Коля и Борька, не сговариваясь, принесли из дома по пачке индийского чая. Да и я купил ещё одну пачку. Так что чая в закромах достаточно. Завтра у Бориса день рождения, исполняется двадцать четыре года. Поеду отмечать вместе с Женькой и Володей. А сегодня отмечали на работе, так как завтра выходной. Я публично с поздравительными словами подарил ему им же купленные для себя подарки. И он сердечно всех нас благодарил.

Ходили с Борисом в магазин, купили бисквитный торт женщинам. Сначала они от торта отказывались, мол, мучного нельзя — диета, а потом дружно накинулись и, забыв про диету, «стрескали».

Весь день по местному радио гоняли музыку. Группы «Форум», «Машина времени». Пел Юрий Лоза, Владимир Кузьмин, Валерий Леонтьев. Кроме того, пятое число я люблю ещё и за то, что в этот день нам дают деньги. Получил семьдесят три рубля пятьдесят копеек. Когда увольнялся, была ставка оклада сто шестьдесят рублей, а приняли на ставку сто сорок. Это нормально. Собственно говоря, с деньгами у меня проблем нет.

Толя жаловался и чуть ли не плакал. Ставка у него, как у старшего инженера группы подъёмных механизмов, двести рублей, а пятьдесят рублей выдирают за алименты.

Звонил Володя Копорев на работу, договорились назначить время сбора завтра в четырнадцать часов у станции метро «Добрынинская». Оттуда вместе поедем к Борьке.

После работы встретился с Женькой на «Добрынинской». Зашли в универмаг. Хотели Борьке дополнение к подарку подкупить. Но ничего не нашли.

Доехали до Большого театра. Мужик у входа предложил два билета в партер, на оперу «А зори здесь тихие». Четвёртый ряд, места тринадцатое и четырнадцатое. Билеты по три пятьдесят. Мы, не долго думая, пошли в Большой театр. Впечатление двойственное. Декорации, музыка, свет, — всё бесподобно. А дряхлые, безголосые, исполнители главных партий и публика, пришедшая в театр неизвестно для чего, но только не на оперу, — расстроили.

С вечера просил маму разбудить меня в шесть утра, чтобы съездить на ипподром. Но, отказавшись от раннего подъёма и ипподрома, встал в одиннадцать. Созвонился с Женькой и Володей Копоревым. Решили встретиться в два часа на «Добрынинской».

На месте был уже в тринадцать тридцать. Чтобы как-то скоротать время, купил «Экран». Прочитал злые отзывы о фильме «Лермонтов». Где главный герой и режиссёр постановщик, — одно лицо. Но судить о фильме, по статье не решился. Злое перо пишет умело, изящно, но я давно уже на это не смотрю.

Сначала Володя подъехал, потом Женька. Добрались до Ясенево хорошо, дорогу не перепутали. Хотя в районах новостроек это немудрено. Чуть не застряли в лифте. Гостей было человек двадцать. Две гитары и огромный праздничный стол.

Стали мы Володю агитировать и склонять к тому, чтобы он перешёл на нашу работу. Он дважды на заводе был наказан за опоздание на сто рублей и теперь на плохом счету. Он не согласился, но оставил за собой право подумать. От Борьки уходили в одиннадцать вечера. Я крепко выпил, больше других. Но на ногах стоял и голова работала. Нервы натянуты, поэтому и водка не берёт.

Ехал домой в девяносто первом автобусе. Вошли ребята, тоже навеселе. Стали рассказывать мне анекдоты. Я всю дорогу хохотал. Вышли они раньше. Все, до одного, с жаром жали мне руку и улыбались.

Спать лёг в час ночи, никаких дурных воздействий от выпитого алкоголя не ощущая.

Снег повалил хлопьями, задул сильный ветер. Позвонил Витя Павлюченков из общежития ГИТИСа, сказал, что они готовят к Новому году выступление и наша с ним запланированная встреча не состоится. Звонил Анне, она идёт на концерт. Я заперся в своей комнате и стал разбирать бумаги. И тут я стал невольным слушателем беседы двух братьев. Отец, желая угодить Якову, ругавшему своих домочадцев, стал бранить меня, сестру и маму. Причём говорил то, во что и сам не верил. Это было ясно по голосу, слушать было невыносимо. Я вышел из своей комнаты. Братья смутились и тотчас перевели разговор в другое русло.

