– Снова, – подтвердила Евлалия. – Собери мне завтрак с собой, пожалуйста.

Ровно через пятнадцать минут Евлалия вышла на улицу. Cтаршина, ради интереса следивший за временем по карманному измерителю, невольно поёжился. Товарищи не соврали. Говорили, что гражданка Евлалия Скреж очень странная: не носит часы, но чувствует время с точностью до секунды.

Старшина отвёз Евлалию в аэропорт. Она выбралась из пассажирской коляски мехоцикла, одёрнула пальто, достала свой саквояж и уверенно направилась к причальной мачте в стороне от пассажирского терминала.

На её вершине, как флюгер, вращался небольшой дирижабль, уперев нос в стыковочное гнездо. На тёмно-синем баллоне алел знакомый уродливый змей, силившийся избавиться от копья в груди. Евлалия не любила эмблему Управления чрезвычайных ситуаций, как, впрочем, и герб Новой Бравии, отличавшийся лишь геометрической окантовкой омерзительной сцены. Поверженный дракон олицетворял победу новобравийцев над императором, но она видела в нём и кое-что ещё, кое-что глубоко личное, – гибель аниматонов как вида. Коллеги из соседних стран уговаривали её переехать, работать с ними… Только старое волшебство умирало везде, несмотря на любые попытки его сохранить. Евлалия не хотела продлять агонию.

Старшина нагнал её, но саквояж понести не предложил. Не то чтобы Евлалия в этом нуждалась – она взяла багаж в левую руку, очень сильную, в отличие от правой, – однако прежние традиции ей нравились. Старых бравийцев воспитывали, что помочь женщине – обычное дело. В Новой Бравии граждане считались во всём равными.

Тёплый сентябрьский ветер раздувал полы длинного пальто, норовил стянуть с головы платок. Евлалия придержала его свободной рукой и улыбнулась топтавшемуся у лифта причальной мачты лётчику с ухоженной бородкой. Не ожидала она увидеть Дениса Игоревича во второй раз… Видимо, не соврал, что отчаянный неудачник во всём, кроме полётов.

– Гражданка ваша, – отчитался старшина и поспешил обратно к мехоциклу.

Евлалия не проводила его и краем взгляда.

– Снова вытянули короткую соломинку? – спросила она у лётчика вместо приветствия.

Тот фыркнул, перехватил у неё саквояж и шагнул в лифт.

– Сам вызвался.

– Вы смелый или отчаянный? – насмешливо поинтересовалась Евлалия.

– Очень рад вас видеть, Евлалия Рихардовна.

– И я – вас, Денис Игоревич.

Она зашла следом и убрала руки в карманы пальто. Лётчик закрыл дверь, нажал на кнопку, и лифт, полязгивая, пополз к стыковочному узлу на вершине мачты. Лётчик опять фыркнул в усы:

– Не молодняк ж пускать! Всех уронят!

– Ответственный, значит, – цокнув языком, резюмировала Евлалия.

За ажурными стенами кабины аэропорт, столица, окрестные деревни, поля и сады превращались в точки, линии и квадраты, усыпанные пёстрым бисером осени. Они становились меньше, меньше… Усиливался ветер. Выдохнув облачко пара, Евлалия озорно на него подула. Это с детства поднимало ей настроение. Денис Игоревич по-доброму хмыкнул.

– Где теперь? – спросила Евлалия.

– На Керакском перевале. Сошёл сель, а там, ну, знаете, был до революции…

– Аванпост? Да.

Она неожиданно нахмурилась:

– Неужели?.. Невозможно!

– Да нет… Видимо, из-под завала выбраться не мог, а тут вылез и устроил всем… Ух! Крылатую мать! – лётчик мотнул головой. – Местные сунулись разбираться, гонору-то много, знаете… «Да чего с запросами столичным возиться? Сами с усами!..»

– Много полегло? – уняв бешеный стук сердца, сдержанно уточнила Евлалия.

– Двадцать… – сокрушенно вздохнул Денис Игоревич.

Лифт остановился перед маленькой площадкой. На неё спускался с дирижабля трап со слегка ходившими под ветром поручнями-канатами. В иллюминаторах гондолы мелькали готовившиеся к вылету чрезвычайники. Под ней – механические клешни держали уже знакомый Евлалии по прошлому путешествию белый арлион Дениса Игоревича. Отпустят, и махолёт нырнёт в небо, распахнув крылья.

