Больше того, теперь он видел, что два розовых пятна, уронив тарелку, взмыли ввысь, а третье, отстав, ковырнуло край тарелки и тоже ушло в небо.
– Что происходит? – укрывая с одной стороны рот ладонью, зашептала ему Шенне.
– Мне кажется, что лепестки твои меня не очень-то желают слушать, – как можно ближе наклонившись в ее сторону, прошептал мальчик.
– Вот твари! – хихикнула она. – А со мной что?
– Я позже расскажу. Ты ставь тарелку ближе, будет получаться.
– Ладно!
Все дело было в окружавших девочку змейках-вихрях, а точнее, в их радиусе. Призыв подъема формировал под дном тарелки три сгустка из розовых лепестков, которые и обеспечивали движение вверх. После разделения небесной силы Шенне на двоих радиус вихрей, в котором могли сформироваться летучие пятнышки, также уменьшился вдвое. Однако стоило Талику встать рядом, как змейки слились и окутали их обоих, обеспечив близкую к привычной дальность действия призыва.
Мальчику же ничего не оставалось, как пытаться найти общий язык с еще вчера чужими для него розовыми лепестками. Получалось это намного медленнее, чем он бы того желал. И если бы не утренняя сцена и не строгий присмотр наставника, Талику бы не удалось избежать язвительных насмешек.
Лишь по прошествии часа у него начало получаться, и, чуть схитрив, он таки смог отчитаться перед наставником. Тарелка была поднята, но остановлена не первым дар-затраком, а уже вторым, примененным без словесного призыва. Глядя на тарелку, внезапно остановившуюся секундой после призыва, старик поморщился, почесал щетину и счел задание выполненным.
Молчаливый призыв оказался неожиданным и для самого Талика. Перед очередной попыткой он просто вспомнил серые в форме яблока листочки, представил сгустки розовых лепестков, в трех точках поднимающих тарелку с нужной силой, и та, еще до того, как слова призыва вырвались наружу, оторвалась от камня вверх.
Это открытие очень его воодушевило, мальчику не терпелось поделиться им с Шенне.
Однако было и то, что его очень расстраивало. Летучие змейки вокруг них быстро серели. Если у других ребят розовый цвет погрязнел лишь слегка, у них с Шенне уже преобладал серый. Розовые лепестки – маленькие агенты могучей небесной силы – тратились слишком быстро.
– Наставник Кальин, – решился еще на одну хитрость Талик, когда тот дал команду работать с камнями, – что-то голова кружится. Могу ли я прилечь?
– Иди, – не посмел усомниться старик, вероятно, и сам прекрасно видевший, что мальчик сегодня сам не свой.
Шенне проводила его беспокойным взглядом.
– Любовная то видно лихорадка, не иначе, – во время перерыва подзуживал над ним Хагал. – Держись, дружок!
– Все из-за глаз? – держа его ладонь и шепча в это время на ухо, пыталась угадать Шенне, чем вызвала умиление среди девочек, теперь не сводивших с них двоих глаз.
– Нет, думаю, все хуже.
– Как хуже?
– У нас с тобою слишком мало сил, – шептал он ей в ответ. – Нам на двоих их просто не хватает.
– Вот же… – закусила Шенне губу, вызвав очередную волну улыбок.
К урокам грамоты мальчик вернулся на свое место и покидал двор Кальина уже как будто здоровым.
По пути домой они завернули на площадь. Получили полагавшийся им обед, нашли самый дальний свободный стол, за которым мальчик и поведал Шенне о своих открытиях. Оба понимали, что, тратя все силы, они подвергают себя огромной опасности. Без дар-бугана их можно было убить одним ударом кулака или случайным столкновением с бегущим прохожим – чужой дар-буган просто испепелил бы их незащищенные тела, как распылил камень, летевший в лицо Хагала. И это уже не говоря о невидимом даре Камилана, излечивающем их раны, а также помогающем поддерживать температуру тела и бороться с разными болячками.
– И что мы будем делать? – поникла девочка.
– Нам нужно преумножить серую листву.
– Ты ж говорил о розовой и лепестках?
– Все верно, сила – в розовых, они растут на серых. Тогда выходит, преумножим серых, и розовые тоже к нам придут. А с ними уж и сила, не иначе!
