— Пряня… — Хог хотел было сказать что-то, да смолк сразу же. Заскуливший енот набросился на него с объятиями, наваливаясь всем весом на грудь лежащего.

— Кнутик, хнык! Живой, Кнутик! Ребята… гх… всё рассказали… о том, что вы пережили… Кнутик, ты дурак!

Лимит грустно улыбнулся. Левой рукой — правую поднять было тяжело — потрепал ласково малыша по затылку.

— Знал бы ты, дружище, как мне тебя всё это время не хватало.

— Как «вовремя» ты вспомнил о существовании того, кому дорог больше всех.

А вот этот голос вздрогнувший во второй раз Хог предпочёл бы не слышать в ближайшее время. Его холодное звучание не предрекало ничего хорошего.

Прислонившаяся к подоконнику Элли наблюдала за ним со скрещёнными на груди руками. В её глазах нет и намёка на жалость. Брови опущены, скулы лица напряжены и взгляд не выражает ничего, окромя холода. Хог не виделся с ней полтора суток, но уже и позабыть успел о том, как сильно она напоминает ему Морену. Чем — неясно. Ощущение сие в груди его рождалось, когда он смотрел на неё.

Хог вздохнул, после чего поднялся с кровати и принял сидячее положение. Юноша был разодет по пояс.

— Сколько… я пролежал без сознания? — спросил Лимит.

— Неделю, — холодный ответ Элли огорошил волонтёра до глубины души. — Удивляться тут нечему: ты больше всех изранен был, попадался под взгляд Вия и использовал силу бога, к которой был не готов.

Потомок Лимитеры поджал нижнюю губу. Раз она всё знает — значит, Эс и Юля… и Орфей — живы. Кто-то из них проинформировал эрийку.

— Но ведь я защищался.

— Потому и не погиб. Только ты не учёл, что божественные артефакты при взаимодействии с Избранными нещадно пожирают их карио. Один только щит нагрузил твой карио-очаг процентов на семьдесят. Про остальное я и вовсе умолчу.

Хог опустил тяжело брови. Дальнейших объяснений не нужно было, чтобы он осознал, во что чудом благим едва не превратился. Его карио-очаг едва не разрушился. Он чуть не стал инвалидом, неспособным ни двигаться, ни говорить, ни слышать. Лимит немало историй про подобные последствия слышал и всякий раз ужасался, стоило кому-то о них ему рассказать. Тот же Кузня не просто так переживал за Серафиму, которая могла умереть из-за слабого карио-очага. Ведь поток энергии, неконтролируемый и нерегулируемый ничем, попросту вырывается на свободу, ввиду чего происходит энергетическое отравление. Как итог — мучительная смерть.

Хог сглотнул, подумав о сём. Такой кончины он бы не пожелал даже ненавистному Пингвинки.

— Вот как? А остальные что? Где Юлька с рыжим? Как Орф?

— Всё относительно хорошо.

— Относительно? Что ты имеешь в виду?

— Сейчас узнаешь.

С этими словами Элли отлипла от окна и уверенным шагом направилась к Хогу, отчего тот опустил глаза вниз. Всё он понял враз, в одночасье. И всё же съежился, когда девушка подошла слишком близко, нависнув над ним, как коршун над зайчонком.

— Пряник, выйди, пожалуйста.

— Элли, п-прошу, не…

— Просто оставь нас, — холодно попросила эрийка. — Убивать его не буду, обещаю.

Пряник грустно посмотрел на Элли, потом на Хога, после чего покинул комнату.

И вот они остались наедине, обволакиваемые давящей тишиной. Но давила она, в основном, на Лимита, прекрасно понимающего, что сейчас начнётся. Он не поднял головы. Не мог встречаться глазами с той, которой наговорил кучу гадостей и плюнул в душу. Это не банальный страх получить по голове за содеянное. Только раскаяние и смирение.

— Я слушаю.

— Мне… нечего тебе сказать, — тихо промолвил Хог.

— А-а, — протянула Элли. — Сказать нечего.

Голова Лимита тотчас мотнулась в сторону. Щека заполыхала болью от хлёсткой пощёчины. Сила удара не была запредельной, но в уголках глаз невольно слёзы показались. В голове возник бардак из мыслей.

— А ты попытайся со мной поговорить, дорогуша, — говорила Элли с лёгким шипением в голосе, чуть наклоняясь к Хогу. — Нам ведь друг другу есть, что сказать, не так ли?

Волонтёр продолжал молчать.

— Ну же, лимитер, говори. Я ужасно хочу тебя послушать.

И снова голова парня мотается, только пощёчина прилетает с другой стороны. Пылали теперь обе щёки.

— Разговаривай со мной, твою мать!

Снова удар.

