— Какая разница… Всё, что вышло, вышло случайно. Как будто не со мной. — как-то горько ответила Неверова.

— Пойдём гулять, Лилька. Нечего нам здесь сидеть и пытаться выдавливать из себя по пол слова. Пойдём. Надо жить дальше.

Лиля взглянула в голубые глаза Акима, утёрла слезу, скатившуюся по щеке и, кивнув, потянула ему руку. Ей, вдруг, захотелось верить ему этому «влюблённому», по словам Инги, другу. Он единственный, кто старался поддержать её, не обесценивая чувств, не убеждая в том, что всё это выеденного яйца не стоит.

Они долго ходили по улицам и паркам Москвы. Какое-то время молча, а потом разговорились. Аким рассказывал о своём детстве.

Он рос без родителей, но с замечательным дедушкой. Родители погибли в день его Рождения, врачи с трудом спасли восьмимесячного, недоношенного ребёнка, а Игнат Гаврилович, дед по маминой линии, вдовец, чудо каким образом добился единоличной опеки над мальчиком и, можно считать, спас его от детдомовского детства.

Игнат Гаврилович Краснов был борт-инженером. Летал почти всю жизнь и даже когда пенсия не просто маячила, а уже тянула к себе всеми силами, изворачивался, обманывая комиссию, и, летал дальше, пока годы не взяли своё окончательно. Но, несмотря на такую интересную, тяжёлую и временами опасную работу, он беззаветно, почти иступлённо любил своего Акимку — единственного родного человека. И делал для внука всё. Всё, что было и не было в его силах. Вопреки занятости и частым полётам, дарил ему самое лучшее детство.

— Знаешь, я как-то с пелёнок привык ждать деда из этих полётов. Всё смотрел на небо и знал, что там есть человек, которому я нужен.

— А с кем ты был во время полётов? — удивилась Лиля.

— С соседками. У нас были расчудесные соседки: тётя Саша и тётя Люба. Эти женщины брали меня к себе, я играл с их дочками, ел пироги, но всегда засматривался на небо, ожидая деда. Ты знаешь, я прям лет с четырёх-пяти уже летал с ним. Так удивительно было, улетаем ранним утром — все мои друзья или спят ещё, или играют во дворе. Мы прилетаем вечером или ближе к ночи — они либо всё так же играют во дворе, либо уже спят. А я за это время, пока они толком ничего не сделали, два-три новых города увидел. Так и пролетал с дедом почти всё детство и юность, когда был свободен от школы, уроков. Даже в универе ещё летал, но пореже. И всегда говорил всем, что борт-инженер самый-самый главный в самолёте, что он лучше, чем лётчики и лучше, чем штурман… Что от него всё зависит.

— Почему в архитектурный пошёл, а не в лётное училище, например?

— Не прошёл я в лётное по состоянию здоровья. Вот горе то было… А дед тогда сказал, что есть множество других очень нужных, хороших профессий и что если я стану лётчиком или борт-инженером, то мы вообще редко будем видеться, потому что рейсы могут быть в разное время. И он предложил мне стать медиком, как папа или архитектором, как мама. Я пошёл в архитектурный. Тем более, талант к рисованию и черчению у меня был с раннего детства. Дед был рад очень.

— А Игнат Гаврилович… Жив? — решилась осторожно спросить Лилия.

— Нет, умер дедушка. Я на пятом курсе учился. Сердце. — грустно и скупо поведал Краснов.

— Прости. — девушка тихонько взяла его за руку, а у Акима от этого простого жеста потеплело, вдруг, на сердце.

Лиля была первым человеком за много лет, кому он рассказал в таких деталях о своём детстве. Даже Глеб, и тот не знал и половины. А ей захотелось рассказать всё, не скрывая ничего, ни единой минуты прожитой «до».

Они ещё очень много говорили и Аким вспомнил о жизни без деда, первых разочарованиях и победах, о своей единственной сильной влюблённости в девушку, которая предпочла другого — вышла замуж за одного его знакомого, а Краснов больше не мог найти кого-то, кого бы полюбил всей душой.

— А Глеб твой единственный друг? — вдруг, спросила Лилия по ходу его рассказа.

— Единственный. Поэтому принимаю его таким, какой он есть. — ответил мужчина.

В этот момент, со стороны раздался свист. Оба синхронно повернули головы. Лиля с Акимом забрели в парк Новодевичьего монастыря и совершенно не замечали мира вокруг, разговаривая и разговаривая. Около них стоял Пантелеев.

