Они понятия не имели. Легкий выход меня не прельщал. Я даже не знал, что с этим делать.

Я работал ради всего в своей жизни. Каждый божий день. Несмотря на огромные шансы и все гребаные препятствия, какие только можно вообразить.

Фрэнк Джозефс из Josephs and Stein вошел в комнату с таким же важным видом, как всегда. Он был лучшим адвокатом защиты в городе, и он вытащил меня из более чем нескольких серьезных ситуаций.

Он сел рядом со мной без приглашения.

— Мне нужно несколько минут наедине с моим клиентом, — сказал он своему портфелю, щелчком открывая его.

Мейсон и Джонс обменялись взглядами.

— У нас все равно есть другие дела, — пробормотал Джонс.

Мейсон помахал соглашением о признании вины у меня перед носом.

— Дай мне знать, если передумаешь.

Я смотрел ему вслед, пока он не исчез в коридоре. Дверь со щелчком закрылась, и у нас с Фрэнком возникла иллюзия уединения. Никого из нас не обмануло двустороннее зеркало, скрывающее команду агентов, или записывающее оборудование, установленное почти в каждом углу этой комнаты.

— Что ты им сказал? — пробормотал Фрэнк, опустив голову за свой портфель.

— Ничего. — Это должно было быть очевидно. Я им ничего не сказал. Я бы никогда им ничего не сказал. Они могли бы пытать меня, и я бы ни от чего не отказался. — Я им ничего не сказал. — Осознав, что сказал это громче, чем хотел, я уточнил суть, добавив: — Мне нечего рассказывать.

Фрэнк посмотрел на меня, его глаза-бусинки сузились. Он пытался разобраться во мне, придумывая наилучший способ действий. Я также мог сказать, что ему нужно было что-то сказать мне, что заставляло его чувствовать себя неловко. Он всегда прищуривался, когда не хотел говорить то, что было у него на уме.

— Это должно измениться.

Я не понял, что он имел в виду.

— Что?

— Тебе нужно начать говорить, — пояснил он медленнее.

Его слова были серьезными… выражение его лица было серьезным… Но это, должно быть, была шутка. В этом не было никакого смысла. Я сразу предположил, что он заключает сделку о признании вины и в процессе бросает меня под автобус.

— Я не понимаю.

Наклонившись ко мне, он достал папку из своего портфеля и держал ее перед нашими лицами, чтобы скрыть наш разговор.

— Волковы хотят, чтобы ты взял вину за это на себя. Каковы бы ни были обвинения, они хотят, чтобы ты взял вину на себя.

Я отстранился, не в силах удержаться от повышения голоса.

— Это не может быть правдой. Думаю, вы неправильно их расслышали.

Его тонкие губы разочарованно поджались.

— Я не ослышался. Это то, чего они хотят. Они сказали, — он сделал воздушные кавычки, — что тюрьма пойдет тебе на пользу.

Тюрьма. Не тюремный срок. Не ночевать в кутузке. Они хотели, чтобы я предстал перед сфабрикованными обвинениями.

Бл*ть.

Это не входило в мой план. Это не было частью какого-либо плана.

Моей первой мыслью была паранойя. Мейсон показал Пахану видеозапись с камер наблюдения, и они согласились с ним, что человек на ней был похож на меня. Вот как они собирались наказать меня за то, что я был в сговоре с итальянцами.

Нет, это не могло быть правдой. Если бы они думали, что я работаю с итальянцами, я бы уже был мертв.

Если братва все еще доверяла мне, то какого черта они хотели, чтобы я сел в тюрьму? Если только они не говорили правду — если только они действительно не верили, что тюрьма пойдет мне на пользу.

Страх пронзил меня, проникая в пальцы рук и ног, заставляя их покалывать. Я давно не испытывал такого страха. Не с тех пор, как я был ребенком. Это заставило меня захотеть ударить кого-нибудь.

— Твои братья рассчитывают на тебя, — добавил он.

Мои руки сжались в кулаки, чтобы не придушить этого мудака.

— И это все? Это все, что у тебя есть для меня?

— Я постараюсь сократить твой срок до десяти.

Мое бесстрастное лицо вытянулось.

— Десять лет?

