Вариантом мысового поселения является и второе селище у дер. Ходосовичи (Рогачевский р-н Гомельской обл.), частично исследованное Г.Ф. Соловьевой (табл. 35, 7). Оно занимает мысовидный выступ левого пологого берега Днепра над его старицей-озером. Площадь селища около 2 га. При раскопках обнаружены остатки двух домов с развалами печей-каменок и предпечными ямами. Среди находок — гончарная древнерусская посуда второй половины XI–XIII в., железные ножи, пробой и пр. Рядом находится курганный могильник этого времени.
Третьим топографическим типом селищ являются поселения, расположенные на дюнах, всхолмлениях, буграх или гривах на значительном удалении от берегов реки. Таковы многие сельские памятники Севера и Северо-Запада Руси с ее моренным или конечно-моренным ландшафтом, а также ряд селищ Полесья или Мещеры. Примером этого типа селищ может служить поселение 11 у дер. Большая Михайловка близ р. Вытебети (табл. 35, 5). Оно обследовано Т.Н. Никольской. Селище (площадь около 2,5 га) занимает четыре слившиеся дюны, на западе ограниченные болотом. Судя по подъемному материалу поселение существовало в конце IX–X в.
Четвертый тип древнерусских селищ — водораздельный. Данные поселения встречаются редко. Они находятся вдали от рек и озер на ровных плато и обнаруживаются с большим трудом.
Из всех топографических типов заселения в Древней Руси преобладал приречный. В центральных землях Смоленщины к нему относится около 75 % всех селищ. Большинство сельских поселений южнорусских княжеств также располагались по берегам рек, ручьев и озер (Археологiя Украинськоï PCP, 1975, с. 299–300). Аналогичным было положение в северо-западной, северо-восточной и западной Руси (Очерки по истории русской деревни X–XIII вв., 1956. с. 12–13; Очерки по археологии Белоруссии, 1972, с. 53). А вместе с мысовым приречный тип являлся абсолютно господствующим. Устойчивая близость древнерусских селищ к воде объясняется несколькими причинами. Во-первых, водные артерии в эпоху средневековья были главными путями сообщения. По ним шло расселение славян в Восточной Европе. Именно они обеспечивало постоянную связь между различными поселениями, особенно в лесной зоне. Во-вторых, в речных долинах, как правило, находились плодородные аллювиальные почвы и заливные луга, т. е. выгодные условия для ведения сельского хозяйства. От берегов рек было легче начинать осваивать под пашню заселенные территории. Недаром массивы старопахотных земель в первую очередь образовывались вдоль рек. Водоразделы распахивались позже. В-третьих, без воды невозможна никакая жизнь, а далеко не во всех областях Руси подпочвенные воды подходили близко к поверхности. Сооружение же глубоких колодцев было делом достаточно трудоемким и технически сложным. Рыбная ловля также в известной мере привлекала русское население к берегам озер и рек.
Размеры древнерусских селищ различны. Они колеблются от 1 тыс. кв. м до нескольких га. В центральных районах Смоленской земли преобладали поселения площадью от 5 до 12 тыс. кв. м (42,7 %). Поселения, площадь которых превышала 2 га, составляли 16,5 %. В земле вятичей, в бассейне Оки, селища занимали в среднем 2 га. По данным А.В. Успенской и М.В. Фехнер, средние размеры сельских поселений северо-западной и северо-восточной Руси равнялись 1,5 га (Очерки по истории русской деревни X–XIII вв. 1956, с. 16–17). Селищам площадью меньше 1 га принадлежит лишь 45,3 % от общего числа поселений. Южнорусские селища X–XIII вв., вопреки мнению некоторых исследователей, также не отличались особенно большими размерами. По сведениям М.П. Кучеры, открытые сельские поселения указанного времени на Украине в своей массе занимали площадь от 0,8 до 1,5 га, реже встречаются памятники от 0,3 до 0,5 га, а поселений площадью в несколько гектаров известно единицы (Археологiя Украинськоï PCP, 1975, с. 300).
Таким образом, древнерусские сельские поселения везде имели приблизительно одинаковые размеры; вернее, площадь абсолютного большинства из них укладывается в пределы от 0,5 до 2 га. По-видимому, социальная организация сельского населения и способы хозяйствования в эпоху расцвета Древнерусского государства были схожими во всех его областях. Общие средние размеры селищ указывают на оптимальную численность населения, способность прокормиться земледельческим трудом на землях, окружавших поселения. Различия между севером и югом в это время, видимо, крылись не в размерах сельских поселений, а в густоте их расположения.
