Вот и последний коридор. Командный отсек. Желтая дверь. Голосовой ввод.

– Поехали, – безнадежно произнес Саня. – Откройся.

– Открываю, – любезно сообщил женский голос.

Кислород. Зеленые растения. Музыка. Журчание фонтанов. Удобные кресла, много-много разных пультов, в которых он никогда не разберется, даже если проведет тут тысячу лет. И выпуклое окно во всю стену, с видом на неподвижные звезды.

Вылез из скафандра, оставил тот стоять, как сломанную куклу.

– Доброе утро, Юркос, – сказал виновато. – Пора звонить на Землю.

– Доброе утро, – растерянно ответил Юркос. – А где Маша.

– Мама осталась в коридоре… Она не придет. У нее нет кислорода.

– Бедная Маша. Бедный малыш.

– Я не малыш, – впервые возразил Саня.

– Бедный мой, бедный мой малыш, – ласково повторил Юркос, – бедный мой малыш, бедный мой малыш.

– Я не малыш! – и Саня добавил слово, которое перед этим услышал от мамы. И снова. Громко-громко. Проорал его во все горло. И разревелся.

Он подумал, как же дебильно он выглядит, ругаясь со сломанным киборгом. И какой он реально ребенок, деточка, у него тут пальмы живые, а мама там в коридоре задыхается…

– Юркос, – слезы вытер, швыркнул носом. – Есть здесь баллон с кислородом?

Он оставил киборга и планшет, потому что баллон из медотсека был тяжелым, хоть и маленьким. Бежал так быстро, как только позволял неповоротливый скафандр. Увидел маму за секунду до того, как та выронила из рук шлем от его защитного костюма и упала. Сел, обнял, взял на руки, насколько смог, одну только голову и плечи, прижал к лицу кислородную маску. Но мама не открывала глаза. И в толстенном скафандре ему было непонятно, дышит ли она вообще.

И тут появился дым. Клубами поднялся по круглой лестнице и вытек в коридор, хищно прокрался по полу, обступил со всех сторон. Саня молча смотрел на него сквозь стекло скафандра. Бежать некуда. Все. Осталось только смотреть.

Внезапно он увидел, что дым – это всего лишь клубы нежной серой пыли. Он был прав. Именно такую пыль он зачерпнул тогда, под кроватью, когда она только собиралась по всем комнатам и коридорам, принесенная на многочисленных ботинках после школьной экскурсии на пустой астероид. А Саня, дурак, еще и лизнул ее тогда, проглотил, доказывая свою лихость перед друзьями. Мол, звездную пыль жру, что мне будет. Те изобразили, что их тошнит…

Внезапно пыль пошла волнами, потекла, и он не сразу понял, что движется. Только когда мимо медленно проехали мумии. Голова мамы лежала на его коленях, он сидел, а под ним, над ним, повсюду – клубы нежной серой пыли, похожей на дым. Пыль донесла его до желтых дверей и остановилась.

– Поехали. Открыть, – произнес Саня. Что еще ему оставалось делать.

Двери открылись. Пыль внесла его вместе с мамой в командный отсек и замерла. Точь-в-точь как любопытная ящерица вертит головой – острый краешек повернулся туда-сюда, прошелестел в растениях, осел туманом на пульте, потом подхватил планшет и кинул в руки Сане, который уже успел вылезти из скафандра и убедиться, что мама дышит. При этом стараясь не упускать Дым из виду.

– Прости. Ребенок. Я был голоден и умер. Я поел и ожил, – оптимистичным женским голосом сообщил планшет. – Иначе было нельзя. Прости. Я поел, я ушел.

Затем дым подхватил последний баллончик с кислородом с груди мамы, высосал его и метнулся в сторону, в комнату, на двери которой были желтые и черные полоски. Камера очистки. Саня положил маму и побежал за дымом. Увидел, как пыль просто выплеснулась в мусороприемник и упаковалась в капсулы.

Словно дождь прошел за окном – сотни мусорных капсул полетели прочь. И где-то далеко-далеко они лопались и превращались обратно в дым. Тот собрался в огромные крылья и улетел, он быстро исчез из виду.

– Малыш, звоним на Землю, – позвал Юркос.

– Давай, Юркос, звони на Землю, – вздохнул Саня. Он стащил с одного из кресел подушку и уложил маму поудобнее, та дышала, но не открывала глаз. А сам сел в кресло капитана корабля и спокойно ждал, когда Земля ответит.

