В ту ночь мы пили вдвоем. К концу ночи четыре или пять бутылок были пусты. Я говорил, выражая свое мнение по какому-то важному вопросу, — но я начисто забыл, по какому именно. Но пока я говорил, я как бы вышел за пределы себя, слышал свой голос и даже следил за своими мыслями, как если бы это был не я. Я представлялся сам себе совершенно искусственным: ни мысли, ни слова не были моими собственными. «Я» — кем бы в тот момент это «Я» не было — был совершенно безучастным зрителем какого-то представления.
Внезапно я вновь оказался внутри себя. Я сказал Успенскому: «Теперь я понял, что на самом деле означает самовоспоминание. Все эти годы я не видел настоящего Беннетта, до этого самого момента». Он ответил совершенно серьезно: «Значит, Вы с пользой просидели так всю ночь?» Я сказал: «Да, конечно, и просижу еще двадцать ночей, если понадобится». Он продолжал: «Если Вам удастся запомнить то, что Вы сейчас видели, Вы будете способны работать. Но поймите, что никто не в состоянии помочь Вам в этом. Если Вы сами не увидите, никто не сможет показать Вам».
Вскоре он пошел спать, а я сел в машину и с восходом солнца отправился в Шорхем. Восхитительная красота летнего утра наполнили меня радостью, которую я редко испытывал прежде. Но я знал даже тогда, что потеряю все то, что только что приобрел. Я забуду и еще долго не вспомню, кто и что значил этот «Беннетт», чья жизнь каким-то образом произрастала из моей настоящей жизни. Я знал все это с каким-то спокойным отрешением, и радость видения реальности — хотя бы на час — ничем не омрачалась. Я смотрел на ласточек, порхающих над утренним полем, и говорил себе: «Только видение не делает человека сознательным». Как бы то ни было, на этом семинаре я продвинулся дальше, чем ранее, в достижении единства с теми, с кем я работал.
Глава 15
Вновь на волосок от смерти
Первого октября 1933 года завершилась та тысяча дней, в течение которых я обязался вести дневник. Помимо того, что выполнить это обязательство оказалось в моих силах, это постоянно напоминало мне о моем нестабильном внутреннем состоянии. Следующие два или три года упражнение постоянного повторения Иисусовой молитвы стало ведущим в моей внутренней жизни. Иногда я вел счет и оказывалось, что я повторяю ее от трех-четырех сотен раз в день до тысячи и более. В ней была и моя единственная надежда, и великое утешение.
Мы с женой тогда нашли небольшую постоянную квартиру в Бэйсуотер и жили там очень счастливо и очень скромно. Но в начале 1934 года у меня вновь появились признаки туберкулеза. Шестого марта я написал: «Я оказался лицом к лицу с проблемой здоровья. По крайней мере месяц мне придется провести в постели». Я чувствовал огромный упадок сил, работа у Толлемаха стала тяжелым бременем. Я совсем исхудал, и моя не на шутку встревоженная жена настояла, чтобы я обратился к врачу.
Хороший друг группы Успенского, доктор Фрэнсис Ролле, был признанным авторитетом в лечении туберкулеза. Он обнаружил у меня активный туберкулезный очаг в левом легком. Он полагал, что я поправлюсь, если в течение трех месяцев буду совершенно спокоен и ни разу не собьюсь с дыхания. Мало в этом преуспев, я был вынужден отправиться в санаторий в Швейцарию. Толлемах дал мне трехмесячный оплачиваемый отпуск, и я с обычной своей настойчивостью поставил перед собой задачу оставаться совершенно бездеятельным. Бездеятельность была для меня новым опытом. Всю жизнь я куда-то себя гнал, особенно после разговора с Гурджиевым в Prieure в июле 1923 года. Мне было не понятно, как это — ничего не делать, в особенности не читать и не думать, что было мне категорически запрещено. У нас был задний дворик с маленькой лужайкой и каменистым садиком. Целыми днями я лежал там на матрасе, возясь с крошечными альпийскими растениями. Мне это очень нравилось, и время летело незаметно.
К концу лета я поправился настолько, что Ролле посоветовал мне вернуться к моей обычной деятельности. Единственному необычному лечению я подвергся по совету Успенского. Дважды в день я выпивал экстракт алоэ, свежие листья которого нам присылал приятель из Южной Африки. Во время моей болезни Успенский проявлял крайнюю заботу обо мне. Не знаю, алоэ или отдых привели к столь быстрому выздоровлению. Сам я думаю, что болезнь была частью процесса умирания и возрождения, начавшегося в 1929 году.
