Наверное, это лучшее, что могло со мной случиться: Париж, я и он — мы вместе. Не жалела ни одной секунды, что прилетела сюда с ним.

Артём с Мартой редко попадались нам на глаза. Разные режимы дня: мы с Давидом просыпались рано утром, когда ребята спали, а они возвращались глубокой ночью, когда мы уже спали.

С самых первых лучей солнца, мы шли с Давидом навстречу новым ощущениям. Я не знаю, внушили нам это с самого детства или так и есть на самом деле, но это место обладало особой романтичной атмосферой. Это невероятно красивый, живописный город. И даже пасмурная погода не могла испортить моих чувств. Разве можно удивить и расстроить петербуржца сыростью и дождями?

Мы без устали гуляли по сказочным улицам Парижа, завтракали в кофейнях, а ужинали в каком-нибудь красивом ресторане, наслаждаясь спокойной музыкой и общением друг с другом. Моя ладонь вечно тонула в его крепкой руке, а его губы неустанно дарили ей поцелуи.

Днём мы посещали самые знаменитые достопримечательности города. И я, как зачарованная, изучала каждую архитектурную деталь, в то время, как Давид, постоянно фотографировал меня на свой телефон. Я смущалась этому, прикрывая лицо руками или пряча себя за поля шляпки, но не смела запретить ему делать это. Наверное, потому что мне нравилось, с каким чувством он ловил каждый кадр. А возможно, потому что мне нравилось, что он не сводит с меня глаз.

Вечером одного дня, смотря сверху на Париж глазами Нотр-Да́ма, я невольно стала задумываться о своём переезде в этот город. Настолько он зачаровывал и восхищал.

— Не всегда страшное — ужасно, — вымолвила я, разглядывая статуи химер и горгулий, установленных на храме.

— Готика в искусстве — шедевр, — поддержал мои мысли Давид.

— Взгляни на вид этих животных. Складывается ощущение, что они удивлены и шокированы нашим человечеством, — задумалась, но не сочла свои мысли истиной.

— Не удивлюсь, если так.

— Как ты считаешь, — взглянула на него. — Люди испортились, стали хуже?

— Меняется время, происходит эволюция технологий, но люди остаются теми же. Порой читаешь классику прошлых столетий, а ощущение, будто пишут о нас.

Я улыбалась, слушая его. До трепета мне было приятно, что все мои мысли и вопросы важны для него и интересны. Для меня это казалось удивительным.

Мой образ жизни, моё поведение, мои мысли — абсолютно все, нисколько не смущало Давида. Наоборот, мы будто плыли с ним в одной лодке жизни, к одному источнику.

Я прошла чуточку вперёд, чтобы разглядеть то, чего ещё не увидела. Стоя и изучая новые элементы архитектуры храма, я вдруг почувствовала, как мужские крепкие руки коснулись моей талии, а в последующие секунды сжал в своих объятиях. Я затаила дыхание и взглянула себе через плечо, чтобы посмотрела на обладателя таких уже родных мне рук.

Встретившись с ним взглядом, мгновенно прижалась к нему ещё сильнее, боясь, что сейчас он отпустит меня, что я перестану чувствовать его. Но мои мысли, как и моя душа, были открыты для него. Поняв мой позыв без слов, Давид прижал меня ещё крепче, зарывшись лицом мне в волосы и медленно спускаясь к шеи. С уст вырвался тяжёлый вздох, и я отвернула голову обратно к Парижу, но от накативших эмоций, закрыла глаза.

У меня перехватывало дыхания. Нежные касания его рук и губ, подарившие один жаркий поцелуй в шею, сводили с ума, заставляя задыхаться от переизбытка чувств.

Дни пролетали хоть и быстро, но ярко и красочно. Мы провели один прекрасный вечер в невероятной Опере Гарнье. Где я, разинув рот, разглядывала каждую деталь роскошного Театра, обладающего завораживающей архитектурой и необъяснимо сильной энергетикой.

Другой вечер посвятили лодочной прогулке по Сене, где вкушали красоту ночных огоньков Парижа. Мы побывали в Версале, насладившись великолепием скромной буржуазии. Посетили Лувр и убедились, что это не музей, а отдельный мир совершенного искусства. А так же, успели увидеть десятки других достопримечательностей, что кружили голову своей богатой историей и красотой.

