— Ты чертов предатель, — прорычал Аттикус. — Итальянцы, ирландцы… Ты гребаная шлюха.

— Не больше, чем ты, — сказал Сойер. — Что напомнило мне кое о чем. — Он повернулся лицом к своей армии организованной преступности. Латиноамериканцы, которые были с ним, вышли вперед. Кубинцы. Они подошли, чтобы взять под охрану Аттикуса. — Твоя новая семья здесь, чтобы позаботиться о тебе. — Он отступил с их пути, и двое парней схватили Аттикуса за руки и надели ему на голову черный мешок. — О, подождите, это неправильно, — Сойер опустил подбородок, его лицо было воплощением мести, — они пришли сюда, чтобы убить тебя. Вот почему они здесь. — Он присел на корточки, чтобы Аттикус мог его ясно слышать. — Видишь ли, твои кубинские друзья уже много лет работают с ирландцами. А ирландцы работали со мной с самого гребаного начала. Единственная причина, по которой они захотели иметь с тобой что-то общее, — это потому, что я сказал им потакать тебе. И они это сделали. Но тебе, вероятно, не следовало заключать эту сделку с федералами. И тебе действительно не следовало торговаться за неприкосновенность. Они злятся из-за этого.

Аттикус отчаянно закричал по-русски. Он бил себя по телу, заставляя больше крови хлестать из раны, и выкрикивал больше иностранных слов. «Помогите мне, — говорил он. — Стреляйте в них! Спасите меня. Я ваш босс!» Его выволокли из комнаты, оставляя за собой кровавый след.

Никто не пошевелился. Никто не пытался ему помочь. Либо его людей все еще держали под прицелом, либо они согласились с тем, что кубинцы должны заполучить его.

Сойер повернулся, чтобы посмотреть на меня, и мы обменялись коротким, но напряженным взглядом. Он опустил свой пистолет так медленно. Он не верил, что угроза на самом деле миновала.

— Шестерка, — наконец прошептал он, падая на колени передо мной. Его руки обхватили мое лицо, едва касаясь из-за синяков и очевидной боли. Мое лицо, должно быть, уже напоминало баклажан. — Черт возьми, ты меня напугала.

— Я не знала, успеешь ли ты сюда вовремя, — икнула я, не собираясь плакать, но не в силах остановиться.

— Как будто что-то могло удержать меня от тебя, — прорычал он. — Ты уже должна была это знать.

Я задрожала от облегчения, остаточного страха и щемящей благодарности.

— Как ты узнал?

— Он хотел, чтобы я знал, — пробормотал он, как будто это даже не имело значения. — Он думал, что я появлюсь с Гасом и буду смотреть, как ты умираешь. Он не знал, что у меня есть своя собственная братва, что я создал свою собственную семью. Он не понимал, как сильно я буду бороться за тебя или на что я пойду, чтобы уберечь тебя. Он не понимает, что то, что у нас есть, сильнее его, сильнее братвы, этого города и всего гребаного мира. Он недооценил нас, Шестерка. И это было его роковой ошибкой.

Я забралась к нему на колени и проигнорировала дискомфорт, чтобы прижаться к его телу. Мои травмы и страдания не имели значения в свете человека, который спас меня, этого человека, который так сильно любил меня.

Конлан появился над нами в сопровождении мужчины с оливковой кожей и шрамом вдоль шеи и молодого японца с ярко-рыжими волосами. Это должны были быть Лука Росси и Рюу Оширо.

— Копы скоро придут, — сказал Конлан, его ирландский акцент был тяжелее, чем обычно. — Мы поговорим позже.

— Идите, — приказал Сойер. — Мы это уберем.

— Теперь они тебе не будут доверять, — добавил Лука тихим голосом. — Ты признался, что работал с федералами. Сейчас мы ничего не можем для тебя сделать.

Сойер прижал меня ближе, прижимая к своей груди.

— Все в порядке. Я все равно завязал с этим городом.

— После всего? — спросил Рюу с явным недоверием. — После всей работы, которую ты проделал?

Сойер улыбнулся ему.

— Сейчас у меня есть более важные дела.

— Мамочка! — В этот момент закричала Джульетта, сбегая с лестницы туда, где мы кучкой сидели на полу. Она с криком навалилась на меня сверху и обвила руками мою шею. — Папа, ты пришел!

