— Давным-давно, когда человек еще лишь знакомился с великолепием мира и существовал в нем, как скромный гость, в небесах парили незримые Ангелы, что жили, не зная человеческих забот…
Мои слова стали знаком, началась легкая фоновая музыка и на сцену вышли все наши ангелы, кроме Ирен, и разошлись по сцене, всем своим видом изображая величие и «божественность». Они делали вид, что переговариваются, плавно открывая рот, легко жестикулируя, и обращая внимание лишь на друг друга, не смотря ни на меня, ни на зрителей. Под их движение я продолжала:
— Ангелы жили под божьим крылом и опускали свой взор на Землю лишь чтобы удостовериться, что люди живут в порядке и мире.
Короткая пауза, и к ангелам на сцене присоединилась Ирен.
— Но был среди ангелов прекрасных один, во взоре которого читались печаль и тоска. И не был он печален за участь Земную, но за свою, бессмертную и беззаботную.
Картина на сцене поменялась, в центр вышла Ирен, всем своим видом изображавшая те самые печаль и тоску. Она медленно прошлась по краю сцены, опустив голову и издавая тяжелые вздохи, бросая взгляд на зрителей и с грустью отворачиваясь.
За эти короткие секунды, пока зрители были заняты созерцанием Ирен, в левом углу сцены декорации сменили и вместо одного большого картонного облака — части декораций небес — поставили большой прямоугольный картон с нарисованными деревянными досками и окном. Перед ним одним махом бросили небольшую кучку из сена, куда незаметно села Трейси со свертком в руках.
— Ангел этот был особо прекрасен и красив, — продолжила я, и мой голос стал знаком для последующих действий актеров, — хрупкий и изящный, он был похож на деву, в отличие от своих таких же изящных, но мужественных братьев. И душа у него была более нежной, стремящейся дарить тепло и заботу. Бросая взгляд на человеческий мир, Ангел подолгу останавливал взгляд на одной бедной женщине с грудным младенцем. Она была бедна и несчастна, но вопреки горю улыбалась своему младенцу, заставляя дитя смеяться в грязных пеленках не хуже, чем в шелковых.
Под мои слова Ирен медленно приблизилась к Трейси, обошла её, оглядела с интересом, а та делала вид, что никого вокруг нет, и совершенно не смотрела на ангелов.
Сзади меня из-за кулис незаметно, медленной поступью, вышел Локки.
— Печаль Ангела не скрылась от Бога, — произнесла я, делая легкое движение руки в сторону переодетого парня, — и Бог спросил, в чем же её причина. — Тут Локки сделал безмолвный вопросительный жест, Ирен оторвалась от женщины, повернулась к нему, и я сказала, — на что Ангел ответил…
Ирен глубоко вздохнула и неимоверно тоскливым голосом заговорила:
— Господь! Я один из твоих самых верных и приближенных слуг, у меня есть крылья, сила и я могу наблюдать за каждой живой душой на Земле. У земной женщины нет ничего этого, но я чувствую, что она намного счастливей меня. Все, что есть у женщины, это её дитя, и оно дороже ей всех земных богатств и вечной жизни. Поэтому я прошу тебя, Боже, дай мне силу породить своего дитя, чтобы я тоже узнал, каково это — чувство материнства!
Заговоривший актер встрепенул зрителей, а печальный голос и смысл слов заставил их незаметно наклониться вперед к сцене, что я с немалым удовольствием заметила.
Локки, приняв величественный вид, немного наклонил голову, поглядел задумчивым взглядом на изнывающую печальной надеждой Ирен, и тяжело покачал головой.
— В твоих, как и в моих, руках сосредоточены жизни всех земных существ, — произнес он глубоким и низким голосом, — и все они твои, как и мои, дети. Человеческие матери же в ответе лишь за тех детей, которых сами породили: в муках и боли. Это прерогатива смертных людей, а ты великий ангел.
Сказав это, он медленно развернулся и ушел назад за сцену, оставив Ирен, что мастерски изобразила на лице скорбь от утратившейся надежды. Другие ангелы в это время стояли сзади них, и безмолвно беседовали, непричастные к их беседе. Но когда Ирен сокрушенно упала на колени, они обернулись к ней, окружили, помогли подняться и с утешающими касаниями увели за сцену.
