— Есть еще двое, — пропыхтел Бендо, — но второй прикончил Булта, прежде чем я добрался до него. Притянул его в объятия… его как затрясло…

Итак, мы потеряли одного человека, но если Бендо был прав, то ночные солдаты потеряли уже шестерых. Неплохой результат, но оставалось еще много других.

— Глаз, помоги передвинуть этот шкаф.

Я не успел взяться за дело. Глаз подошел к шкафу, который выглядел как валлийский комод моей бабушки, уперся в него плечом и сильно толкнул. Шкаф проскользил несколько футов по полу, пошатнулся и с грохотом рухнул. За ним была дверь, как и обещала записка Перси.

Откуда — то донеслись крики — громкие, отдаленные, но явно встревоженные. Я не знал, догадался ли Верховный лорд, что его пленники пытаются сбежать, но он и его команда ночных солдат, должно быть, поняли, что происходит что-то неладное.

Стукс поднял щеколду на двери и открыл ее. Это удивило меня, но и вселило надежду. «Дверь может быть заперта», — говорилось в записке Перси. Не «будет», а «может быть». Я надеялся, что правильно понял, что он имел в виду.

— Идите, — сказал я. — Все вы.

Они вошли внутрь, Мерф все еще поддерживал Фрида. Теперь мое зрение немного прояснилось, и я увидел торпедообразный фонарь, стоящий на одном из деревянных стульев. Я мысленно послал Перси — Персивалю — множество благодарностей. Если побег провалится и они обнаружат, что он помог нам, ему придется плохо.

Йота вернулся.

— Там чертовски темно, Чарли. Я…, — он увидел фонарь. — О! Если бы у нас только было чем его зажечь.

Я поставил ведро, сунул руку в носок и достал серную спичку. Глаз с изумлением уставился на нее, потом на меня.

— Ты действительно принц.

Я протянул ему спичку.

— Может быть, но я не знаю, как ее зажечь. Ты это умеешь.

Пока он зажигал фонарь — его стеклянный резервуар был наполнен керосином или чем — то вроде этого, — с поля к нам приближались бегущие шаги.

— Эй, эй! Что там происходит? — Я узнал этот жужжащий голос. — Почему эта дверь открыта?

Йота посмотрел на меня и поднял руки: в одной зажженый фонарь, другая пуста. Ведра у него не было.

— Лезь туда, — сказал я. — И закрой дверь. Я думаю, она запирается изнутри.

— Я не хочу оставлять тебя…

— ИДИ!

Он ушел.

В дверях появился Аарон, его синяя аура пульсировала так ярко, что на нее было больно смотреть. Я встал перед ним с ведром, болтающимся в одной руке. Он остановился, на мгновение слишком пораженный тем, что видит, чтобы пошевелиться.

«Не надо было тебе приходить», — подумал я. Потом сделал шаг вперед и швырнул в него ведро с водой.

Я видел, как в воздух, будто в замедленной съемке, выплеснулся громадный сгусток жидкости. Череп под кожей Аарона продолжал ухмыляться, но на том, что осталось от его человеческого лица, я увидел потрясенное удивление. Я еще успел подумать о Злой Ведьме Запада[237], визжащей: «Я таю! Таю!» Он выронил свою чертов гибкий хлыст и поднял руку, как будто хотел отмахнуться от страшного зрелища. Я упал как раз перед тем, как ярко сверкнувшая вспышка отправила Аарона туда, где, как я искренне надеялся, находился ад для живых мертвецов.

Надо мной пролетели кости — но не все они миновали меня без вреда. На сей раз это был не укус пчелы в руку, а настоящий взрыв боли в голове и левом плече. Я поднялся на ноги, шатаясь, и повернулся к двери. Теперь я слышал, как приближаются другие. Требовалась еще вода, в дальнем конце комнаты была раковина, но времени уже не оставалось.

Я повернул ручку и дернул, ожидая, что дверь будет заперта, но она оказалась открыта. Я вошел, закрыл ее и схватил фонарь за деревянную ручку. Посветив им на дверь, я увидел два засова, выглядевших крепкими. Я молил Бога, чтобы так оно и было. Как только я задвинул второй, я увидел, как ручка защевелилась, и дверь начала дрожать в своем косяке. Я отступил назад. Дверь была деревянной, а не металлической, но я все равно не желал получить удар током.

