Т а м а р а (отодвигаясь). Ты как мертвый.
Т е р е х и н. Я очень устал.
Т а м а р а. Ты хочешь, чтобы я ушла?
Т е р е х и н. Да, прошу тебя.
Т а м а р а (в дверях). А как же у тебя с ногами, Коля?
Т е р е х и н. Все будет хорошо. Буду ходить… Без тебя.
Коридор
Прохаживается К с е н и я И в а н о в н а, в отдалении сидит М и ш а.
Оба в халатах, наброшенных на плечи.
К с е н и я И в а н о в н а (сбрасывая халат). Собственно, зачем я тут-то в халате?
М и ш а. А вы положите.
К с е н и я И в а н о в н а. Хотя черт их знает… Придерутся… Выгонят… (Надевает.)
М и ш а. Вас-то не выгонят.
К с е н и я И в а н о в н а. Да ну их… (Останавливается.) Душно в нем. А тебе не жарко?
М и ш а. Нет. Вы присядьте.
К с е н и я И в а н о в н а. Мне на ходу лучше… И вообще я люблю бродить.
М и ш а. Как вы думаете, Ксения Ивановна, папа — хороший писатель?
К с е н и я И в а н о в н а. Не знаю. Но, когда я его читаю, мне не стыдно. Наоборот. Даже горжусь. Думаю, что он настоящий писатель.
М и ш а. А он вообще — настоящий.
К с е н и я И в а н о в н а. Ты счастливый.
М и ш а. Я тоже так думаю. А вы счастливая?
К с е н и я И в а н о в н а. Несчастная я — вот я кто. Я иногда так на себя потом злюсь… Вот он ходит со мной, молчит, разговаривает, а я все время улыбаюсь. Как дура.
М и ш а (улыбаясь). Ловко. Это мне нравится, что вы так относитесь к папе.
К с е н и я И в а н о в н а. «Относитесь»… Чудак…
М и ш а. А мама всегда его ругала.
К с е н и я И в а н о в н а. Миша, а вот почему ты живешь с папой? Обычно остаются с матерью, когда родители расходятся.
М и ш а. Так… (Смотрит на часы.)
К с е н и я И в а н о в н а (тоже смотрит на часы). Ну что ты будешь делать, а?.. Нет, я с ним помру… Вот тоска-то…
М и ш а. А с мамой у меня плохо.
К с е н и я И в а н о в н а. То есть?
М и ш а. Нет, жила и живет припеваючи. Замужем за академиком.
К с е н и я И в а н о в н а. Ты ее любишь?
М и ш а. Мама ведь.
К с е н и я И в а н о в н а. Ну и вопросик я задала. Нет, он прав. Я еще, очевидно, молода. Мне еще надо умнеть, чтобы быть ему под пару… Хоть бы постареть как-нибудь, что ли?
М и ш а. Не надо… Ему с вами хорошо.
К с е н и я И в а н о в н а. А ты откуда знаешь?
М и ш а. Видно же… Я даже сначала сердился.
К с е н и я И в а н о в н а (радостно). Ну да?
М и ш а. Честное слово.
К с е н и я И в а н о в н а. А ты — прелесть. И вообще ты на него похож.
М и ш а. Я его сын.
К с е н и я И в а н о в н а (смотрит на часы). Прямо хоть лбом о стену…
М и ш а (тоже смотрит на часы). Двигаются…
К с е н и я И в а н о в н а. Ну, Миша, ну давай, ну говори еще о чем-нибудь.
М и ш а. О чем?
К с е н и я И в а н о в н а. Не знаю… Ну расскажи что-нибудь про себя. Ты спортом увлекаешься?
М и ш а. Вообще-то не очень. Зимой — лыжи, коньки, летом — плаванье. Это я люблю.
К с е н и я И в а н о в н а. Это интересно. И лыжи и коньки… (Опять начинает прохаживаться.)
Палата
Т е р е х и н лежит. Г о н ч а р о в сидит около него. П р о з о р о в укладывается.
Г о н ч а р о в. Как подумаю, что сейчас вся жизнь Владимира Степановича решается, — не могу спокойно сидеть.
Т е р е х и н. Да уж…
П р о з о р о в. Не дай бог что… Большая будет потеря.
Г о н ч а р о в. Типун вам на язык.
П р о з о р о в. Я совсем в другом смысле… Дай ему бог здоровья. Наоборот. Что вы… Я — всей душой. Надо бы обязательно что-нибудь купить ему к выздоровлению. Ну там, шкатулку какую-нибудь. Палех. Тройка, скажем… Или попросту — набор вин.