Я оделся и вышел на улицу. Мысли теснились в голове. Я спрашивал себя: «Неужели двум родным братьям на старости лет не остаётся ничего другого, как только ругать всё и вся?».

Побродив по Москве, я понял, что в кино не пойду и решил поехать в общежитие ГИТИСа к Юле Силаевой. На станции метро «Рижская» я заметил Юлю и подошёл к ней. Она обрадовалась нашей встрече. Сказала, что живёт у тётки, завтра отец приезжает из Куйбышева. Дала мне тёткин телефон. Учится, как я и предполагал, на курсе у Андрея Гончарова, где педагогом Марк Захаров. Пригласила на зимний экзамен. Она опаздывала на репетицию.

Я проводил Юлю до «Арбатской» и поехал домой.

Вечером разбирал пьесу «Гамлет» и молчал об услышанном. Все, кроме отца, удивлялись: «Что это с Андреем произошло?».

На работе, как обычно просидели восемь часов палец о палец не ударив. Вечные сплетни о том, что Алла Пугачёва живёт с Кузьминым, а к Таисии Яковлевне сын вернулся из тюрьмы.

Плохо стало моим новым румынским ботинкам, подошвы у них лопнули от мороза. Проносил их менее месяца. К тому же пуговица на пальто собралась отлетать, и вешалка порвалась. Мелочи. Но мелочи неприятные.

После работы ездил за лекарством от давления для дяди Яши, ни в одной аптеке не продали.

В универмаге «Минск» купил отрез джинсовой ткани. Мне нужна спецодежда. В магазине она стоит сто рублей, да ещё и не купишь на мой рост. А из отреза в ателье мне сошьют джинсовые брюки и обойдутся они мне в пятьдесят рублей.

Вечером у сестры в комнате вслух читал стихотворение Н. Рубцова. Если стихи задевают душу, то и запоминаются легко. Маринка свитер принялась мне вязать — молодец. Быстро у неё получается. Хочет успеть к 23 февраля.

К вечеру почувствовал недомогание. Выпил две кружки горячего кипячёного молока и лёг спать.

Смена Максимыча, но к моему удивлению, спирт наши старшие товарищи сегодня не пили. Гадали кроссворды, читали воспоминания Г. К. Жукова о Сталине, Берии.

Ходили с Борькой в универмаг на Кутузовский проспект, купили его жене домашние тапочки. Толя поехал со мной по этажам, имитируя проверку лифта. А на самом деле для осмотра женского персонала. Как говорится, на людей посмотреть и себя показать.

В конце рабочего дня сели играть в домино. Я с Саней, против Максимыча и Толи. Мне так везло, что я пять раз подряд, ставя последнюю доминошку, говорил: «Считайте свои костяшки». Саня еле сдерживал смех, а Толя сидел красный, как помидор. Так увлеклись, что задержались.

Добравшись до дома, я бросил сумку и взяв новый рецепт, выписанный дяде Яше, поехал в аптеку.

Вернувшись с лекарством, поработал с «Гамлетом», и весь вечер слушал воспоминания дяди Яши про отступление в 1941 году. Рассказывал он красочно, видно было настоящую жизнь солдата, а не то, что нам показывают по телевизору.

С красным носом, как у Деда Мороза, я зашёл в девяносто первый автобус. Лицом ко мне сидела та самая молоденькая девочка, которая когда-то кормила меня шоколадными конфетами. Заметив, что я намеренно не обращаю на неё внимания, она надула губки и опустила глаза. Я доехал до ст. м. «Кутузовская», вошёл в подошедший поезд и в вагоне заметил Борьку. Подошёл к нему, ткнул согнутым пальцем в спину и сказал: «Не шевелись». Он сначала испугался, а потом обрадовался.

Мы с Борисом сегодня работали, а все остальные пили спирт, приговаривая перед очередным стаканом: «Не для того пьём, чтобы напиться, а дабы вкус не забыть». Каждый раз одно и тоже.