Я опустила взгляд, чтобы спрятать слезы. Сердце трескалось под натиском происходящего. Но уверенность, что я смогу переубедить своих родителей, искоркой светилась в темноте.

— Давид, — вымолвила трясущимся голосом. — Они вчера так плакали. Они говорили столько слов. Я не могу, не могу пойти против них. Не могу сделать больно, опозорить. Прости…

Он отпустил меня, ничего не сказав. Схватил руль и продолжил путь. Двигались мы в том же направлении, не сворачивая назад. Меня всю трясло, хотелось навзрыд расплакаться, кричать от отчаяния, что накрыло с головой. Я понимала, что не сумею поступить с семьёй так, как поступила Сандра. Не могу добить их таким предательством. Они не заслужили такого. Так же, как и не заслужили таких дочерей, что потеряла однажды благоразумие.

Я всей душой и сердцем хотело быть с Давидом, но не такой ценой.

— Почему мы не возвращаемся обратно?

— Потому что ты моя, и мы едем ко мне!

— Что? — вскрикнула я. — Я против!

— Ничего, — зло процедил в ответ. — Девушек и без их воли крадут.

— Давид! Нет! — истерикой вырвалось из моих уст. — Умоляю тебя, не смей. Не смей ломать мне жизнь. Не смей делать меня несчастной. Умоляю тебя!

Я представила родительские слёзы, представила их страдания и чувствовала, что вот-вот потеряю сознания от страха, что причиню им боль.

— Не смей! — закричала сильнее. — Я возненавижу тебя!

— Замолчи, Амели! Замолчи! — он бросил на меня яростный взгляд.

Невероятное чувство боли и безысходности пронизывали меня мощной силой. Хотелось кричать на весь мир, но вместо этого я старалась успокоить себя.

— Я возненавижу тебя. Всем сердцем, Давид. Возненавижу, если ты сейчас со мной так поступишь, — прошептала обессилено. — Ни о каком счастье и речи быть не может, если выход только такой.

Давид тяжело вздохнул, настолько, что казалось, будто стены машины сотрясаются. Он несколько раз ударил по рулю, вскрикнув: «Сука», а после сжал руль, резко развернул машину на сто восемьдесят градусов и полетел по скользкому асфальту в обратном направлении.

Началась истерика, неконтролируемый поток слез. Меня трясло, и я не могла успокоиться. Я задыхалась от переизбытка чувств и слез, не понимая, что мне делать. Выбор был слишком тяжёлым, разрывающим всю душу на мелкие клочья. Мы ехали молча, оба стараясь прийти в чувства. Я попыталась объясниться перед ним, но он перебил меня словами:

— Ты все сказала, Амели!

Он не позволил мне больше вымолвить ни слова. А я, стиснув зубы, старалась сдержать ту боль, что так царапала мне душу. Не хотела больше плакать перед ним. Не хотела причинять ещё больше боли, ведь понимала, что путь предложенный им — неприемлем. А он видел в моем сопротивлении лишь будущее, проведённое не с ним.

Всю дорогу я боялась даже взглянуть на Давида, понимая, что он в ярости.

— Приехали, — прошептал он, а я, оглядевшись, увидела ворота своего дома.

Я перевела взгляд на него. И замерла, увидев его разбитые глаза. Секунда, всего секунда. И это взгляд разбил моё сердце на осколки. Ни сжатые губы, ни сила воли и никакие прочие силы не смогли бы удержать ту боль, что била через край. Я не сдержалась и, расплакавшись, кинулась ему в объятия.

— Одно будет неизменным всегда: Я твоя и сердце моё отдано тебе, — шепча ему на ухо, прижалась ещё крепче.

— Я всегда буду рядом, Амели. Ты только береги себя.

— Почему мне кажется, что ты прощаешься со мной?

Давид немного отстранился и взглянул на меня так, как не смотрел никогда. Любовь, нежность, отчаяние и боль — все смешалось в родных глазах. Невесомыми движениями он проходился раз за разом от уголка губ к скулам:

— Потому что я знаю, что открыв эту дверь и выйдя из машины, ты навсегда уйдёшь из моей жизни, — он постарался вытереть мои слёзы пальцем, но безуспешно. — Наверное, я совершаю сейчас большую ошибка, отпуская тебя. Но я не смогу жить, зная, что из-за меня ты несчастна.

— Давид… — попыталась перебить его, не желая слышать прощальных слов.