Сигнал был хороший. Ему больше не было страшно. Взрослые дальше разберутся сами.

Светофор горел изумрудным светом. Я обогнул бампер серого от пыли «паркетника» и по привычке заглянул в салон. Красотка за рулём таращила глаза, набирая что-то в телефоне. «Интересно, что за срочность? Кому и что она хочет сообщить посреди перекрёстка?» Мне захотелось немедленно вчитаться в эти великие письмена.

– Ха-ха, – расхохотался я, живо представив, как лезу в приоткрытое на два пальца окно автомобиля.

Волны смеха отразились от мёртвых машин и поспешно притихли. Тишина угнетала. Первые дни у меня к концу смены ломило голову – мозг никак не мог соотнести картинку многолюдного города с космически абсолютной беззвучностью.

Улицы стояли, замерев в неподвижности. «Остановись мгновенье…» Хотя вряд ли это можно назвать прекрасным: автомобили, люди, животные, даже птицы в полёте – всё застыло, словно приклеенное. Время в моём городе сломалось. А может быть, оно полетело к чертям на всей планете – понятия не имею. Наша Старшая требует, чтобы мы не говорили того, чего не видели. Мы же наблюдаем только один населённый пункт, так? Так. Значит, остальные города в принципе могут жить прежней жизнью. Всем всё ясно? Отставить панику!

– За что же Бог так Казань-то покарал? – бурчит под нос мой хмурый сменщик Рифкат.

– Аллах, – поправляю я его машинально.

– Какая разница, Серёжа?!

– Тихо!

Старшая у нас такая – строгая. Эльвира Аркадьевна. В своей эмчээсной форме выглядит непробиваемо. Толстый Эль, как её за глаза называет Рифкат. Он, конечно, не прав. Сложена она неплохо, только слишком спортивная. Про мужиков в таких случаях говорят – накаченные. А про женщин неудобно как-то. Да и всплывает за этим определением другой образ. Короче, не прав Рифкат.

– Ваша задача – разведка, это раз, – Старшая всегда начинает инструктаж с этого. – Мы не должны терять надежду – в любой момент нас могут спасти, нужно ловить любые сигналы. Во-вторых, нам нужны продукты, медикаменты. Не упустите их. И, наконец, выжившие.

Если ходишь в дозор подряд пару месяцев, то знаешь наизусть всё, что она говорит, и даже интонации. Сколько Эльвира руководит нашим Убежищем? Никто и не знает, все пришли после неё. Да и какое у нас может быть время? Эльвира считает по своим «командирским» часам, но нет уверенности, что она давно не сбилась. А как считать иначе? По скрипам?

Я покрутил головой. Перекрёсток Ямашева и Адоратского был ровно таким же, как и в мой прошлый обход. И в позапрошлый. Ничего не меняется, только ощущение, будто тускнеют краски. Всё, что можно было обойти в этом районе, я уже изучил: никаких следов спасателей, никаких новичков, ни одной живой души, кроме моей. Пока не будет скрипа, обходить бессмысленно. Эльвире я этого никогда не скажу, конечно, она меня мигом в рабочие переведёт – буду Убежище обустраивать: молотком стучать да веником мести. И в качестве развлечения после скрипа нестись к реке Казанке набирать выпавшую к нам воду. Скучно это. Хотя я знаю, что многие просто не в силах постоянно видеть поставленный на паузу мир. А скрип… Скрипа боятся все.

Механизм времени, наверное, сломался не совсем. Иногда город наполняется странным и страшным скрежетом, словно кто-то пытается провернуть заржавевшие детали чудовищной стальной мясорубки. Это и есть скрип. После этого время делает скачок – на секунды, минуты, иногда на часы, всякий раз по-разному. Как правило, по электронным табло и по настенным часам мы можем догадаться, на сколько нас бросило вперёд. Эльвира даже ведёт учёт скрипов и реального времени, записывая в толстую тетрадь.

Скрипы очень опасны для дозорных – мир становится непредсказуемым, он может вписать в твоё тело автомобиль, камень, снести шапку (а то и голову) шальной птицей. Мы часто гибнем. Что ни скрип, то один, а то и несколько моих товарищей не возвращаются. Не было ни одного случая, чтобы скрип прошёл без потерь. В Убежище есть целая комната с крестиками и полумесяцами – по числу пропавших без вести.