Папа кивнул.

— А ты смотрел в других банках? Где-нибудь в сахаре может заваляться еще несколько сотен, — он улыбнулся.

— Нет.

Он взял две сотни.

— Немного больше, чем мы потратили на самом деле, но ему, вероятно, понадобится еще что-то. Хочешь, чтобы я внес на счет за колледж четыре сотни из твоих?

— Конечно.

— Разумное решение. С одной стороны, ты обойдешься ему недорого, по крайней мере, в первую неделю. Думаю, помощник по дому, работающий полный день, получал бы больше. С другой, ты сможешь подзаработать, пока учишься. Но ночевать там ты будешь только во время весенних каникул, — он повернулся и заглянул мне в глаза. — Это тебе ясно?

— Совершенно, — сказал я.

— Вот и хорошо. Деньги, которые Боудич скопил, немного меня беспокоят, поскольку мы не знаем их источник, но я готов дать ему шанс. Мне нравится, что он доверяет тебе, и нравится, что ты готов взять на себя ответственность. Ты ведь думал, что будешь делать это бесплатно, не так ли?

— Да. Я так и собирался.

— Ты хороший парень, Чарли. Не уверен, что я достоин тебя.

Учитывая все то, что я скрыл — не только о мистере Боудиче, но и о том дерьме, которое вытворял с Берти, — мне было немного стыдно.

Лежа в постели той ночью, я представлял себе, что в запертом сарае у мистера Боудича спрятана золотая жила, может быть, с кучей гномов, которые ее разрабатывают. Гномов с именами Соня или Ворчун — это заставило меня улыбнуться. Я думал, что находяшееся в сарае было именно тем секретом, о котором он хотел мне рассказать, но ошибался. Про сарай я узнал гораздо позже.

Мы с мистером Боудичем беседовали, пока его сосед по палате сидел в холле на третьем этаже, наблюдая за игрой «Уайт Сокс» с «Тайгерс» вместе со своим кардиомонитором, прикрепленным к груди.

— У него какие-то сложности с сердцебиением, которые врачи никак не могут устранить, — сказал мистер Боудич. — Слава Богу, это не моя проблема — у меня их и так достаточно.

Он показал мне, как может ходить в туалет, со всей силы налегая на костыли, в которые вставлялись руки. Это явно причиняло ему боль; когда он отлил и вернулся в палату, его лоб был мокрым от пота, но я воодушевился. Конечно, ночью ему могла понадобиться утка с ее длинной шеей (которая почему-то казалась мне зловещей), но он выглядел способным обойтись без судна. Конечно, пока не упадет посреди ночи и опять не сломает ногу. Я видел, как мышцы на его тощих руках напрягаются при каждом судорожном шаге. Со вздохом облегчения он опустился на кровать.

— Не мог бы ты помочь мне с этим? — он указал на скобяное изделие, обхватывающее его ногу.

Я приподнял ногу с фиксатором, и когда она была уложена, он снова вздохнул и попросил пару таблеток из бумажного стаканчика на ночном столике. Я дал их ему, он выпил, запив водой из графина, и его кадык подпрыгнул на морщинистой шее, как обезьяна на палке.

— Они переключили меня с морфинового дозатора на эту штуку, — сказал он. — Оксиконтин[75]. Доктор говорит, что я подсяду на него, если уже не подсел, и мне придется избавляться от этой привычки. Но я думаю, что это честная сделка. Пока что поход в туалет кажется мне гребаным марафоном.

Я это видел, а ванная комната в его доме находилась дальше. Возможно, ему все-таки понадобится судно, по крайней мере в первое время. Я пошел в ванную, намочил губку и отжал ее. Когда я наклонился над ним, он отпрянул:

— Эй, постой! Что это ты делаешь?

— Вытираю пот. Сидите спокойно.

Мы никогда не знаем, когда в наших отношениях с людьми наступает поворот, и только потом я понял, что это был один из таких моментов. Он отстранялся еще мгновение, потом успокоился (но не до конца) и позволил мне обтереть ему лоб и щеки.

— Чувствую себя гребаным младенцем.

— Вы же мне платите, так дайте заработать мои гребаные деньги.

