Все как один подняли руки, снова ощутив теплую энергию сдерживающего поля Силы, – и выключили его.

Внутри Святилища в Глубинах не то чтобы стало темно, однако все вдруг показалось более тусклым… нет, осознала Орла: более холодным. Пускай «тепло» сдерживающего поля было всего лишь иллюзией, все же любая иллюзия имела свой вес.

Что сбивало с толку, так это почему в зале было как-то… пусто. Голо. Силу излучали только сами джедаи.

– Оно уже ушло в средоточие? – спросила Орла. Смятение размывало связь между ними. – Или все еще внутри? Залегло в засаде?

– Здесь ничего нет. – Глаза Гикту расширились от внезапного осознания. – Внутри ничто не заперто. И никогда не было.

– Этого не может быть, – сказала Тиа. – Мы вобрали ваши воспоминания с амаксинской станции. Тьма, которую вы там почувствовали – сама ее мощь, – была вполне реальной.

– А предостережения, которые мы получили? – вмешалась Орла. – Видения?

– Боюсь, мы неправильно поняли те предостережения. – Комак подошел к украшенной драгоценными камнями статуе насекомого. – Возможно, эти штуковины использовались не как вместилища темной стороны. Я думаю, они ее… подавляли. Удерживали в одном месте. Вот почему ритуал наложения уз было так трудно исполнить. Мы вмешались в изначальную функцию этих статуй и в конечном итоге свели ее на нет.

– Объясни простыми словами для тех из нас, кто не сведущ в археологии древностей Силы, – сказала Орла.

– Эти статуи не удерживали темную сторону внутри себя. Они удерживали ее на амаксинской станции – сторожили ее и пытались о ней предостеречь. – Комак положил ладонь себе на грудь, видя, что значение его слов дошло до всех. – Поэтому, когда мы увезли статуи…

– …мы не увезли темную сторону, – закончила Орла. – Мы выпустили ее на свободу.

К глубокому облегчению Орлы, они наконец добрались до пещер, где змеи не водились. Мастер Ларет шла впереди со световым стержнем в руке. Орла и Комак следовали за ней в нескольких шагах. Поначалу Орла полагала, что наставница велела им держаться на расстоянии из опасения, что змеи могут напасть сзади.

Но теперь, когда ей удалось как следует сконцентрироваться, Орла не хуже мастера Ларет понимала, что никаких хищников поблизости нет. Ученики просто получили возможность поговорить наедине.

– Сочувствую насчет мастера Симмикса, – сказала Орла.

Комак кивнул. Взор его оставался расфокусированным.

– Нам не положено горевать, – произнес он. – Мастер Симмикс возвратился в Силу.

Орла ответила точно так, как учили:

– Но мы можем сожалеть о его утрате…

Комак отмахнулся:

– Это же абсурд. – Он нервно пригладил свое одеяние. – Нам указывают, что учитель и ученик должны проводить вместе много лет, быть партнерами… практически как отец и сын… и в то же время мы не должны привязываться. Я раньше никогда об этом не думал – да и зачем было? – но теперь не могу отделаться от мысли о том, до чего это несправедливо. Нет, хуже, чем несправедливо: это просто неправильно.

Его слова задели непривычную струнку в душе Орлы. Мастер Ларет не была настолько уж ортодоксальной, но ни она, ни кто-либо другой никогда не заявляли в открытую, что джедаи могут быть не правы в том или ином вопросе. Вообще в любом вопросе.

Если бы хоть кто-нибудь заговорил об этом раньше, Орла не чувствовала бы себя такой одинокой.

Еще много лет назад она поняла, что наиболее полно чувствует Силу не в те моменты и не таким образом, как учила мастер Ларет. Орле хотелось следовать наставлениям учителя – по ее мнению, Ларет Соверал была идеальным джедаем, – но ее собственное восприятие Силы было не таким.

«Будет, – упрямо сказала она себе. – Ты станешь похожей на мастера Ларет, только не сдавайся. Комак страдает, потому что он потерял своего учителя, но с какой стати его боль должна увести тебя от учения джедаев?