Т е р е х и н. Тсс. (Прислушивается.) Или мне это кажется?
Г о н ч а р о в. Да что?
Т е р е х и н. Будто за окном кто-то кричит… То кричат мое имя-отчество, то номер палаты… «Николай Иванович»… «Сорок два»… Слышите?.. Или мне это кажется?
Г о н ч а р о в. Страна кличет своего героя.
Т е р е х и н. Я серьезно… Вот опять… Слышите? Может, я спятил?
Г о н ч а р о в. Минуточку. (Прислушивается и говорит спокойно.) Спятил. Галлюцинация на почве алкого… (Прислушивается.) Нет, как будто что-то есть.
Т е р е х и н. Не что-то, а — «Николай Иванович»… А теперь — «сорок два»… Откройте окно, пожалуйста.
Гончаров открывает окно. Слышатся издалека периодические выкрики: «Николай Иванович!..» Потом, через паузу: «Сорок два!..»
Г о н ч а р о в. Да, что-то есть… Сейчас взгляну, в чем дело. (Высовывается в окно.)
П р о з о р о в. Вы знаете… У меня все-таки была температура…
Т е р е х и н. Так ведь на минуточку же… Лето. Ветра нет.
Г о н ч а р о в (глядя в окно). Ребята какие-то.
Крики слышатся яснее.
Т е р е х и н. Это меня!
Детские голоса: «Сорок два!.. Николай Иванович!..»
Г о н ч а р о в (глядя в окно). Они идут от окна к окну. Школьники. И кричат. А им, очевидно, из окон отмахивают — дескать, идите дальше. Не туда кричите.
Детские голоса ближе: «Сорок два!.. Николай Иванович!..»
П р о з о р о в. Может быть, хватит? (Выходит.)
Г о н ч а р о в. Ай да пацаны! Надо же придумать! Эх, помахал бы я, да… (Вывернувшись, машет в окно рукой. Кричит.) Эй, ребята!
Детские голоса ближе: «Николай Иванович!.. Сорок два!..»
(В окно.) Тут! Здесь — сорок два! Тут ваш Николай Иванович! Стой, ребята! Тут он!
Детские голоса радостно: «Николай Иванович! Николай Иванович!..»
(В окно.) Сейчас подойдет. (Терехину.) А ну давайте к окну. Живо.
Т е р е х и н. Как же я? Без тапочек-то… Ведь тапочки отобрали.
Г о н ч а р о в (в окно). Сейчас. (Подходит к Терехину.) Держитесь за шею. Ничего. А ну, на полусогнутых, на забинтованных…
Терехин хватается за шею Гончарова и, придерживаясь за спинку стула, перебирается к окну. Высовывается. Слышен радостный детский крик, аплодисменты.
Т е р е х и н (в окно, кивая головой). Да-да!.. Спасибо… Мне хорошо… Спасибо… Уходите… (Эти слова он не кричит, а говорит, причем негромко, так что вряд ли ребята слышат.)
Детские голоса: «Николай Иванович!.. Николай Иванович!.. Три, четыре: вы-здо-рав-ли-вай-те!..»
Спасибо… Спасибо… Уходите! (Кивает головой, шлет воздушный поцелуй и слезает с окна. Без сил садится рядом на стул. По лицу его текут слезы.)
Г о н ч а р о в (в окно, радостно). Мотайте отсюда, ребята! А то нам влетит… (Оглянувшись.) Вот теперь можно окно закрыть. (Закрывает. Видя, что Терехин хочет сам идти на место.) Математика, в скобочки. А то бинты запачкаете. (Обняв Терехина со спины, доводит его до кровати.) Да… Быть учителем — это вещь. (Смотрит через дверь в коридор.) А девица-то все ходит…
Т е р е х и н. А сын?
Г о н ч а р о в. Сидит.
Входит П р о з о р о в, в халате, наброшенном на плечи. Из-под халата виден добротный костюм.
П р о з о р о в (забирая вещи). Ну-с, вот и все. Передавайте, пожалуйста, нашему писателю от меня привет и пожелание здоровья. Я, между прочим, совершенно случайно тут вспомнил, что слушал как-то одну передачу по радио — его рассказ или роман… И очень, знаете ли… Жена даже спросила: «Ты чего, Андрей Андреевич?» А я… Ну, прямо за душу… Передайте, пожалуйста. Пусть знает, что говорит о нем, так сказать, рядовой читатель. Ему будет интересно. (Терехину.) А вам мой совет — не принимайте близко к сердцу… Может быть, все и к лучшему. (Гончарову.) А с вами… Эхма, молодо-зелено… (Протягивает руку.) Миру — мир.
