Когда я вошла в гостиную, в квартире было тихо. У меня было полное намерение пойти прямо в комнату Фрэнки, чтобы схватить ее, но меня остановила спящая фигура Сойера.

Он снова полулежал, как в ту первую ночь, когда я нашла его. Его ноги были вытянуты перед собой, а руки сложены на груди, в то время как голова неловко свесилась в бок. Он расположился прямо перед дверью своей спальни в кожаном кресле, которое он перетащил из зала. Охранника застукали спящим на работе.

Я стояла там, уставившись на него в течение бесконечных минут, пытаясь разобраться в бурлящих эмоциях, пробивающихся сквозь меня. Гнев прошел, оставив после себя зияющую рану печали.

Я решила, что дело не столько в том, что он сделал. Меня ранило то, что он никогда не говорил мне об этом. Почему я выяснила это у Аттикуса из всех людей?

И что еще хуже, Сойер никогда не планировал рассказывать мне. Он бы хранил этот секрет всю свою жизнь.

Я хотела назвать его лжецом, назвать все наши отношения ложью… но я бы солгала только самой себе, потому что знала, что и то, и другое — ложь.

Да, Сойер лгал мне ради братвы, ради своей профессии, когда думал, что моя безопасность является проблемой — например, когда он попал в тюрьму. Но он не лгал мне регулярно. Возможно, информация, которой он делился, была двусмысленной. Может быть, он был загадочным. Но он не был лжецом.

И да, в то время наши отношения были непростыми, но это была не совсем ложь. Я любила Сойера. Я любила его всем, что было во мне. Моя любовь к нему была, возможно, самой честной чертой во мне. Расставание с ним пять лет назад чуть не убило меня.

И на этот раз это, конечно, убило бы меня, если бы я сделала это снова.

Не говоря уже о том, что это сделает с Джульеттой…

С чем это меня оставило?

Гнев из-за чего-то, что он сделал, когда ему было тринадцать? Когда он был в отчаянии, жил на улице и нуждался в ком-то, кто заботился бы о нем?

С закрытыми глазами и лишенный всякой твердости, он все еще выглядел так, словно нуждался в том, чтобы кто-то его спас. Он так сильно напомнил мне мальчика, которого я встретила в том роковом переулке пятнадцать лет назад. Он снова выглядел потерянным. Беспокойным. Он выглядел отчаявшимся, сломленным и нуждающимся в починке.

И о, как мое сердце разрывалось от желания помочь ему.

Я хотела взять все его разбитые осколки и собрать его обратно воедино. Мне хотелось обхватить его руками и крепко прижать к себе. Я хотела пообещать ему, что все будет хорошо и что я никогда больше его не покину.

Но как я могла сказать что-либо из этого, когда это было именно то, что я планировала сделать?

— Неужели все было так плохо?

Я сморгнула слезы и поняла, что он проснулся и поймал меня на том, что я смотрю на него.

Пытаясь взять себя в руки, я отвернулась, посмотрела в окно на город, который вырастил меня, а затем уничтожил.

— Не спрашивай меня об этом.

— Почему нет? Потому что ты не можешь признать правду? Все было не так уж плохо, Шестерка. Все было хорошо. Чертовски потрясающе. — Он наклонился вперед, и я вздрогнула. Я подумала, что он, возможно, собирался встать, но при моей реакции его руки потерли колени, и он расслабился в кресле. — Я не отнимал у тебя жизнь. Я дал тебе новую, лучше.

— Ты так полон этого самодовольства, — выплюнула я, пытаясь возродить пылающий гнев, который я чувствовала всего несколько часов назад. — Ты отнял у меня свободу, мой выбор. И потом называешь это подарком? Повзрослей.

Он вскочил на ноги, на этот раз не заботясь о моей реакции. В следующую секунду я прижалась спиной к стене, а его руки легли мне на талию, удерживая меня в клетке.

— Ты первая, — прорычал он. Его губы оказались на моих прежде, чем я смогла дать ему пощечину, целуя, беря… претендуя на то, что он считал своим.

— Сойер, — запротестовала я, толкая его в плечи.

Его губы переместились к моему горлу, заставляя меня хватать ртом воздух.

