Уйдя от него, я пожалел, что не заговорил с ним о духовной стороне моей миссии. Я был уверен, что он не только дал бы мне практический совет, но и заинтересовался бы глубинным существом наших исканий. В результате я вернулся в Йоханнесбург, встретился с Оппенгеймером и другими ведущими промышленниками Южной Африки. Они внимательно слушали меня, но явно полагали, что им достаточно дешевой энергии, а дальнейшая экспансия им ни к чему. Эти богатейшие люди Южной Африки произвели на меня благоприятнейшее впечатление. Они с искренней теплотой относились к африканцам, всем сердцем стояли за Сматса и Хофмайера в их политике, направленной на процветание африканцев. Некоторые из них с сожалением говорили мне, что, когда Сматс уйдет в отставку, эта политика вряд ли продолжится. Они восхищались способностями Хофмайера, но отметили, что он не способен завоевать популярность среди населения.
Закончив свои дела, я во второй раз отправился в Мачадодорп. Левисы уже устроились. Торнберны купили около двух тысяч акров земли. Сам Торнберн настолько вдохновился приемом, оказанным ему в Йоханнесбурге, что посоветовал всей своей группе вкладывать средства в Южную Африку. Те, кто принял этот совет, видимо, никогда об этом не пожалели.
На этот раз я задержался в Долине Крокодилов. Я хотел сам почувствовать ее. Там не было ни европейцев, ни американцев, только племя базутов, насчитывающее около двухсот человек, которые под предводительством своего вождя, внушающей почтение старой дамы, которой уже перевалило за сто лет, шестьдесят лет назад оставили Натал, уходя от европейских поселенцев. Они жили традиционной племенной жизнью в пяти или шести поселениях.
Рано утром я отправился на прогулку к Крокодиловым водопадам. Я руководствовался весьма сомнительной картой. Друзья предупреждали меня о змеях и об ужасной черной мамбе, которая нападает без предупреждения. Эти рассказы отравили часть удовольствия от прогулки в фуфайке и шортах по сочным травам долины. Все, что я увидел, была пара невообразимых бабочек с крыльями размером с мою кисть, а слышал я только болтовню невидимых бабуинов.
Следуя тропинке, я вышел к деревне базуто. Все жители деревни с мотыгами рыхлили посевы маиса. Их возраст варьировал от семи до семидесяти, и они пели и работали в такт своей собственной музыке. Увидев меня, они остановились и замерли в удивлении. Затем разом все засмеялись. Раньше мне не приходилось слышать такого смеха. В нем была чистая радость и дружелюбие без всякой враждебности или затаенной мысли. Я помахал им рукой и пошел дальше, а они вернулись к прерванной работе и пению. Это был один из незабываемых моментов моей жизни. Жизненный опыт убедил меня, что счастье значит больше, чем любое материальное благополучие. Мне редко приходилось встречать счастливого богача, но я видел много счастливых бедняков в беднейших деревнях Малой Азии и Греции. Я видел счастье в Омдурмане, но счастье, сейчас представшее перед моими глазами, отличалось от всех остальных. В этой деревне отсутствовали малейшие плоды цивилизации. У них не было даже плуга или телеги. Но они были счастливейшими из людей, которых я когда-либо видел. Они были людьми без страха и спеси. Я не мог не сравнить их с африканцами из пригородов Йоханнесбурга или даже с более счастливыми шахтерами Трансильвании. Но даже теперь, после сравнения, я понимал, что пути назад нет. Никакая сила в мире не могла спасти этих счастливых базуто от цивилизации. Дайте срок, и доброе правительство построит в долине школы и снабдит племя инструментами и тракторами.
С внезапной острой болью я спросил себя: «Неужели я видел последних счастливых людей на земле? Неужели все человечество попалось в сети материального успеха? Европейцы счастливы по сравнению с американцами. Они древнее по происхождению, и у них есть традиции. Но как быть с этими африканцами? Разве они не более древние и послушные традициям, чем мы все? Что сделали американцы с краснокожими индейцами — носителями традиции, насчитывающей двадцать тысячелетий? Что же мы делаем? Продаем счастье за прогресс, человеческое право первородства за обладание машинами!»
