Репетировали спектакль, получается уже неплохо. Но всё равно пахнет глухой самодеятельностью. Каковой, собственно мы и являемся.

После работы поехал к Женьке в комиссионный магазин. Он сказал, что сдавали видеокамеру, но её в тот же день купили. Видеокамера — это теперь моя мечта.

Вернувшись домой, смотрел программу «Взгляд». Спать лёг в три часа ночи.

Хорошенько выспался, поиграл на гитаре и поехал в ГИТИС.

В ГИТИСе у окна с Витиным сокурсником стояла актриса Дарья Михайлова. Меня нестолько уязвило то, что она стоит рядом с недостойным её студентом, как то, что я не в состоянии подойти к ней и познакомиться.

Походив по институту, встретил режиссёра Театра-студии «Мастерская» в которой я занимаюсь пантомимой. Режиссёр держался независимо, со мной не поздоровался. Это меня не задело.

Увидел на двери аудитории приколотую записку: «Афанасьева, я у Гены». Витя с Людой Афанасьевой делали общий этюд, а Генка работал рядом, в Военторге. Я предположил, что Витя находится у Стручкова. Пошёл в Военторг, обошёл все подвалы, Генку нашёл стоящим в очереди за заказом.

Оказывается, сегодня не его смена и то, что мы встретились, чистая случайность. Проговорили полтора часа, пока он стоял в очереди. Я пообещал зайти к нему тридцать первого числа, в его смену и вернулся в ГИТИС.

Долго ходил по институту, но Витю так и не нашёл. Юра Черкасов беспокоился, звонил и наконец, вышел на Витю. Он, оказывается, был на квартире у своего сокурсника Димы Журавлёва. Поговорить с Витей не получилось, так как он куда-то отлучился. Пришла в ГИТИС Анна Терехова, привезла сына в синей колясочке. Юра играл на гитаре и пел песни для её маленького сыночка: «Мишка, моряк не плачет» и «Эй, ямщик, гони-ка к Яру».

Юра Черкасов ехал вместе со мной в метро и рассказывал о себе.

Дома читал книгу Ф. М. Достоевского «Братья Карамазовы».

Вчера читая Достоевского, многое отметил, чтобы выписать и выучить. Хотел весь сегодняшний день этому посвятить, но… Посмотрел «Утреннюю почту», за ней «Клуб кинопутешественников», а затем позвонил Женька. Встретились на «Курской» и поехали в кинотеатр «Зенит» на фильм «Данди по прозвищу крокодил».

Не попав на фильм, мы позвонили Борису и, купив торт «Чародейка», приехали к нему на обед. За обедом выпил я немало. Кроме меня никто не пил. Женька рюмку и Борька рюмку, а я полграфина. На какое-то время я опьянел, но очень скоро протрезвел. Стало ли легче, — сказать трудно, но хуже точно не стало.

Видел сегодня в переходе мужчину, просившего подаяние. Он сидел прямо на полу, был пьян и кланялся за брошенные ему деньги.

Доехав до дома, почувствовал в себе заряд нетворческого зла. Не мог уснуть. В голову лезли мысли одна чудней другой. Я сел и стал читать Достоевского. Прочитав главу, исцелился. Упал щекой на подушку и ощутил блаженство. Ощутил мимолётное счастье, как в армии при команде «отбой».

Проснулся свеженьким, но чувствовалось, что вчера, перед сном выпил. Я действительно, хочу не пить с нового года. Выдержу ли?

С утра позвонил Тане и поинтересовался, когда мне быть на репетиции. Она хотела занять меня в показе мод. Ходить в нарядах по сцене, хвастаться — это женское дело. Я отказался от всех её предложений, кроме спектакля.

Играли в домино. Я в паре с Борисом, а Толя с Юрой Ломакиным. Хотели сыграть одну партию, но они её проиграли, затем проиграли вторую и третью.

Толя и Максимыч напились до свинского состояния. Максимыч чуть не захлебнулся спиртом. Я ушёл на репетицию и какое-то время сидел в зрительном зале, разглядывал наряды, в которых девушки фланировали по сцене. А затем мы репетировали свой спектакль. Я выбегал из-за кулис, кричал на мужа моей дочери, брал его вину на себя, поил полицейского, — целая история из итальянской жизни. После репетиции вернулся в мастерскую, как выжатый лимон. Поел в мастерской и снова на сцену.

