Так что, по факту, пока что больше всех страдала именно Тен-Тен. Да даже в первый свой день после попадания она едва не откинулась от голубя, что мог бы раскрошить ей череп своим клювом.

И после этого этот старик говорит, что это <i>она</i> принесла в мир кровь?!

— Не от акум, девочка моя. Несмотря на свои способности, они никого не убивали и не были столь разрушительны до твоего появления. — Он повернулся и посмотрел на Тен-Тен. — Я давно за тобой наблюдаю и точно знаю это. Сколько ты здесь, третий месяц?

Тен-Тен моргнула. Третий месяц? Она в этом мире третий день!

Она неторопливо нагнулась и надела туфельки. Затем вернула прежнюю позу, только ноги поменяла, чтобы показать другую коленку. Так было бы удобнее бить.

Через зазор между колоннами она видела, как кот Адриана встрепенулся и заозирался по сторонам. Затем на противоположной стороне зала была вспышка зелёного цвета, — не того зелёного, который кислотой разъедал всё вокруг при перевоплощении Кота Нуара; этот был более морским и спокойным, — и к растерянному Агресту подошёл Лука.

Очень, очень горячо выглядящий Лука, вернувший цветные волосы и яркость образа. Издалека было сложно разглядеть все детали его новой внешности, однако Тен-Тен оценила хотя бы то, что его «супергеройский» костюм был выполнен из чешуи, сочетавшей бирюзу и изумруды. На локтях, предплечьях и по позвоночнику у Куффена расползались твёрдые тёмные наросты — вроде гребней у драконов, только меньше и с явно другими функциями. На лице у Луки была не маска, а опять же чешуя; да и в целом Куффен больше напоминал змею-акуму, чем молодого мужчину в супергеройском костюме.

Он повернулся к ней, — глаза у Луки оказались змеиными, жёлтыми и очень яркими, — и улыбнулся. Тен-Тен прикрыла веки, показывая, что увидела его. Змей поднёс палец к греховно-ярким губам, призывая к тишине, схватил Адриана за плечо и потащил растерявшегося не-Нуара к выходу из зала.

Старик рядом рассказывал свою версию мира. Дескать, всё началось из-за не-Хлои: Бражник, который никогда не позволял акумам причинять людям настоящий вред, после её «появления» внезапно стал другим. Более агрессивным, злым, бескомпромиссным. Более жестоким.

Старик боялся момента, когда он начнёт убивать. И, поскольку все эти изменения, по его мнению, были вызваны появлением в мире не-Хлои, то ему оставалось лишь одно: убрать возмущающий волны элемент из системы в попытке сохранить равновесие.

Тен-Тен молчала, не пытаясь переубедить сидящего рядом фанатика. Она с такими уже сталкивалась: стремясь остановить разрушение своего крошечного мирка и сахарных установок, эти люди могли положить на алтарь идеи сотни и даже тысячи жизней. В попытке вернуть раннее «хорошо и счастливо» они резали глотки, пытали, отправляли на смерть.

За свою идею всеобщего блага они были готовы бороться любыми способами и совершенно не ограничивая себя в средствах. И если старик вдруг решил, что смерть не-Хлои поможет ему… что же, Тен-Тен оставалось только смириться и ударить первой.

Или же позволить противнику сделать это, контролируя каждый его вздох. Так, как говорил ей учитель.

Старик размахнулся и ударил. Вроде бы быстро, но как-то…

Тен-Тен нахмурилась и повернулась, растеряв весь свой боевой настрой. Выражение лица у старика было яростно-обречённым — точно фанатик. Он ещё и жалеть успевал. Не о своём поступке, скорее, это была жалость из серии «как же так получилось, девочка моя, как же так!»

Он почти застыл в ударе, словно муха, увязшая в меду. Движение продолжалось, но настолько медленно, что было едва заметно.

Тен-Тен встала со скамьи, поправила платье и оглянулась. Змей спешил к ней через зал; руки его были заняты регулировкой железного браслета: пальцами свободной руки Лука придерживал змеиную голову на украшении.

— Ты успел.

— Ну, не с первого раза.

— Что бы это ещё значило.

Лука улыбнулся, продемонстрировав потрясающие острые клычки. Тен-Тен покачала головой.

— Что будешь делать? — спросил Куффен, остановившись рядом с Такахаши.

Она посмотрела на старика, что всё ещё пытался её убить. В руке мужчины был шприц — такой маленький, что поначалу она его даже не заметила.