– Понятно, только как их получить…
– Не унывай, Шенне, а способ мы отыщем! Пока же…
А пока они решили не появляться у наставника Кальина по двое.
– Согласна. Два дня ты, два я.
– Ага.
Уже на подходе к дому им встретился отец Шенне. Таймур как раз усаживался в запряженную телегу.
– Красавица моя, со мной поедешь? – нежно улыбнулся ей отец.
– Поеду! – обрадовалась дочь, понимая, что это освобождает ее от хлопот по дому. – А куда?
– К Сугару едем. Скорее залезай!
Дети улыбнулись, слегка коснулись друг друга пальцами рук и на том попрощались до вечера. Шенне устроилась на соломе за спиной отца, усевшегося впереди, дабы править лошадью.
Дом Сугара располагался на восточном краю Калахаси, за второй линией посевов. Дойти до него пешком можно было часа за полтора, на лошади – примерно за час, а то и быстрее.
– Пап, а зачем туда мы едем? – довольно рассматривая окрестности, спросила Шенне.
– Скотина дохнет, – отвечал через плечо отец.
– Животных тоже ты лечить умеешь?
– Немного, дочка, – усмехнулся тот. – Но другие не умеют вовсе!
Они неспешно проехали через площадь, череду безликих деревянных домов, минули озерцо, густо поросшее камышом, после чего наконец выехали на безлюдный простор.
Легкий ветерок нежно трепал ее волосы, безоблачное небо радовало глаз, солнышко мягко нагревало спину. Погода в тот день была прекрасная, и все же, чем дальше они отъезжали, тем хуже Шенне себя чувствовала. Сначала забурлил живот, потом стало жарко, подступила тошнота.
Таймур, не боясь быть услышанным, распевал какие-то старые песни, от которых девочке становилось совсем худо. В один момент она не выдержала, и ее таки вырвало. Однако за громыханием своего голоса отец того не услышал.
– Папа, постой, – борясь со слабостью, она едва нашла силы, чтобы дотронуться до его спины.
– Чего, красавица?! – радостно обернулся тот.
Завидев ее стеклянные глаза, бледное лицо и испачканное рвотой лицо, отец вмиг потерял задор. Он неуклюже затормозил повозку, перепрыгнул к дочери и трясущимися от страха руками стал очищать ее лицо, вопрошать о самочувствии.
– Мне плохо, – отмахнулась Шенне и, отвернувшись в сторону, снова срыгнула, испачкав подол своего платья. – Кажется, я вся горю…
– Никак, гнойница! – предположил он единственное казавшееся ему правдоподобным. – Ох, держись, малышка!
Отец уложил дочь поглубже в солому, стянул с себя тунику и укрыл ею от солнечных лучей. Влетев на облучок, он спешно развернул коня и, не жалея того, во всю прыть погнал его домой. То и дело он хлестал животное по крупу, тогда как старенькая телега, подпрыгивая на ухабах, едва эту тряску выдерживала.
– Быстрей же, кляча! Ну, давай быстрей! – злился на лошадь отец.
Лежа под отцовской туникой, девочка с трудом могла заставить себя думать. Ее затуманенное сознание представляло перед ней образ Талика, их объятий, каких-то нежных и доверительных слов.
Тогда вдруг как гром среди бела дня в ее голове пронеслось: «Умру вдруг я, умрет тогда и он!». Тут же она постаралась собрать остатки сил, сжала себя обеими руками, подняла веки. Тяжело дыша, девочка обещала себе, что будет держаться так долго, как только сможет.
Когда взмыленное животное влетело на мостовую, распугивая по пути встречных прохожих, Шенне внезапно стало лучше. И жар ушел, и в глазах прояснилось, и тошнота почти разом сошла на нет.
– Папа, послушай, – снова постучала она по отцовской спине, – кажется, мне лучше.
Таймур сбавил прыть, но повозку не остановил.
– Ты как? – обернулся он.
– Мне лучше, – громче повторила Шенне.
– Правда?
– Да, намного. Я думаю, уже могла б сама дойти.
– Даже не думай! Жар прошел?
– Ага.
– Неужто обошлось? – буркнул себе под нос отец и, успокаиваясь все больше, легонько пришлепнул вздумавшую было отдохнуть кобылу.