Выступали мы после ансамбля дивизии им. Дзержинского, солдаты которой охраняют наш объект. Играли хорошо. Что называется, на одном дыхании. Не успел я проводить первых актёров на сцену, смотрю, уже мой выход. Впервые я стоял на сцене перед публикой и кланялся. Мне аплодировали.

После спектакля сфотографировались на сцене все участники спектакля. Я стоял рядом с Таней и обнимал её, она не препятствовала. В фойе все стали подходить и жать мне руку. Пьяный Толя, желая подчеркнуть, что мы вместе работаем, встал со мной рядом и стал интересоваться чем-то посторонним. Подошёл начальник отдела, Николай Иванович. Он со слезами умиления жал мне руку и уверял, что моя игра на сцене была безупречна.

Великая сила искусства! После рукопожатий и сердечных слов я был счастлив и не чувствовал усталости.

Звонили Витя и Юра Черкасов, предложили отметить Новый год вместе. Я дал своё согласие. Звонил Артёму, тридцатого поеду к нему, попытаюсь его всё же устроить на полставки к нам в клуб режиссёром.

С утра сел писать ведомости и пробежавшись по комсомольцам, собрал, сколько смог, их подписи. За всех остальных расписался сам. Пришёл к Тане, у неё в кабинете сидела подруга. Обе смотрели на меня влюблёнными глазами. Таня стала просить ручку в подарок. Я отдал ручку, не задумываясь.

Подсчитали, сколько я должен. Расплатился.

Когда вышел из кабинета, Таня, оставив подругу, последовала за мной. В коридорчике я стал её обнимать, она не сопротивлялась. Чуть в обморок не упала. Хорошо, обошлось без свидетелей.

С щеками красными, как маки, я прибежал в мастерскую. Толя заметил перемену во мне, но промолчал. После вчерашнего спектакля я то и дело ловлю на себе влюблённые взгляды девушек. Здороваться приходится почти со всеми, отвечаю любезностью на любезность. Непонятное нервозное ощущение охватило меня, словно на днях должно случиться что-то значительное.

С работы поехал к Борису, дома у него развёл себе спирт. Появилась просто какая-то потребность выпить. Нервы натянуты, как струны. Таня, смирив гордыню, сделала шаг на встречу. А это и радует и настораживает. Женская безрассудность не знает границ. Там, в коридорчике, она уже была готова на всё. Но это-то меня и пугает.

У Бориса смотрели вторую серию фильма «Двенадцать стульев». Картину смотрели вместе со Стёпой. В семейной обстановке я успокоился, отвлёкся от терзаний, разрывавших мою душу. После программы «Время» поехал домой.

Не спалось. Читал Достоевского «Братья Карамазовы» и только после этого уснул.

Как ни желал, как ни стремился, но Таню сегодня не видел. Она звонила и интересовалась, пойду ли я на «ёлку» второго числа. Я твёрдо ответил, что пойду.

Марина Авдеева нарисовала Новогоднюю газету, в ней есть стихи про меня: «Чудак от слова чудо… Но мир живёт, покуда есть в мире чудаки». Она решила, что эти поэтические строки, как никакие другие, подходят ко мне.

Ездил на «Тушинскую», в клуб «Красный Октябрь» к Театру комедии в гости, разговаривал с Артёмом Хряковым. Взял у него трудовую книжку и заявление о приёме на работу, поехал со всем этим в МинФин. В МинФине отдал трудовую и заявление, зачислили в штат сотрудников.

Понравился мне Пётр, друг и сокурсник Артёма, игравший вместе с ним в сказке. Люди свободные, глубокие, душевные.

После работы поехал к Вите в ГИТИС. Ему плохо, душа болит. Пошли в кафе «Ивушка», что на Калининском проспекте и там долго обо всём беседовали. Между делом съели по две курицы и выпили по два стаканчика. Музыка и праздные люди не отвлекали нас.

После «Ивушки» пошли в гости к Витиной сокурснице, Кате Голубевой. Она жила на улице Грановского. Там нас угостили пивом и горячим чаем. У хозяйки маленький ребёнок, собака сенбернар по кличке Стёпа и пушистый кот. Также в её квартире временно проживали два журналиста из ТАСС.