Евлалия поднялась на трап.

– В толк не возьму, как император с подобными чудищами-то новобравийцам уступил… – поскрёб затылок Денис Игоревич. – Ладно б мелочь, что в прошлый раз, но этот гигант…

– Никакой тайны. Керакский аванпост поставили от неспокойных соседей. Новобравийцы, как только начались революционные денёчки, заложили на склоне динамит. Похоронило и императорскую гвардию, и посёлок, – Евлалия посмотрела на лётчика через плечо. – В свежих учебниках написано «обвал», а не «массовое убийство». Раньше воевали по старинке, по правилам; теперь – максимально эффективно.

– Вы бы полегче с высказываниями, Евлалия Рихардовна… – крякнул Денис Игоревич.

Она сверкнула глазами и замолчала; разнервничалась – отсюда и резкость.

Изнутри гондола напоминала пустой чан: казалось, ударь по переборке – зазвенит гулко, мощно, как церковный колокол. Пахло машинной смазкой и металлом. Под ногами валялись бухты тросов – приходилось их огибать. Мимо Евлалии протиснулся к двери, чтобы убрать трап, чрезвычайник. Из рубки вышел капитан, смерил её хмурым взглядом:

– Прошу на борт, гражданка Скреж, – буркнул явно для порядка и добавил для Дениса Игоревича: – На место прибудем завтра утром, товарищ лейтенант.

– Ясненько, товарищ капитан, – лётчик легонько сжал плечо Евлалии. – Идёмте, гражданка Скреж, каюта там же. Машины-то теперь стандартные, знаете…

«Стандартные», – повторила про себя Евлалия, входя в узкое помещение метр сорок на два с откидным столиком у круглого иллюминатора. Императорский шик дирижаблей, портьеры с кистями и обитые бархатом сиденья исчезали в прошлом, как и аниматоны.

Поблагодарив Дениса Игоревича, Евлалия закрыла за ним дверь, села на койку и задумчиво откинулась на холодную переборку.

– Но работа выпала необычная…

С каждым годом Евлалию всё реже вызвали усмирять часовых. В Бравии их остались единицы, но политики пока не разорвали сделку. Слишком разрушительными были создания, оберегавшие людской покой во времена последнего императора. Василиски, грифоны, мантикоры – лучшие аниматоны её матери, истинного гения. В годы Керакского противостояния мама вырастила несколько по-настоящему особенных экземпляров. Никто не знал, как ей удалось, – на подобные проекты давно не решались.

Этих часовых император бросил в бой первыми, пытаясь подавить революцию в зародыше. Евлалия думала, что их точно больше нет… У неё по спине пробежали мурашки.

«Опасно. Очень опасно», – подумала она.

Запустились двигатели – гондола завибрировала. Евлалия прижалась к переборке виском, прикрыла глаза. Смотреть в иллюминатор не хотелось. Будущее разрасталось из сердца Новой Бравии гигантским пауком железных дорог и штамповавших бездушные автоматы фабрик, но кое-где на стыке полей и опушек или в низинах еще просматривались поросшие клочками травы холмы неправильной формы – оставшиеся после боев за столицу в революционные денёчки могилы аниматонов.

Евлалия расстегнула ворот платья и накрыла ладонью металлическую плашку под левой грудью. Будь её сердце живым, оно бы болело.

Утром Евлалия умылась и завязала волосы в тугой пучок. Надела узкие штаны, длинную рубаху вроде военной гимнастерки и свитер. Поверх натянула подбитый мехом комбинезон с высоким горлом, а шею обмотала колючим белым шарфом. Повседневную одежду аккуратно сложила в изголовье койки, саквояж задвинула поглубже в угол – обратно в столицу предстояло лететь на этом же дирижабле.

В дверь каюты постучали.

Денис Игоревич с порога пожелал «доброго утречка» и поднял руку, продемонстрировав два мягких рюкзака с парашютами. Евлалия сразу забрала один, закинула на плечо.

– Вы извините, Евлалия Рихардовна, – смущенно кашлянул в кулак Денис Игоревич, – но сегодня парашют не просто по инструкции… Придётся прыгать.

Евлалия вопросительно приподняла брови.

– Дирижабль близко не пойдёт, знаете ж. А часовой всё там перепахал, да и артиллеристы постарались – по земле хрен проедешь, махолёту тем более не сесть. Будем с арлиона, как бы так выразиться, десантироваться…