Верь своему учителю. Верь Ордену. Верь, что однажды все станет для тебя кристально ясным. Как дождевая вода».

Когда Орла замолчала, Комак было подумал, что она его осуждает, – но нет. От нее по-прежнему исходили волны сопереживания.

Возможно, она всего лишь пыталась наставить его на путь истинный. Как сказал однажды мастер Симмикс: «Можно не соглашаться с Советом, главное, в чем именно не соглашаться». Изливать в пространство свой гнев было глупо, и это плохо характеризовало его учителя. Если Комак не имел права горевать, то он мог, по крайней мере, быть живым свидетельством преданности мастера Симмикса делу Ордена.

К тому же гнев сильно отвлекал, а сейчас было не время отвлекаться.

Мастер Ларет остановилась и подняла руку, о чем-то предостерегая. Снова змеи? Комак напрягся, ожидая услышать характерный шелест чешуи по камням.

Тишина. Мастер Ларет глядела верх.

Вполголоса она сказала:

– Думаю, мы под самым логовом похитителей.

– Под? – Несмотря на видимое изумление, Орла тоже говорила тихо. – Но пещеры не настолько глубоки…

– Мы прошли под большой скальной формацией. Над нами сейчас больше места, чем раньше. А значит, там тоже пещеры. – Мастер Ларет повернулась к падаванам, лицо ее было мрачным: – Без карт нельзя сказать наверняка… но я уверена, что мы сможем отыскать проход между нашей пещерой и их. Об этом говорят потоки воздуха.

Комак осознал, что и в самом деле дует ветерок.

– Так мы пойдем туда?

– Мы подойдем поближе, – уточнила мастер Ларет. – Заходить не будем, пока не выясним, где находятся заложники, живы ли они и как их защитить. Наша задача – не сражаться с похитителями, а спасти заложников.

Было полезно вспомнить перед стычкой, что любое вооруженное столкновение – это лишь средство для достижения цели. Комак кивнул, преисполнившись решимости хорошо себя проявить в память о Симмиксе.

– Знаете, – пробормотала Тандека, – всего этого могло и не случиться, будь у Э’роно желание договариваться с Айремом.

У Кассела были слегка удлиненные передние зубы, круглые глаза и плоский вздернутый нос, из-за чего он напоминал ярко-синего вурпака.

– Я думал, это Айрем не желал договариваться с Э’роно.

Обе планеты не ладили так давно, что никакое сотрудничество не представлялось возможным, а потому никто его и не добивался.

Сколько времени прошло со времен последней попытки? Порой казалось, что самоидентификация жителей Айрема строилась не столько на их собственных качествах, сколько на противостоянии с Э’роно. И Тандека начинала подозревать, что на Э’роно дело обстояло точно так же, только наоборот. Кто-нибудь вообще помнил первопричины всей этой ненависти? И насколько они вообще актуальны на сегодняшний день?

«Спрошу у Диммы», – подумала Тандека, потом вспомнила, что почти наверняка уже не увидит свою жену.

– И потом, почему могло не случиться? – продолжил Кассел. – Эти бандиты… они не имеют никакого отношения к торговым переговорам между Айремом и Э’роно, я в этом уверен…

– Да. Но если бы мы заключили торговые соглашения с Республикой, отребье Галактики не пыталось бы теперь просочиться к нам. А главная причина, по которой мы даже не помышляли о переговорах с Республикой, заключается в том, что мы не научились договариваться друг с другом. – Они так долго гордились своей независимостью. Но где грань, за которой гордость превращалась в простое упрямство? Когда независимость превращалась в агрессивное невежество?

Где бы эта грань ни пролегала, Тандека подозревала, что обе планеты давным-давно прошли ее.

Лицо Кассела вытянулось, но он попытался улыбнуться ей. Похоже, он был добрым от природы.

– По крайней мере, нашим похитителям самим не шибко весело. Судя по тому, как зыркает этот волосатый бугай, день у него тоже не задался.

Тандека лишь улыбнулась в ответ. Это было милосерднее, чем напоминать: чем злее похитители, тем более вероятно, что они оба погибнут.