Мне не хотелось спать, хотелось, как никогда раньше, использовать каждую минуту жизни, проводя её в разных уголках города с единственным мужчиной.

Это было на закате. Мы сидели с Давидом на холме Монмартра у Базилика Сакре́-Кёр. После посещение храма на душе было невероятное чувство спокойствия и, прижавшись к груди родного человека, ни о чем не думая, я наблюдала за Парижем, который погружался в сумрак.

— Остаться бы здесь навсегда, — прошептали мои губы то, о чем кричало сердце. — С тобой.

— Давай останемся! — обнимая меня сзади, прошептал в ответ.

— Давид… — не сумела продолжить, задыхаясь воспоминаниями о Альберте.

— Только не говори мне о нем!

— Свадьба через месяц, — от боли стала прятаться в его объятиях.

— Ты считаешь, что я отпущу тебя? — он напрягся и тяжело вздохнул. — Нет, Амели!

Глаза наполнялись слезами. Я повернулась к нему, и мы встретились взглядом. Наверное, я схожу с ума, ведь не имею представления, как буду дальше жить без него. Так глупо, по-детски, но от чистого сердца, которое никогда не испытывала даже маленькой крошки подобных чувств.

— Не стоит, — коснувшись пальцем щеки, он вытер слезинку, что, не удержавшись, скатилась из глаз. — Ты у меня такая красивая, когда улыбаешься.

«Ты у меня» — слова, повторяющиеся эхом в моей голове, заставили сердце биться сильнее, приводя к дикому восторгу.

Моё сердце. Оно перестало принадлежать мне, всецело отдавшись во власть Давиду.

И что-то мне подсказывало, что лучшего хранителя моих чувств, мне не встретить.

— Спасибо тебе. Спасибо за всё, — прижавшись к его груди, я вдохнула чарующий запах, доносившийся от него, стараясь запечатлеть этот аромат в своей душе навсегда.

Мы долго сидели на холме. Но разве время имеет счёт, когда вокруг ничто не важно, кроме нас двоих? Не хотелось даже шевелиться, будто бы боялась, что от одного лишь движения может испортиться волшебный миг единения.

Последний вечер мы решили провести в ресторане на Эйфелевой башни.

Наблюдать за вечерним Парижем с высоты сто двадцати четырех метров — захватывающее представление. Огни садов Трокадеро и дворца Шайо завораживали и на мгновение я забыла, что нахожусь не одна.

— Не люблю я эту башню, но вид отсюда великолепный! — отвлёк меня от пейзажей голос Давида.

— Ты прям, как Ги Де Мопассан, — рассмеялась ему в ответ.

— Не понял? — он нахмурил брови, но улыбки сдержать не смог.

— Я читала статью, где говорилось, что его раздражала Эйфелева башня. Но он ежедневно обедал в ее ресторане, руководствуясь тем, что только отсюда не видно башни.

Давид, не сдерживая эмоций, рассмеялся:

— Я то думаю, почему мне так нравится этот вид. Наконец-то, будучи в Париже, не вижу этот треугольник.

— Давид! — строго взглянула на него. — Это прекрасное сооружение, — широко улыбнувшись, я ударила его по руке.

— Жаль, что сейчас, вместо тебя, не сидит Мопассан! — он продолжал весело смеяться и успел поймать мою руку быстрее, чем я её убрала.

Хотела сделать вид, что обиделась, но его смех не смог оставить меня равнодушной. И я, вместе с ним, поддалась веселью. Как же улучшает настроение улыбка того, в кого ты так влюблена.

Нам принесли наш заказ, Давид взял бокал и приподнял его.

— За нас? — с чувством произнёс он и потянул бокал к моему.

— За эти чудесные дни — добавив, коснулась кончиком бокала его фужера.

Он словно целый мир, в котором я так люблю без остатка растворяться, не замечая никого вокруг. Он словно луна, среди которой меркнут звёзды. Он идеал. Мой идеал.

Утонув в его обаянии, я не заметила, как Давид протянул мне маленькую бирюзовую коробочку, обвёрнутую белой лентой. Я растерялась и не сразу поняла, что происходит.

— Это мой небольшой подарок тебе, — уточнил он. — На память.

Я взглянула на него и смутилась, вспомнив его подарок в Каннах.