Как показывают исследования, основным типом застройки древнерусских сельских поселений был прибрежно-рядовой тип. По подсчетам В.В. Седова, такой была планировка 79 % селищ центральной Смоленщины (Седова В.В., 1960, с. 28–29). Это особенно хорошо видно на тех поселениях, где на пашне проступают пятна разрушенных дворов (табл. 34, 4). В большинстве случаев крестьянские дворы располагались вдоль берега в один-два ряда, реже — в три. Уличная планировка сменила прибрежно-рядовую на Руси уже в эпоху позднего средневековья в связи с широким развитием сети сухопутных дорог и сухопутного транспорта. В X–XIII вв. уличная застройка встречается крайне редко. В.В. Седовым зафиксирован лишь один бесспорный случай уличной планировки: селище Долгий Мост (Седов В.В., 1960, с. 29–30).
Бессистемная кучевая застройка характерна для части мысовых поселений, селищ на дюнах и вообще поселков, ширина и длина площадки которых приблизительно равны. В большинстве случаев она обусловлена естественно-географическими условиями. Площадка таких селищ обычно не менее чем с двух сторон ограничена оврагами, руслами ручьев и рек, болотами и т. п. Они не могли увеличиваться в длину, и росли в ширину. К прибрежному ряду прибавлялся второй и третий ряды дворов. На ограниченном пространстве строгий порядок быстро нарушался и застройка поселений из прибрежно-рядовой превращалась в кучевую.
Прибрежно-рядовую застройку древнерусских сельских поселений нельзя не сравнить с аналогичной застройкой городов. И там, и там действовали общие законы развития. Первоначально любое поселение разрасталось вдоль реки, ручья или оврага. В этом определенная, в известной мере генетическая связь между поселениями сельского и городского типа.
Очень существенным представляется вопрос о количестве крестьянских хозяйств-дворов на одном поселении. Однако в его решении имеется много трудностей. Основная — отсутствие полностью раскопанных селищ. Кроме того, исследователи часто не могут синхронизировать изученные постройки. Например, на одном из селищ у известного Райковецкого городища на участке длиной в 50 м были вскрыты остатки 10 углубленных в землю жилищ. Совершенно очевидно, что существовать одновременно они не могли. Однако и сколько-нибудь обоснованных данных для их расчленении во времени нет. Поэтому для подсчетов количества крестьянских дворов приходится использовать ограниченный круг материалов.
Из 44 сельских поселений Смоленской земли, по наблюдениям В.В. Седова, от 3 до 8 дворов имели 23 (52,3 %) памятника, свыше 8 — (34,1 %) и 1–2 двора — 6 (13,6 %). М.В. Фехнер считает, что в северо-западных и северо-восточных областях Руси в X–XIII вв. 70 % селищ состояло из 3–6 дворов, а 30 % — из 7-12 (Очерки по истории русской деревни X–XIII вв., 1967, с. 278). Следует заметить, что основанием для этих расчетов стали пятна древних построек, обнаруженные на пашне, или средние расстояния между ними, зафиксированные при обследованиях и раскопках. Поэтому полученные результаты достаточно условны. Можно предположить, что на площади в 1,5 га размещалось одновременно 5–7 крестьянских дворов. Следовательно, здесь проживало 25–45 человек, а средняя населенность большинства древнерусских сельских поселений X–XIII вв. колебалась от 15 до 50 человек.
Необходимо отметить еще одни факт. Практически крестьянские дворы как закрытый комплекс нигде не обнаружены. При раскопках встречены остатки жилых построек с прилегающими к ним хозяйственными сооружениями. Заборы или клети, огораживавшие усадьбы, пока исследователями не зафиксированы. Вопрос этот нуждается в уточнении. Может быть, крестьянские дома, расположенные на общинной или господской земле, вовсе не огораживались или имели какие-то временные легкие изгороди хозяйственного назначения? Иными словами, сельский участок под домашнее строительство в отличие от городского в это время не нуждался в строгой фиксации. Ведь он составлял одно целое с пахотными землями и прочими угодьями. Их величина и определяла размеры взимаемых с крестьян податей. Видимо, не случайно актовые материалы XII–XIII вв., четко определяя межевые границы всей земли, никогда не размечают отдельно участки, занятые жилыми и хозяйственными постройками. Городская усадьба, напротив, являлась основной земельной собственностью в городе большинства его жителей и во всех случаях служила мерилом исчисления «городского потуга» ее владельцев. Поэтому рубежи городских дворов без существенных изменений сохранялись на протяжении столетий. Сельские же усадьбы могли менять свою конфигурацию и перемещаться в зависимости от существовавших на данный момент обстоятельств. Лишь когда значительная часть черных общинных земель оказалась в руках феодалов, когда участились случаи выделения из общины ее членов, и земля стала предметом постоянной купли-продажи, появилась необходимость и на селе более точно обозначить дворовые места.