А в её вечернем наряде, — вот удача, — были перчатки. Они не слишком ей нравились, так что Тен-Тен сняла их и убрала в один из потайных кармашков на платье… очень удобно, нужно будет потом поблагодарить Жана за такой аксессуар.

Надев перчатки, Тен-Тен подошла к старику и вытянула из его рук шприц. Поудобнее перехватив его, Такахаши в мгновение сделала укол — между пальцев, как учила Ино. Никто никогда не смотрит туда, если ищут след от шприца.

Само «орудие» Тен-Тен отдала Луке.

Он отпустил свой волшебный браслет, и теперь недоумённо рассматривал шприц у себя в руках. Старик, вышедший из временной ловушки, — Тен-Тен у себя в мире на такие насмотрелась, спасибо, — тяжело дышал и держался за грудь. Вероятно, в шприце был какой-то миорелаксант.

Он посмотрел на Тен-Тен, потом на Луку. Глаза его расширились в узнавании, но сказать старик ничего не смог. Лицо его расслабилось, как и другие мышцы. На пол потекло.

Тен-Тен сделала несколько шагов назад, чтобы не запачкать туфли.

Лука, напротив, подошёл к старику и наклонился к нему, наслаждаясь каждым мгновением чужого страха и непонимания. Приблизившись максимально близко, он принялся что-то шептать на другом языке, полном вздохов и шипящих — словно действительно по-змеиному. Старик пытался что-то ответить, но из его слабого рта вырывались только никчёмные мяуканья.

Лука схватил его за руку и сдёрнул один из браслетов. Чем он выделялся от остальных, Тен-Тен так и не поняла: бусинки, схематичное изображение панциря, верёвочки. Ничего особенного.

Старик захрипел, глаза его закатились. Лука выпрямился и обернулся на Тен-Тен.

— Куда сейчас? — спросила она, делая ещё полшага назад от зловонной лужи.

Лука улыбнулся.

— Есть дела. Ты разберёшься с трупом?

«Труп» обещал стать таковым только минут через пять.

— Подниму бучу, буду кричать, что человеку плохо. Ещё и репутацию себе сделаю. Ничего сложного.

Он подошёл к ней непозволительно-близко; Тен-Тен пришлось задрать голову, чтобы посмотреть в его лицо, наполовину скрытое чешуёй. Лука был прохладным, как вода из горного ручья. Тен-Тен была путником, едва перешедшим зной пустыни.

Чтобы не положить руки ему на грудь, Тен-Тен завела их за спину. Лука, заметив это, ухмыльнулся — и облизал губы языком.

Он был раздвоенным.

Тен-Тен прикрыла глаза, когда Лука нагнулся к ней, и улыбнулась.

***

Натаниэль не считал себя гениальным художником. Ни в коем случае.

Он вообще не считал, что гениальность существует. Всё получалось только благодаря долгой работе, неудачам и затраченному времени. Популярности нет — есть лишь следствие твоей работы.

Поэтому неудачником Натаниэль себя тоже не считал. Да, сейчас его работы были наивными, по-детски неуклюжими и, возможно, интересными немногим. Но потом будет по-другому. Когда он найдёт способ самовыражения, который зацепит окружающих.

Он не был неудачником, ни в коем случае, но иногда с ним, — как и с другим абсолютно нормальным подростком, — происходили неудачные события.

В жизни Натаниэля эти события в основном были связаны с Хлоей Буржуа. Стервозная блондинка не то чтобы вознамерилась превратить его существования в нечто ужасное, вовсе нет. Просто она сама по себе была такой ядовитой, что отравляла всё вокруг.

Она издевалась над Натаном и его рисунками, комментировала их, смешивала его художество с грязью — и при этом была самой жестокой мотивацией для Куртцберга творить. Заливаясь слезами под одеялом после её злых слов, Натаниэль кусал запястья и клялся всем богам, что нарисует такую картину, от которой Хлоя потеряет дар речи.

Он сделает это, и все её злые слова обернутся против неё.

Но он никогда, ни в коем случае, не думал о том, чтобы убить Хлою! Она была его Немезидой, его дёгтем, его необходимым горьким лекарством; как мог он хотя бы помыслить о том, чтобы сделать ей плохо? Не было бы Хлои в его жизни — не было бы смысла стремиться к совершенству. Не было бы выставок его картин, на которых Хлоя морщила нос, не было бы первых денег от проданных полотен, не было бы ничего. Не было бы даже самого желания превозмогать собственные возможности и рисовать до кровавых мозолей.