За все свое время жизни умершего, я никогда не чувствовала такого страха раскрытия тайны. Это была самая настоящая паника. Я чувствовала себя ребенком, который сделал что-то настолько запретное, равняемое разве что с ненамеренным убийством. Хотя есть ли что-то более серьезное, чем случившееся со мной? Что может изменить отношение родных к себе не просто до уровня «не попадайся нам больше на глаза», а до самого разрушения их психики, критического ущерба здоровью из-за мысли, что их дитя мертво. Это было слишком ужасно, чтобы я могла спокойно сидеть и рассуждать о лучшем выходе из ситуации. Нет. Я боялась. И боялась не того, что случиться со мной, а того, что же случиться с ними…

Проделав очередной круг, я остановилась и тяжело плюхнулась на диван, закрывая лицо руками.

— Что же делать? Что же делать? — словно какая-то мантра вырывались слова из моих губ.

Было ясно, одной мне не найти решения, и поэтому, как всегда в подобных трудных ситуациях, все мысли в конечном итоге свелись к одной — нужно поскорее сообщить об этом Мелори и Данте. И лучше всего прямо сейчас.

Решив, что должна делать, я немного приободрилась.

Подорвавшись с дивана, я, не теряя ни минуты, второпях собралась и выбежала из дому, умоляя судьбу не столкнуть меня по пути с родителями, и не давать им повода для визита в мой дом, пока я буду отсутствовать.

— Мне даже страшно спрашивать, в чем дело, — изогнув бровь произнес Крис, когда я буквально ворвалась в особняк вся взлохмаченная от быстрого бега.

— И не спрашивай, — отмахнулась я, активно вертя головой, — сама все скажу. Где Мелори и Данте?

— А, об этом…  — он как-то неуверенно пожал плечами, — в общем…  пойдем, сама все увидишь.

И повел меня вверх по лестнице, на второй этаж.

Мы свернули направо и направились в сторону жилых комнат. У полуоткрытых дверей комнаты Мелори я увидела спершегося спиной к стене Данте. Сложив руки на груди, он нахмуренным взглядом глядел куда-то вперед себя, но явно был озадачен чем-то другим.

Крис жестом руки велел мне идти потише и молчать.

— Посмотри, — тихо шепнул парень, когда мы вплотную приблизились к комнате женщины. До ушей долетели неясные звуки музыки.

Я неуверенно кивнула и заглянула в прорезь полуоткрытой двери.

И застыла в оцепенении.

Музыка, что я перед этим услышала, доносилась из граммофона, стоявшего на небольшом столике в углу комнаты. Граммофон был явно очень стар, так как мелодия звучала искаженно словно из сломанных динамиков, и довольно зловеще, если это слово хоть как-то подходит для описания. Но, казалось, этот факт совершенно не волновал находящихся в комнате, которые даже не замечали, что на них кто-то смотрит…

Посреди комнаты, весело раскинув руки, кружилась Роуз. Подол её платья-ночнушки волнами колыхался вокруг ножек. Кудри волос блестели тусклым золотистым цветом из-за одиноко светящейся прикроватной лампы. Девочка радостно улыбалась и тихо подпевала искаженному голосу певицы из граммофона.

А на краю кровати, прямо возле кружащейся Роуз, сидела Мелори. Её широко раскрытые глаза глядели на девочку в немом восхищении. Она сидела, словно застывшая статуя, неподвижно, так если бы любое её малейшее движение могло отпугнуть этот прекрасный призрак, которым сейчас наверняка являлась для неё Роуз. Весь мир женщины сейчас был сосредоточен в этих двух квадратных метрах, где кружилась в своем незатейливом танце девочка. Она была словно под каким-то гипнозом.

— When the dog bites, when the bee stings, when I'm feeling sad. I simply remember my favorite things, and then I don't feel so bad, — громче запела Роуз, когда начался припев и закружилась сильнее прежнего.

Но вот она вдруг наступила себе на ножку и резко остановилась, тем самым теряя равновесие из-за долгого кружения. К счастью, рядом сидела Мелори, поэтому девочка упала прямо её на руки.

— Ой, — тяжело выдохнула Люси-Роуз, приподнимаясь.

Мелори широко улыбнулась и помогла ей встать.