Вернувшись к работе, я полностью погрузился в проблему потери угля в Англии из-за низкой эффективности его использования. До 1914 года об эффективности никто не задумывался благодаря его дешевизне и обилию. Работа, которую я проводил для Толлемаха, показывала, сколько можно сэкономить денег, сжигая измельченный в пудру уголь, а не его большие куски. Я познакомился с производителями других приспособлений для сжигания угля и предложил объединиться производителям в деле обучения промышленных и бытовых потребителей более рациональному использованию наших истощающихся угольных запасов.
В то время перед угольной промышленностью все с большей остротой вставала проблема улучшения рынков сбыта для угля, который был значительно потеснен газом, электричеством и нефтью. Был создан Совет по утилизации угля, финансируемый производителями и распространителями угля. Вскоре стало понятно, что Совет нуждается в сотрудничестве с производителями оборудования. Я обрел союзника в Кеннете Гордоне, первом директоре Совета, который подвигнул меня принять активное участие в формировании Ассоциации производителей приспособлений для сжигания угля. К 1934 году Ассоциация приобрела такой размах, что мне предложили оставить мою работу и стать ее первым директором. Так начиналась очередная фаза моей жизни, затянувшая на 16 лет, в течение которых мои внешние интересы были поглощены исследованиями более рациональной утилизации угля.
Сжигания угля для получения тепла, механической и электрической энергии было и остается основой индустриальной деятельности мира. Я был потрясен, обнаружив, как мало научных исследований касалось этого жизненно важного процесса. Задолго до открытия угля, решающим фактором, позволяющим людям пережить суровую зиму в таком климате, как наш, были дрова, горящие в открытом огоне. Уголь, сжигаемый таким же образом, не только тратится впустую, но и способствует загрязнению городов. Несмотря на это, со времен графа Ромфорда, было сделано крайне мало для повышения эффективности и чистоты сжигания угля. Я был убежден, что научные изыскания в этом направлении будут успешными.
Услышав о моих идеях, Гордон преисполнился энтузиазмом и пообещал финансовую поддержку от Совета по утилизации угля. Угольные владельцы вначале отнеслись к делу скептически, но когда я встретился с сэром Робертом Барроусом, тогдашним президентом Ланкаширских Угольных Владельцев, он велел мне идти вперед и пообещал тысячу фунтов для организации исследовательского отделения Ассоциации производителей приспособлений для сжигания угля. Мы начали с очень скромной задней комнатки в нашей конторе на Виктория-стрит. Первый небольшой успех в разработке устройства для уменьшения дыма вывел нас на прямую дорогу. Сэр Эван Вильяме, президент Горнодобывающей Ассоциации Великобритании, человек с энтузиазмом уроженца Уэльса, попросил меня представить план работы угольным владельцам.
Тогдашним президентом Совещательного Совета по научным и индустриальным исследованиям был лорд Резерфорд, один из величайших ученых-экспериментаторов. На встрече с ним я говорил о чудовищных потерях, которые мы несем в одном из наших важнейших природных ресурсов. Он тут же увидел большую важность работы над прибором, обрабатывающим уголь, чем над выяснениями возможностей угля, над которыми работали большинство ученых до этого времени. Он согласился выступить в качестве почетного гостя на завтраке, ежегодно устраиваемом Ассоциацией производителей приспособлений для сжигания угля, куда приглашались ведущие угледобытчики и ученые. Его речь прозвучала столь убедительно, что несколько владельцев угольных компаний решили отчислять определенную сумму с каждой добытой тонны на научные исследования, и правительство также вносило свою лепту. Из маленького исследовательского отделения, борющегося за право существования, мы превратились в Британскую научно-исследовательскую ассоциацию утилизации угля, директором которой я был назначен. Одним махом мы стали второй по величине научно-промышленной ассоциацией в стране. Меня поздравляли с «пробуждением научного осознания в угледобытчиках», но истина состояла в том, что события развивались сами по себе. Некоторые крупные угольные компании, такие как, Powell Daffiyn и United Steel, уже втихомолку проводили исследования. Я же только прочистил то русло, по которому поток исследований потек в искреннем объединении владельцев угольных месторождений, продавцов угля и производителей оборудования по сжиганию угля.