— Откройте! Откройте во имя Элдена Губителя Летучих!

— Поцелуй меня в задницу во имя Элдена Губителя Летучих, — сказал кто-то позади меня.

Я обернулся. В тусклом свете фонаря я мог видеть всех тринадцать пленников. Мы находились в квадратном коридоре, выложенном белой плиткой. Это навело меня на мысль о туннеле метро. На высоте головы виднелась цепочка незажженных газовых ламп, уходящая во мрак. Все мои товарищи по заключению — по бывшему заключению, по крайней мере в данный момент — смотрели на меня широко раскрытыми глазами, и все, кроме Аммита и Йоты, выглядели испуганными. Они ждали, о Господи, что принц Чарли поведет их.

В дверь стучали все сильнее. Сквозь щели по бокам и снизу пробивался яркий синий свет.

Руководить было достаточно легко, по крайней мере в данный момент, потому что оставался только один выход. Я протиснулся сквозь них, подняв фонарь и чувствуя себя нелепо, как леди Свобода со своим факелом. Тогда мне почему-то пришла в голову цитата из военного фильма, который я видел по TКM. Она сорвалось с моих губ прежде, чем я понял, что собираюсь ее сказать. Думаю, я был либо в истерике, либо в эстазе.

— Вперед, сукины дети! Вы что, хотите жить вечно?[238]

Аммит рассмеялся и хлопнул меня по спине так сильно, что я чуть не выронил фонарь, что окружило бы нас тем, что в старых романах ужасов любили называть «кромешной тьмой».

Я быстро пошел по коридору, все последовали за мной. Стук в дверь начал затихать, а потом остался позади. Ночным солдатам Келлина тоже было чертовски трудно сломать дверь, потому что она открывалась наружу и потому что внутри их аур они на самом деле были не такими уж сильными — как мы теперь знали.

Да благословит Бог Персиваля, чья записка была не предупреждением, как я сперва подумал. Она была приглашением: дверь можно закрыть. Например, за собой.

— Кто хочет жить вечно? — взревел Йота, и эхо его крика отразилось от плитки.

— Я хочу, — пискнула Джая.

И вы можете в это не поверить, но мы рассмеялись.

Все мы.

Я думаю, туннель был длиной чуть более полутора миль от комнаты администрации до того места, где мы, наконец, вышли наружу, но в то время, когда путь нам освещал лишь один фонарь, казалось, что он тянется вечно. Он долго вел вверх, время от времени по пути попадались короткие лестничные пролеты — шесть ступеней в одном, восемь в другом, четыре в третьем. Потом туннель круто повернул направо, где мы преодолели еще несколько лестниц, на этот раз длиннее. К тому времени Мерф уже не имел сил поддерживать Фрида, поэтому его нес Аммит. Когда я добрался до верха, я остановился, чтобы отдышаться, и Аммит догнал меня. И дышал совсем не тяжело, будь он проклят.

— Фрид говорит, что знает, куда ведет эта штука, — сказал Аммит.

Док Фрид посмотрел на меня. В бледном свете фонаря его лицо представляло собой скопище шишек, синяков и порезов. От них он мог бы оправиться, но рана на ноге уже гнила. Я чувствовал ее запах.

— В прежние времена меня иногда вызывали сюда, — сказал Фрид. — К судьям, к персоналу. Чтобы лечить порезы, переломы, разбитые головы и все такое. Те соревнования были не похожи на Честные игры, убийство ради убийства, но (последовало слово, которого я не понял) была довольно грубой.

Остальная часть нашей веселой компании столпилась внизу лестницы. Мы не могли позволить себе остановиться, но нам (и мне) нужно было узнать, что впереди, поэтому я попросил Дока говорить побыстрее.

— Мы не пользовались этим туннелем, чтобы попасть на Поле Монархов, но часто пользовались им, когда уходили. Всегда, если Эмпис проигрывал и это приводило толпу в ярость.

— «Убить судью»[239], — сказал я.