— Осторожней, — рассмеялась она, убирая упавшие на лицо Роуз волосы, — а-то упадешь и забьешься.

— Но зато Роуз так весело! — воскликнула малышка, все еще не в состоянии держать нормально равновесие.

На это Мелори сильнее засмеялась и посадила девочку себе на колени.

— Похоже, кто-то сегодня еще долго не уснет.

— А Роуз и не хочет спать! — серьезно покачала головой Роуз, после чего умоляюще взглянула на женщину, — можно она сегодня не будет ложиться?

Мелори удивленно подняла брови.

— Почему?

— Потому что тогда у Роуз останется меньше времени, чтобы побыть с вами, — тихо от смущения ответила она.

Малышка опустила голову и крепко обняла Мелори. Лицо женщины на мгновение исказилось болезненной жалостью. Она поджала губы и дрожащими руками обняла ребенка в ответ.

— Не бойся, — шепнула она, — я никуда не уйду и буду все время рядом с тобой.

— Вы будете рядом, даже когда Роуз спит? — подняла голову девочка.

— Да, — Мелори крепче сжала объятия, — Я буду рядом всю ночь. А потом всего несколько дней…  и мы будем вместе всегда.

— Правда? — в голосе Роуз послышалась не скрытая надежда.

— Правда.

— Правда-правда?

Мелори поджала губы и, зарывшись лицом в волосы девочки, дрогнувшим от невидимых слез голосом произнесла:

— Правда-правда.

Я поняла, что увидела достаточно, и рассеянным шагом отошла от двери. Данте, насторение которого, казалось, стало еще хуже, чем было до этого, не говоря ни слова, жестом велел нам следовать за ним вниз.

Мы направились в гостиную.

— Что…  это только что было? — решилась первой заговорить я.

Несколько секунд никто не отвечал, и мне даже показалось, что меня не расслышали. Но тут заговорил Данте.

— Я не думал, что все будет настолько плохо, — начал он, сильнее нахмурившись, — Я знал, что Мелори может привязаться к ребенку, но не предполагалось, что Роуз будет с таким же рвением ей отвечать.

— Ну…  она ведь ребенок, у которого есть шанс обзавестись родителями, — пожал плечами Крис, — не странно, что она будет рада, тому что…

— Но если бы это была самая большая проблема, — словно не слыша никого другого, продолжал Данте, — на самом деле нужно опасаться не её, а Мелори.

— Почему? — спросила я, не уверенна, хочу ли знать пугающий ответ.

— Ибо в ней столкнулись два самых сильных чувства, которые существуют в сознании любого существа. Первое — это чувство матери к ребенку. Мелори осознает, что никогда не будет иметь своих детей и вообще детей в целом, так как жизнь умершего полностью лишает её этого права. Но вот появляется дитя, которое, хоть и на короткий строк, но может стать её полноценным ребенком. Ребенком, о котором она может заботиться, защищать, учить, кормить, укладывать спать, водить на прогулки…  Все эти простые житейские заботы делают её неимоверно счастливой и её женское сознание старается во что бы то ни стало получить возможность исполнить долг материнства. Чувства матери к ребенку — это самая сильная эмоция, что существует в человеческом понимании, и не сравнима ни с чем, — он на секунду остановился, и после продолжил, — Второе же — это эмоции, что порождает сознание Люцифера, внутри неё по отношению к Владыке, внутри Роуз. Люцифер — самый преданный и верный Владыке демон из всех существующих. Его чувства — восхищение и обожание — граничат с фанатизмом. Какой бы ни был приказ, он исполнит его беспрекословно, даже если это будет означать самую настоящую смерть. Люцифер даже будет готов пойти против Кодекса Чести, если так он каким-то способом возвысит своего обожаемого Владыку. Тот Люцифер, что сидит в Мелори, чувствует присутствия такой обожаемой силы внутри Роуз и, если вдруг понадобиться, он будет готов уничтожить тело Мелори, а вместе с ней и себя, лишь чтобы защитить ребенка и Владыку. А хуже всего то, что мы ничего не можем с этим поделать.

Данте гневно стукнул кулаком по спинке кресла. Он был не просто раздражен — он в гневе из-за того, что ничего не может сделать. И это его незнание пугало меня, ведь если даже Данте не знает, что делать, то что мы можем?