Тут же декорации — большие белые облака метр на полтора - быстро опустили на пол ученики, что не были основными актерами, а отвечали за фон, и из-за спины выудили другой такого же формата картон, но уже не волнистый по краям, а зубчатый, бордовый, с нарисованными скалами и черными пропастями. Тут же фоновая расслабленная музыка сменилась более напряженной. Пока все это происходило, я говорила:
— Тем временем в Аду у одного великого и злого демона родилось четыре сына…
На сцену уверенной походкой вышел угрожающего вида Зак, встал посреди сцены, бросил мимолетный безразличный, но испепеляющий взгляд на зрителей (этот момент мы долго отрабатывали на репетициях) и обернулся в ту сторону, откуда вышел. Под последние его действия я вновь заговорила:
— И родилось у него четыре сына…
За Заком вышли четыре демоненка и встали перед ним. Последним тащился Томми, который после спрятался за братьями, боком к зрителям, дабы они могли его разглядеть.
— Все как на подбор были они могучими, сильными и крепкими, заслуживающими гордости своего демона отца. И лишь один, самый младший, был хрупок и слаб. Тонкие крылья не держали его в воздухе, недоразвитые рожки вызывали смех у остальных. Он не мог громко рычать и дышать огнем как его братья и отец, от чего последние возненавидели его. — Последующие мои слова подтверждались действиями на сцене. — Братья издевались над демоненком, били, калечили, насмехались, и даже демон-отец презирал сына. А когда узналось, что маленький демоненок не может навредить другим и постоять за себя потому, что в душе его сострадание преобладало над злобой, демон-отец так взбесился, что взял сына за горло…
Зак подпрыгнул к Томми и сжал руку на его тонкой шее, приподнимая барахтающегося парнишку над полом (на репетиции мы так же долго отрабатывали эту сцену, дабы ненароком не навредить Томми и одновременно впечатлить зрителей).
— Потащил к самой высокой Адской горе…
Зак уволок Томми за сцену, и за ними последовали братья демоны. Сцена осталась пуста.
— Избил до полусмерти после чего, приложив всю свою мощь, подбросил демоненка высоко в небо с тем, чтобы после тот упал и разбился насмерть…
Громкий вскрик Томми за сценой заставил большинство зрителей вздрогнуть и громко охнуть. Я подождала пару секунд, пока они осмыслят случившееся, и продолжила. Пока я говорила следующие слова, адские декорации опустились, и на смену им вернулись пушистые облака, но теперь одноклассники их слегка покачивали, создавая впечатление плывущего неба.
— Маленький демоненок так высоко подлетел, что достиг тех высот, где живет Господь со своими ангелами.
Томми выполз на сцену, весь в грязи и следах крови, с продырявленными крыльями. Мы так же долго тренировались, чтобы уменьшить время наложения дополнительного грима до минимума. Ему за сценой просто быстро сменили крылья и грубо измазали тело красной и темно-коричневой краской. Правда вот сейчас, с полным «демоническим обмундированием», это выглядело намного реалистичней и эффектней, чем на репетициях.
Музыка плавно менялась.
— Демоненок уже готов был потерять сознание, но сквозь белые облака он заметил прорезающиеся зеленые луга Рая, порхающие в небе, словно на невидимых крыльях. И когда демоненок ощутил, что начинает падать, он со всем усердием замахал своими слабыми истерзанными крылышками в сторону зеленого обрыва!
По мере того, как Томми полз вдоль сцены, самые крайние от него облака перевернулись на другой бок, и стали уже зелеными кустами. При этом человек с крайним кустом на шаг придвинулся вперед. Томми, изображая неимоверное усердие, подполз в создавшуюся щель между декорациями и обессилено рухнул на пол. Зрители теперь видели лишь две его выглядывающие потертые и окровавленные ножки.
Все облака сменились кустами и на несколько секунд действие прекратилось. Музыка стихла, я замолчала, зрители тоже молчали, осознавая, что это еще не все. Такая пауза нужна была для того, чтобы дать время зрителям оклематься и настроиться на новое.