— Амели, ты не хочешь строить счастье на слезах родителей, я понимаю. Но самое главное, чтобы их счастье не было построено на твоих.

Меня трясло. Трясло от мысли, что он думает о конце.

«Он просто не знает моих родителей» — успокоила себя.

Смотря в его глаза и растворяясь в них, я твёрдо решила поговорить с мамой. Уверена она меня поймёт, поддержит, и нам останется только вместе рассказать обо всем папе. Они любят меня и ради моего счастья сделают все.

— Иди, — тихо прошептал Давид. — Дождь начинается, — указал на мелкую рябь на стекле.

И лишь кивнув, я выбежала из машины, полностью убеждённая, что завтра нас ждёт новая встреча с ним. В дом я вбежала раньше, чем в небе заискрилась молния.

«Дождь в феврале, как странно» — мелькнула мысль.

— Амели, — услышала голос мамы, доносящийся с гостиной.

Довольна побежала к ней, желая поскорее поговорить с ней о Давиде.

— Мам, — подошла к дивану, на котором она сидела.

— Доченька, ты плакала? — взволнованно взглянула на меня. — Ох, хотя не удивительно, Сандра всех нас заставила поплакать.

— Мам, а почему она убежала? Нет никаких новостей? Где она сейчас?

— Позвонила сегодня. Представляешь, даже не раскаивалась. Чуть родителей на тот свет не отправила. А Раисе говорила, что б не переживала, потому что муж хороший, и она счастлива с ним.

— Мам, ну может так оно и есть? Может она убежала, потому что очень его любила?

— Амели! — повысила голос мама, хотя это не было на неё похоже. — Мы чуть не потеряли Раису. Она так плакала. Два раза была в критическом состоянии. Как дочь, в угоду своим чувствам, может поступить так жестоко с той, кто подарила ей жизнь? Разве нельзя было сделать все цивилизованно? Прийти к родным, как у нас полагается?

— А почему не пришли?

— Его отец отказался. Сказал, что Сандра и ее семья слишком современные и не чтят традиций, — вымолвила подавлено. — Вот скажи мне, чем она думала, сбегая с человеком, чей отец против их брака?

«Я думал, что мой отец поддержит меня и пойдёт к твоему. Они поговорят и все мирно решится. Но он отказался.» — эхом звенели в ушах слова, сказанные Давидом ранее.

И пусть мотивы у двух отцов были разные, но итог оказался один. После услышанного, я не посмела больше сказать ни слова матери.

Это был последний гвоздь в крышку моего гроба.

Слова любимого: «открыв эту дверь и выйдя из машины, ты навсегда уйдёшь из моей жизни» оказались пророческими.

Мне снился Эз, глаза Давида и его ямочка на щеке. Он обнимал меня и называл мотыльком. Я смеялась, обвивая его шею руками, и говорила, что чувствую себя самой счастливой. Так бы и осталась в нем навсегда, но чья-то горячая рука коснулась моей, потревожив мой сон.

Открыв нехотя глаза и осмотрев собственную комнату, которую сложно узнать из-за свадебной декорации, я откинулась обратно на подушку, не желая встречать этот день.

Сегодня восемнадцатое февраля, день моей свадьбы. День, когда я похороню слово "любовь" навсегда.

«Мечта пришла в мой дом, а я прогнала её веником» — прошептала самой себе, закрыв глаза.

— Доброе утро, Амели, — раскрывая шторы, поприветствовала меня помощница. — Ваша мама сказала разбудить вас, визажист прибудет с минуты на минуту.

— Доброе утро.

— Завтрак с кофе на тумбочке.

— Спасибо, Дарья, — улыбнувшись, благодарно взглянула на девушку.

Я привстала и взглянула на поднос, стоящий на прикроватной тумбе. На нем лежало все, что я любила, но от чего-то меня начало тошнить, и я убрала взгляд от еды.

— Вы можете идти. Хочу немного побыть одна, — обратилась к девушке.

В знак понимания, она кивнула головой и скрылась за дверью.

Взяв телефон в руки, я открыла своё последнее сообщение, адресованное Давиду: «Прости.»

Уже который день надеюсь получить ответ. Хоть какой-нибудь, даже с посылом ненависти — неважно. Лишь бы услышать ещё хоть слово, сказанное им. Но ответом его была тишина. Марта как-то сказала, что он улетел, а братья задорно добавили, что улетел он в сопровождении красивой девушки.