Красота долины возвратила мне душевное равновесие. Я углубился в лес вверх по берегам Крокодиловой реки, совсем узенькой в истоке. Водопад развеял последние остатки боли. Это не только один из самых больших и величественных водопадов в мире, но и, должно быть, один из самых красивых и, в то время, чистых. Под звуки падающей воды я молился о том, чтобы никогда не забывать, что если человека и можно считать создателем городов, то Бог остается творцом природы.
Я понял, почему меня так тянуло в эту долину, но знал, что никогда не буду жить здесь. Я печалился оттого, что никогда не видел в мире места столь прекрасного, уединенного и счастливого.
Вскоре я приехал в Англию, написал отчет, но в Южную Африку уже никогда не вернулся. Община была основана. Я помогал собирать для ее создания средства. Но тем, кто отправился туда, не доставало опыта, и через пару лет земля была продана. Думаю, ее купили для организации ловли форели, которой знаменита Крокодилова река. Богатые жители Южной Африки, наверное, проводят там выходные.
Я в одиночестве вернулся в Лондон, где меня ждали и готовились к моему приезду. Жена устроила праздник с демонстрацией гурджиевских упражнений и ритуальных танцев, над которыми двадцать четыре выбранных ученика работали под ее руководством. Были сделаны такие же костюмы, какие мы видели в Prieure. Меня застигли врасплох, и я повел себя не лучшим образом. Как раз перед возвращением в Кумб я боялся оказаться на пьедестале и того, что ко мне будут относиться как к высшему существу. Я боялся как за самого себя, так и за других, если они станут искать силу и опору во мне, а не в себе. Это был единственный пункт расхождения взглядов моей жены и моих. Она считала, что другим полезно уважать меня и что мое постоянное самоуничижение является моей слабостью, которую я должен преодолевать.
В большинстве случаев мне удавалось сохранить равновесие между двумя противоположными взглядами на мою роль, но на сей раз мое поведение не лезло ни в какие ворота. Вместо того, чтобы поблагодарить всех за те усилия, которые они приложили, я едва открыл рот и по окончании представления тут же вышел из комнаты. Моя жена сделала все, что в ее силах, чтобы успокоить собравшихся, и они, действительно, восприняли мое поведение как испытание, которому я их подверг, чтобы понять, сделали ли они эту работу для себя или ради благодарности. С тех пор несколько из присутствовавших тогда человек напоминали мне о происшедшем и о том, что все, что бы я ни делал, считалось сознательно направленным к некой высокой, но скрытой цели.
Скажу откровенно, что ничем не поддерживал столь глупого ко мне отношения. Напротив, я пытался выставить напоказ свои многочисленные недостатки и промахи. В этой книге я несколько раз упоминал о своем отношении к женщинам. Я всегда считал, что могу помочь женщине преодолеть трудности или неудачи в личной жизни своей симпатией или больше, чем просто симпатией. Все, что я могу сказать в свое оправдание, — я никогда не становился между женщиной и ее мужем и никогда не поддерживал интерес замужней женщины ко мне. Но я всегда был готов пойти навстречу свободной женщине. Две такие связи продолжались многие годы и были важной частью моей жизни. Моя жена их не одобряла, но считала их неизбежными при моем характере и нашей разнице в возрасте. Но такие связи действительно непростительны, если они возникают там, где есть отношения учителя и ученика, и я постоянно боролся с ними.
Я едва упоминаю здесь об этой стороне моей жизни, так как считаю, что и других моих действий, которые я не старался ни прятать, ни выставлять напоказ, достаточно, чтобы разрушить всякое представление обо мне как о высшем существе, достойном особого уважения. Другой моей явной слабостью была гнусная привычка врать, как для того, чтобы сделать людям приятное, так и для того, чтобы избежать конфликтов. Все знали об этой моей привычке и все же продолжали относиться к моим действиям так, словно ими руководил некий высший разум.