— Мне жаль, Кэролайн, — сказал он, когда я была готова закричать на него. — Мне так чертовски жаль. Если бы я мог изменить то, что я сделал, я бы это сделал. Через секунду. Ты должна знать, что я был глупым тринадцатилетним ребенком и думал, что наконец-то нашел то, что искал всю свою жизнь. Я думал, что ты была даром от Бога из-за дерьмовой жизни, которая у меня была. Мой ангел в переулке. Мой спаситель. Ты не просто изменила мою жизнь, Шестерка, ты дала мне совершенно новую. Ты воскресила меня. Ты спасла меня. И все, что я хотел сделать, все, что я все еще хочу сделать, это провести свою жизнь, любя тебя… поклоняясь тебе… отдавая тебе все, что ты дала мне, и даже больше. Я сделал это не для того, чтобы заманить тебя в ловушку. Я сделал это, чтобы провести с тобой остаток своей жизни.

Слезы текли по моему лицу, и все мое тело дрожало в войне с самой собой. Могу ли я доверять ему? Как я могла не сделать этого? Смогу ли я простить его? Как я могла не сделать этого? Любила ли я его по-прежнему?

Как я могла не любить его?

— Я не хотела такой жизни, — икнула я, хватаясь за то, что осталось от моего возмущения. — Я никогда не хотела быть воровкой.

Сойер отстранился, встретившись с моими глазами самым пристальным взглядом, который я когда-либо видела. Его глаза никогда не были более темно-синими.

— Ты была воровкой до того, как я встретил тебя. Я не заставлял тебя делать это. И я не превращал тебя в обманщицу. Я возьму на себя ответственность за то, что сделал, и я планирую это исправить. Я планирую провести остаток своей жизни, следя за тем, чтобы тебе никогда больше не пришлось делать ничего из этого. Ты и я. Навсегда. Ни Волковы. Ни аферы. Только мы двое и наша семья. Это все, что тебе нужно делать до конца своей жизни.

Все мое тело дрожало. Его слова были исцеляющими. Я расслаблялась и снова погружалась в этого мужчину, которого не могла перестать любить. Неважно, что случилось или какая была ложь в нашем прошлом, неважно, что нас ждало впереди или с чем нам придется столкнуться, прежде чем мы покинем этот город, я никогда не перестану любить его. Никогда не перестану жить для него.

— Больше никаких секретов?

Его руки обхватили мое лицо, его большие пальцы смахнули мои слезы. То, как он держал меня, заставляло мою душу болеть от нежности к этому человеку, который не раз побывал в аду и возвращался обратно, у которого были большие устремления в нашей сумасшедшей жизни, но он отказался от всего, чтобы быть со мной.

— Нет, — прошептал он хриплым от эмоций голосом. — Никогда больше. Ты для меня все, Кэролайн. Мой разум, надежда и всецелое существование. Больше никаких секретов. Больше никакой лжи. Больше ничего — только ты, я и Джульетта. Ты — это жизнь, о которой я всегда мечтал, единственное, ради чего я работал всю свою жизнь. Нет ничего, чего я хочу больше, чем тебя и нашу дочь. Ничего, что могло бы меня оттолкнуть. Я люблю тебя, Шестерка. Я всегда любил тебя. Я всегда буду любить тебя.

Я закрыла глаза, когда его правда и обещания нахлынули на меня. Они глубоко проникли в мои кости и разгладили все неровности во мне. Они исцелили, исправили и снова привязали меня к нему.

— Я тоже тебя люблю, — призналась я, еще одна часть абсолютной правды, в которой не было и тени обмана. — Я всегда любила тебя. — Я прижалась губами к его губам, наслаждаясь его вкусом, смешанным с моими слезами. — Я всегда буду любить тебя.

В следующую секунду его руки обхватили меня, крепко прижимая к груди, но в то же время осторожно, как будто я была хрупкой вещью, которую он боялся сломать.

С первого момента, как он вернулся в мою жизнь, я не знала, что мы с Сойером делаем, только то, что мы снова стали частью жизни друг друга. Ничто другое не имело смысла. Я не знала, что делать со своим недоверием или неуверенностью в себе, или с годами боли и разбитости между мной и Сойером.

Теперь я знала.

Мы были вместе. Мы всегда были бы вместе. Вы могли бы возразить, что на самом деле мы никогда не были порознь. Я не порвала с ним. Я никогда не расставалась с ним. Наверное, потому, что я знала, что наши отношения никогда не смогут закончиться.