Сойер обнял нас обеих.

— Идите, — сказал он своим друзьям. — Уводите своих людей отсюда.

— Тогда до свидания, — сказал Конлан, и хотя я едва знала его, я могла услышать окончательность в его голосе. — Наслаждайся этой своей жизнью. — Сойер высвободил одну руку, чтобы пожать Конлану.

Лука наклонился и взял Сойера за руку.

— Если тебе что-нибудь понадобится…

Сойер кивнул.

Рюу был следующим.

— Брат, — пробормотал он.

Сойер выдержал его взгляд.

— Брат.

Комната взорвалась хаосом, когда семьи разошлись, а Гас и Кейдж двинулись, чтобы помочь Фрэнки, которая рухнула на пол возле бара. Три семьи исчезли, и мы остались с оставшимися русскими и моим отцом.

В конце концов Сойер отстранил нас с Джульеттой в сторону, чтобы он мог встать. Подошел мужчина-великан, которого я узнала по своей юности. Теперь он был старше, а тело было не таким крепким. Но он все еще был тем неуклюжим человеком, которого я помнила по задней части бара.

— Медведь, — поприветствовал его Сойер, протягивая руку в знак уважения.

Медведь взял его с подозрительным, недоверчивым выражением на лице.

— То, что они говорят о тебе, правда?

Сойер кивнул.

— Я должен был защитить свою семью.

Легкая улыбка изогнула одну сторону рта Медведя, превратив его лицо в более светлую, менее страшную версию его самого.

— Я помню. С тех пор, как ты появился у нас… — его рука переместилась к области груди. — Это всегда было связано с ней.

— Всегда, — согласился Сойер.

— Ты у меня в долгу, — сказал Медведь. Страх снова сковал мои внутренности узлом. О чем собирался просить этот гигантский мужчина? Что он собирался потребовать от Сойера?

Сойер, казалось, испытывал тот же страх, только он скрывал его лучше, чем я.

— Я хочу синдикат.

Думаю, Сойер был так же шокирован, как и я, потому что ему потребовалось мгновение, чтобы ответить.

— Ты?

— Да, — сказал Медведь. — Я хочу, чтобы ты пообещал, что никогда не вернешься. Что я волен делать с ним все, что захочу.

— Федералы…

Медведь пожал плечами, прерывая его.

— Федералы будут думать, что со смертью Усенко все кончено. Они не будут меня беспокоить. Они никогда этого не делали.

Сойер кивнул, оценив логику этого человека.

— Хорошо. Это твое. Возьми это. Мне это больше не нужно.

— Уезжай из города, — приказал Медведь. — И с этого момента оставь федералов в покое.

— Сегодня же, — пообещал Сойер. — Ты нас больше не увидишь.

Медведь кивнул. Один раз он посмотрел на меня сверху вниз, словно пытаясь понять, что во мне такого особенного. Он не понимал, почему Сойер сделал то, что он сделал для меня. Он не понимал, ради чего он рисковал всем.

Он понятия не имел.

То, что было у нас с Сойером, нельзя было воспроизвести, нельзя было подделать. Это было реально, самая реальная вещь за всю мою жизнь. Раньше я была глупой, параноиком, сомневающейся и напуганной. Но те дни прошли. Сойер был моим. И я была его. И эта наша семья была для нас началом и концом всего.

Риск, опасность, игра… все это стоило того, чтобы удержать нас вместе. Теперь я это знала. Я верила в это.

И ничто больше никогда не заставит меня передумать. Не настоящие опасности или секреты из прошлого. Ни признаний, ни правды, ни лжи, ни чего-либо еще. Нам пришлось пройти через ад, прежде чем я в это поверила, но мы были здесь. И здесь мы собирались остаться.

Медведь и его люди ушли, оставив нас шестерых и моего отца позади. Весь пол был залит кровью, а вокруг были тысячи ужасных воспоминаний, связанных с этим местом, но были и хорошие воспоминания. И даже некоторые великие.

И там был Сойер. Он пришел из этого места. Он стал чем-то большим для меня в этом месте. И только по этой причине я никогда не смогла бы ненавидеть это так сильно, как следовало бы.

— Фрэнки, ты в порядке? — спросила я ее с другого конца бара.

— Нет, — сказала она. — А ты?

Я рассмеялась, и это причинило боль.