— Что же это, влюблённые часов не наблюдают и окружающих тоже? — окинув взглядом друга и некогда любимую девушку, держащихся за руки, произнёс Глеб.

— Мы… просто гуляем… — растерялась от его такого уверенного тона и оценивающего взгляда Лилия и тут же выдернула ладонь из ладони Акима.

Пантелеев был пьян, но не так сильно, как накануне.

— Ты, наверное, со всеми просто гуляешь, да? — с налётом цинизма, ответил Глеб.

Почему-то ему стало неприятно от того, что он увидел эту девушку с другим. Да ещё и с кем! С другом, которому тоже с первой встречи так понравилась Лиля! Он тут же вспомнил их разговор, состоявшийся год назад, после того, как Глеб провёл первый вечер с Лилей.

Тогда мужчина вернулся в отель рядом с Невой воодушевлённым, уже совсем влюблённым, с весной в душе, которая пьянила своим цветением не меньше, чем та, что бурлила на улице, вокруг. Он собирался попытаться уснуть, так как следующим утром очень хотел удивить Неверову сюрпризом, но тут к нему в номер постучали.

— Ким! Проходи! — увидев на пороге Краснова, Глеб тут же пригласил его к себе. — Ты чего не спишь до сих пор?

— Тебя ждал. — серьёзно ответил друг и сел в кресло у окна.

— Что-то случилось? — не скрывая счастливой улыбки, Пантелеев сел на кровать.

— Случилось. Я знаю, что ты ухаживаешь за Лилей.

— И что? Ревнуешь?

— А как же твоя Римма? — вопросом на вопрос, не сбавляя давлеющего тона, продолжал Аким.

— Какая Римма… Римма… Это другое, мы из разных миров. — беспечно пожал плечами Глеб.

— А с Лилей, выходит, из одного?

— Из одного. Она не такая, как все.

— Вот именно! Не такая! Оставь её, Глеб! — взорвался Краснов.

— С какого это перепугу? — рассверепел за секунды Глеб. — Она моя, понял? Давай оставим этот разговор раз и навсегда! Моя и моей будет! — рубил пальцем воздух мужчина, утверждая своё превосходство перед другом.

— Она не вещь и не игрушка, чтобы твоей быть! Ты поиграешь ею, как куклой и бросишь! У тебя не бывает «навсегда», Глеб! А она не такая, как все, в этом ты прав. Она умеет любить по-настоящему и сейчас полюбит тебя, поверит… А потом ты разобьёшь ей сердце. — попытался донести свою мысль Аким.

— Ким, да откуда ты знаешь, что у меня бывает, а что нет? — ещё больше сатанел Пантелеев.

— Тебя знаю! — закричал, обычно спокойный и выдержанный, Аким.

— Не знаешь! Лиля моя! И будет моей! Сначала девушкой, потом женой! Закрыли тему! — не успокоился Глеб. — Запрячь свою дурацкую ревность куда подальше и забудь!

Тогда два друга впервые за всё то время, пока были знакомы, поссорились и чуть не подрались. Однако, потом, всё улеглось.

И вот, стоя и взирая на Акима с Лилей, Пантелеев очень ярко и в подробностях вспомнил этот их разговор. Вспомнил, и почувствовал, что ревнует девушку к Краснову.

— Так что, Лиля? Златовласка неприступная… Со всеми «просто гуляешь»? — продолжал, не понимая зачем, обижать Неверову своими словами Глеб.

— Я… — девушка растерялась.

— Значит так, Глеб! — повысил голос Краснов. — Закрой рот и иди проспись, ясно? — он неосознанно сделал шаг вперёд, закрывая собой Лилю.

— Защитник какой! — скривился Пантелеев. — Прям глава семьи! Молодец… А главное, быстренько так… Утешил уже, а Лилька? Все вы такие… От одного к другому…

Глеб не договорил, потому что в этот момент, Аким сделал решающий шаг и ударил друга, зашедшего слишком далеко, по его мнению.

— Ты об этом пожалеешь… — потирая щёку, ответил Пантелеев и совершенно спокойно ушёл, оставив Акима и Лилю одних в состоянии крайнего недоумения и шока.

Прошло три дня.

Тем утром, Неверова, выйдя из общежития, собиралась идти в Третьякову своим, уже привычным маршрутом, но из-за спины услышала сигнал автомобиля. Решив, что её просто просят отойти в сторону, полусонная Лиля это и сделала. Однако, внедорожник не только не проехал мимо, а наоборот, слегка обогнав, переградил путь. Девушка остановилась и удивлённо посмотрела на машину.