меня во время предыдущего визита о том, что Вавилон не мертвый город, а сохранил память о прошлом опыте, усилилось и было разделено моими спутниками. Нам не захотелось оставаться в Ираке и на следующее утро мы уже ехали в приграничный город Ханикни. До границы мы добрались только днем, когда все было закрыто на сиесту. Я вошел в полутемное помещение, где располагались офицеры-пограничники, и увидел старого турка, одиноко дремавшего за столом. Он проснулся и поздоровался со мной, и мы завели разговор, из которого выяснилось, что он был в прошлом турецким офицером и служил во времена Высокой Порты. Он помнил некоторых офицеров, с которыми был знаком и я, и это установило между нами связь. Родом из Ирака, он уехал из Истамбула с падением султаната и теперь был на службе у Иракского правительства. Он произвел на меня впечатление человека, нашедшего в духовной и религиозной жизни ту безмятежность, которая делала его безразличным к неудачам.

Он взял на себя заботы по переводу нас через границу без часов мучительного ожидания. Когда мы прощались, он тихо шепнул мне: "Обычно путешественники, направляющиеся в Техран, останавливаются в Кирманшахе. Осмелюсь предложить вам отдохнуть в Керинде. Там хороший дом для гостей и в нем можно встретить интересных людей." То, как он сказал это, предполагало нечто большее, чем просто хорошие кровати, поэтому мы решили последовать его совету. Наградой нам послужили крайне интересные встречи и знакомства.

Одним из них был дервиш-одиночка, а другим — община дервишей, живущих втекке на задворках маленького городка. Мы останавливались в Керинде и на обратном пути.

Трудно представить себе более прекрасную местность. Северный Иран пересекают горные хребты. От Кабир Куха на юго-западе до Эльбруса на северо-востоке тянутся цепочки гор, высотой от десяти до девятнадцати тысяч футов над уровнем моря. По дороге на восток мы проезжали мимо трех или четырех таких цепочек. Керинд расположен в узкой долине, ведущей к высоким горам от Кирманшахской долины. Везде текут ручьи, и шум водопадов смешивается с цоканьем копыт мулов и лошадей. Темнокожие курды с суровыми морщинистыми лицами перемешались с персами, которые так же часто встречаются в этих местах, как и черкесы. И мужчины, и женщины Керинда очень стройны. Маленький городок издревле был центром работы по металлу. Не теряя своей древности, он воспринял реформы последнего шаха, и теперь в нем была хорошая средняя школа. Но радио, электричество, газеты в нем отсутствовали, автомашин было крайне мало. Поль Байдлер, глубоко изучавший проблемы переселения азиатов в связи с ирригационными и другими проектами развития региона, был очень обрадован увиденным, так как это свидетельствовало о том, что спокойная жизнь в Азии сохраняется при возможности дать детям образование, а старикам — улучшенные санитарные условия. Мы говорили друг другу, что если бы могли уйти на покой, то поселились бы здесь, в Керинде, скорее, чем в любом другом месте. Везде нас окружала необыкновенная красота, и смешливые гостеприимные персы, столь отличающиеся от подозрительных обидчивых сирийцев, охотно позировали перед камерой или показывали нам своих детей.

Дервиш Ахмад Табризи жил в миле от города, в лачуге рядом с могилой забытого святого. Поль Байдлер поднялся к нему и нашел его одного. Я отстал, чтобы записать (первый раз мне представилась такая возможность!) свои впечатления о шейхе Абдулле Дагестанском и о том, что он мне поведал. Закончив работу, я, пользуясь указаниями жителей деревни, последовал за остальными и присоединился к ним на крыше, где они пили чай с семьей жандарма. Поль сообщил, что нашел дервиша и, так как солнце уже почти село, предложил навестить его на следующее утро. Не раздумывая, я предложил: "Давайте пойдем прямо сейчас." Я чувствовал необходимость встретиться со стариком без промедления. Мы поднялись по узкому ущелью в тени огромных деревьев и вышли в широкую долину. Далеко к юго-западу снег, покрывающий вершины Пушт-и-Кух, отражал лучи заходящего солнца. Вид был величественный и умиротворяющий, мы вошли в небольшой домик, где сидел Ахмад Табризи. Он уже был не один — несколько молодых людей, которых мы позже сочли дервишами, сидели на полу у его ног. Он не говорил по-арабски, поэтому Поль обратился к одному из молодых людей и начал задавать ему вопросы. Дервиш и я говорили по-турецки. Он говорил на североперсидском диалекте, достаточно близком к оттоманскому турецкому, чтобы я мог с легкостью понимать его. Для начала я заговорил о шейхе Ассане Себистери из Тебриза. Он слышал о нем, но явно им не интересовался. Тогда я спросил, был ли он в Бухаре. Он ответил, что много путешествовал по Туркестану и Афганистану и совершал паломничества в Мекку и Кербалу. Некоторое время он жил в Кербале, но никогда не примыкал ни к какому ордену. "Всю свою жизнь, — сказал он, — я шел один. Я останавливался там, где мог узнать что-нибудь полезное о религии. Узнав все, что можно, я шел дальше. Я нашел все, что хотел, на этой земле и, если будет на то Воля Божья, останусь здесь до конца своих дней." Я спросил: "Всю жизнь Вы следовали религиозному пути. Скажите, что, согласно Вашему пониманию, означает быть подлинным дервишем?" В ответ он сослался на разницу между Тарикатом и Марифатом, то есть между Путями и Просветлением. Он уважал Пути и знал, что для некоторых людей необходим Муршад, или руководитель. Но в отношениях между учителем и учеником таилось много опасностей, и сам он предпочитал ждать, пока Бог не просветит его. Он прибавил, что, по его мнению, венцом любой религии является предание себя Воле Бога. Вот то единственное, что отличает подлинного дервиша. В чем бы человек ни полагался на свою волю, он рисковал впасть в смертный грех.

Я сказал, что моя беда в том, что я не знаю Воли Господа, на что он ответил: "Тогда ты должен терпеливо ждать. Терпение и будет твоим подчинением и доказательством твоей веры."

Тут Поль Байдлер, оживленно беседовавший по-арабски с двумя дервишами, подошел к нам и сказал, что в деревне есть текка дервишей Джелали, то есть Ордена Безупречных. Я поинтересовался, что о них думает Ахмад Тебризи, и он ответил: "Это хорошее братство. Они постоянно призывают Бога. На мой взгляд, это необязательно, так как Божьи ангелы непрерывно наблюдают за нами и им ведомы тайны наших сердец. Тем не менее, советую тебе поехать и навестить их. Увидишь сам, кто они и что собой представляют."

Мне не хотелось покидать старика. Он не открыл мне ничего нового и не объяснил ничего известного, но в его присутствии я ощущал веру и любовь к Богу. По сравнению с ним я был еще сырой глиной. Даже Фархад Деде не достиг такого осознания Присутствия Бога. Я чувствовал свою ущербность, все еще оставаясь рабом собственного упрямства. Я мог искренне сказать: "Да будет Твоя Воля", но не мог с такой же убежденностью произнести: "Пусть моя воля растворится в Твоей." Я хорошо понимал, какая пропасть лежит между принятием Воли Бога и подчинением своей воли Его.