Этот ответ заставил его усмехнуться. В дверь заглянула медсестра и спросила, не нужно ли ему чего-нибудь. Он сказал, что нет, и когда она ушла, попросил меня закрыть дверь.

— А теперь я попрошу тебя помочь мне, — сказал он. — И Радар тоже. По крайней мере, пока я не смогу позаботиться обо всем сам. Ты готов это сделать, Чарли?

— Я сделаю все, что смогу.

— Да, наверное, сделаешь. Это все, о чем я попрошу. Я бы не стал этого делать, если бы меня не вынудили. Ко мне приходила женщина по фамилии Рейвенсбургер. Ты ведь видел ее?

Я сказал, что видел.

— Дурацкая фамилия, не так ли? Я пытаюсь представить себе бургер из мяса ворона[76] и прямо с ума схожу.

Не скажу, что он был под кайфом от окси, но и не скажу, что это было не так. При том, каким он был тощим, шесть футов роста при ста пятидесяти фунтах веса[77], от этих розовых таблеток его должно было колбасить не на шутку.

— Она обсудила со мной то, что назвала моими «вариантами оплаты». Я спросил, сколько я должен в данный момент, и она дала мне распечатку. Она там, в ящике (он показал, в каком), но не думай об этом сейчас. Я сказал, что это очень дорого, а она ответила: «Хороший уход стоит очень дорого, мистер Боудич, и вы получили самое лучшее». Сказала, что, если мне надо проконсультироваться со специалистом по платежам — что бы это ни значило, — она будет рада организовать нам встречу прямо здесь или после моего возвращения домой. Я сказал, что не думаю, что в этом есть необходимость, и что все оплачу, но хотел бы получить скидку[78]. Мы стали торговаться и в конце концов договорились о двадцатипроцентной скидке, что составляет примерно девятнадцать тысяч долларов.

Я присвистнул. Мистер Боудич ухмыльнулся:

— Я пытался выбить из них двадцать пять процентов, но она не сдвинулась с двадцати. Думаю, это стандарт для данной отрасли, а больницы, если тебе интересно — это целая индустрия. Больницы и тюрьмы — разница в их бизнесе не слишком большая, разве что в случае с тюрьмами счета оплачивают налогоплательщики, — он вытер глаза рукой. — Я мог бы заплатить и всю сумму, но мне нравится торговаться. У меня уже давно не было возможности это делать. Раньше были дворовые распродажи, на которых я купил много книг и старых журналов. Люблю старые вещи. Но, похоже, я отвлекся. Дело вот в чем дело: я могу им заплатить, но ты должен дать мне такую возможность.

— Если вы думаете, что в банке из-под муки…

Он отмахнулся, как будто восемь тысяч долларов были недостойной внимания мелочью. Впрочем, учитывая ту сумму, что он задолжал больнице, так оно и было.

— Вот что ты должен сделать.

Он рассказал мне, а когда закончил, спросил, должен ли я все это записать.

— Ничего страшного, что ты это сделаешь, если только уничтожишь свои записи, когда все будет выполнено.

— Разве только комбинацию цифр. Я напишу ее на руке, а потом сотру.

— Ты хочешь так сделать?

— Да, — я просто обязан был это сделать, хотя бы чтобы выяснить, правда ли то, что он мне рассказал.

— Хорошо. Повтори поэтапно все шаги.

Я это сделал, а потом воспользовался его прикроватной ручкой, чтобы записать серию цифр и поворотов на предплечье, прикрытом рукавом футболки.

— Спасибо, — сказал он. — Тебе придется подождать до завтра, чтобы встретиться с мистером Генрихом, но взять то, что нужно, ты сможешь сегодня вечером, когда придешь кормить Радар.

Я сказал «хорошо», попрощался и ушел. Я был, как говорит мой отец, ошеломлен. На полпути к лифту я кое о чем вспомнил и вернулся.

— Что, передумал? — он улыбался, но в его глазах читалась тревога.

— Нет. Просто хотел спросить о том, что вы сказали.

— И что это?

— Что-то насчет подарков. Вы сказали, что храбрец помогает, а трус только приносит подарки.