— Где же твоя смелость, грёбаный урод? Куда вдруг пропал отчаянный наглец, фонтанирующий насмешками? Я целую неделю тут сидела и ждала, когда ты, паршивец, глаза откроешь. Отплати мне за моё потраченное время!

И опять бьёт.

— Ты неблагодарная паскуда! Вытираешь о чужую доброту свои грязные ноги, мнишь себя истово правильным и совершенно не считаешься с чувствами других! Ты… не-ет, ты не просто кусок дерьма — ты хуже! Натуральный лицемер, удовольствие от того, что другим больно, получающий! Тебе же это нравится, я права?

Первая пощёчина. Вторая. Третья. С каждым разом Элли била сильнее. Щёки Хога были ужасно красны.

— Это был первый и последний раз, когда я пошла тебе навстречу. Мне следовало предвидеть подобное с твоей стороны. Какая же я дура, что смилостивилась над тобой. Пожалела бедняжку, вошла в его положение — а чем в итоге всё закончилось? Скажи мне, чёрт подери, чем? — закричала Элли. — Так ты отплачиваешь за понимание, пытаясь себя угробить? Или ты настолько ущербный, раз жизнь свою ни во что не ставишь? Отвечай мне, гад! Отвечай!!!

Удар. Ещё удар. Ещё и ещё. Лимит уже не чувствовал собственных щёк. Они слишком сильно опухли от хлёстких пощёчин.

— Говори со мной, лимитер! Скажи хоть что-то! Не смей молчать, гр-р! Ты… Ты… хнык… Т-ты…!

Элли занесла ладонь для очередного удара — и остановилась.

— Какой же ты… хнык… п-придурок…!

Способна ли Элли плакать? Хог не знал — до сего момента. Сейчас, крепко обнятый за шею и прижатый лицом к груди, он слышал её прерывистое дыхание вперемешку со шмыгающим носом. Слышал, как она плачет, говоря тихо разное, но уже не оскорбительное. Ощущал её правую ладонь на своей голове, которая не била его, а гладила.

Хог всегда над Элли потешался. Дескать, бесчувственная, циничная, высокомерная, на чувства других плюющая. Но… чем был лучше он, предоставив ей возможность показать истинную себя таким вот способом? Каково было эрийке, когда она, найдя бесцельно плывущий по морю корабль, увидела свою команду в полуживом состоянии? Какой ужас пережила девушка, полагая, что потеряла сразу всех? Когда не знала, кого первым спасать: Хога, Эса, Юлю, Орфея. Чудо ли то, что волонтёры выжили и на кордон вернулись в полном составе? Конечно. С подобных миссий возвращаются отнюдь немногие.

Хог не считал себя частью команды «Серп» — но считала ли так Элли, в пылу злобы брякнув про его ненужность? Ежели да — тогда почему сейчас Эрия плачет, крепко обнимает, по голове гладит и сокрушается над ним? Почему вместо того, чтобы целую неделю заниматься своими делами, находилась подле него всё время? Почему взывала к нему с мольбами не умирать, когда он впадал в горячку и начинал бредить?

Хогу стало невыносимо от осознания своей недальновидности. Ком к горлу подступил в разы сильнее, нежели ранее, и губы задрожали от нахлынувших на него чувств. Он вытянул руки и обнял Элли сам, тоже крепко к себе её прижимая.

Лимит ошибался на её счёт. Очень и очень сильно.

— Прости меня, кэп… если сможешь, — тихо прошептал Хог.

— Почему… хнык… почему сразу мне не позвонили? Почему ничего не рассказали? Почему до последнего тянули? Идиоты! Особенно ты! Ненавижу тебя, хнык… Ненавижу!

— Прости…

— Не отделаешься ты от меня одним извинением. Этого мало. Ужасно мало. Ты… хнык… ты наказан, Хог Лимит. Будешь ишачить, как вол. Не выпущу тебя с кордона, пока не возместишь все убытки.

— Хорошо.

— Не смей со мной соглашаться. Ты должен возмущаться, как делал это прежде.

Хог не смог не улыбнуться от услышанного.

— Именно поэтому я с тобой и соглашаюсь.

Это невообразимо, удивительно и одновременно с этим очаровательно — когда человеку вдруг удаётся засмеяться сквозь слёзы. Хог не ожидал такой реакции от Элли — и потому проникся смехом её красивым, мелодичным, звонким, звучащим на фоне плача до безумия мило. Она… радуется. Впервые за всё время, сколько знавал эрийку Лимит, он увидел в ней обыкновенную девушку. Не дурёху, ничего за маской стервы не имеющую; не потенциально привлекательного партнёра для интимной близости, как Юлю, — а человека, чьи эмоции теплом лучистым проливались на него, отогревая самые замёрзшие уголки его холодной души. За долгий промежуток времени Хог почувствовал себя по-настоящему расслабленным.