— Это должно быть достаточно долго, чтобы вызвать у них доверие, — добавил он. — Пахан сильно переживает по этому поводу.

Тогда они должны были поговорить со мной раньше. Я собирался убить их. Когда я вступлю во владение, я собирался убить их медленно и наслаждаться каждой секундой.

Нет, это было слишком хорошо. Слишком добродушно.

Они отнимали у меня свободу. Они забирали у меня молодость. Мне было бы тридцать три, когда бы я вышел, если бы этого времени было достаточно для них. Они ведь всегда могли приказать мне остаться там подольше.

Или я никогда не смог бы выбраться оттуда благодаря всем врагам, которых я нажил за это время.

Кто, черт возьми, знал, как долго они будут держать меня там? Десять лет было предположением. Это легко могло быть двадцать. С таким же успехом это могло быть и пятьдесят. Я понятия не имел, что у Мейсона было на боссов.

И я должен был принять все это, стать их гребаным мучеником.

Черт возьми, это был полный бардак.

И, очевидно, это был мой бардак.

Каро. Это была единственная ясная мысль в моей кружащейся голове.

Каро. Каро. Каро.

Мое сердце забилось от ее имени. Мое тело напряглось даже при мысли о том, чтобы оставить ее на длительный период времени. И моя душа боролась против этого плана во всей его полноте.

Мне не нужно было сидеть в тюрьме, чтобы заслужить доверие. Я сделал достаточно для этого синдиката. Они уже достаточно отняли у меня. Они потребовали достаточно. Пришло время, чтобы они дали мне что-то взамен.

Когда Мейсон и Джонс вернулись, я понял, что у меня появилась редкая возможность повернуть все так, чтобы Кэролайн была в безопасности.

Единственный способ обезопасить Кэролайн.

Спрятав дрожащие руки под стол, я наклонил голову в сторону двери. Я не испугался, я был в ярости. И если Фрэнк Джозефс в ближайшее время не уберется отсюда, я, скорее всего, задушу его.

И это никак не помогло бы моему делу прямо сейчас.

— Дальше я сам разберусь, — сказал я Фрэнку.

— Что? — Он повернулся ко мне в своем кресле.

— Ты мне больше не нужен.

— Я не понимаю, — сказал он. Разве я не четко сказал?

— Уходи, — сказал я более медленным, спокойным голосом, похожим на то, как он объяснил мне просьбу Пахана. — Я могу провести допрос сам. Ты можешь идти.

Он все еще не понимал этого.

— Ты не можешь этого сделать.

Я улыбнулся ему.

— Я могу. И я сделаю. Мне нужно, чтобы мой адвокат работал на меня, а не против меня. Так что это значит, что тебе пора убираться отсюда к чертовой матери, пока меня не схватили за убийство.

Он раздраженно собрал свои бумаги, все время что-то бормоча себе под нос.

— Я надеюсь, ты знаешь, что делаешь, — прорычал он мне, выходя из комнаты.

Я не знал. У меня не было ни малейшего гребаного понятия.

У меня также не было выбора. Мой мир рушился на меня со всех сторон. Мне нужно было остановить разрушение, пока оно не поглотило меня целиком, пока я не превратился в воронку, которая утащит Каро за собой.

Мейсон сидел рядом с Джонсом, забавляясь всем этим представлением. После того, как дверь закрылась, он посмотрел на меня, приподняв обе брови.

— Я хочу заключить сделку, — прямо сказал я ему, не смущаясь тем, что всего несколько минут назад отказался от нее.

— О, теперь он хочет заключить сделку, — пробормотал Джонс.

— Я не уверен, что сделка все еще доступна, — добавил Мейсон с вкрадчивой улыбкой на лице. Этот придурок не мог сдержать своего волнения. Я был смущен его неспособностью сохранять бесстрастное выражение лица.

— Правила игры изменились, — просто сказал я ему. — Мы играем по новым правилам.

— Что изменилось? — спросил Мейсон.

— Они не предложили защитить Каро.

Мейсон наклонился вперед, приложив ладонь к уху.

— Прости, что? Мне понадобятся объяснения.

Я бросил взгляд на двухсторонние зеркала.

— Я никому не доверяю.

Мейсон фыркнул.

— Я тоже.

Это заставило меня уважать его больше, чем раньше.