Не слишком ли идиллично всё это звучит?
Да уж какая там идиллия! Жизнь человечества кажется скорее какофонией, чем гармонией, и людей, близких к идеалу духовного созвучия, гораздо меньше, чем хотелось бы. Но люди эти есть повсюду. Они есть в каждом народе, в каждой церкви. Может быть, даже в каждом селении. Если мы не всегда можем узнать этих людей, то это вопрос нашей чуткости восприятия. Но эти люди – часто ничем особым не выдающиеся, не привлекающие к себе внимания – служат камертонами для тех, кто окружает их и кто не совсем притупил собственную чуткость, данную каждому от рождения. Может быть, именно эти люди-камертоны определяют судьбу человечества.
Это совсем другие люди, чем те, кто воздействуют на политическую или экономическую сферу нашего общего существования. Они редко попадают в лидеры. Но без них энтропия духовной сферы была бы неизбежной.
Религиозность созвучия служит незаметной соединительной тканью для общины и для церкви. Но церковь не должна ограничивать утверждение созвучия собственными пределами: ведь масштабы симфонии осуществления огромны до необъятности. И когда церковь ощущает эти масштабы, когда она озабочена не тем, чтобы стать главным дирижёром, а тем, чтобы наилучшим образом вести свою партию, – она замечательно помогает человеку в развитии духовного слуха. Всё соборное сознание основано на идее созвучия.
Не будем путать созвучие с однозвучием. Гармония состоит в согласии многих звуков друг с другом.
Когда человеку удаётся раскрыть свой прообраз личности в направлении созвучия с Высшим, он становится не столько ориентатором для других, сколько ориентиром, и это не менее важно. Созвучие – это его главный способ осуществления. Он осуществляет гармонию в себе, становится приютом для частицы единой общности. Даже не приютом, может быть, а плацдармом, с которого гармония продолжает свою вечную битву с хаосом.
Созвучие с этой гармонией спасает нас от той тормозящей развитие эгоцентричности, которая затыкает уши ватой, чтобы наслаждаться своим внутренним звучанием. Поиски отзвука Высшему, осуществляющего нашу личность, очищают это звучание и придают ему настоящую силу.
Религиозность стремления
С эгоцентричностью не всё так просто. Прислушивание к себе необходимо – для понимания того же прообраза личности. Перед началом концерта мы слышим какофонию и не протестуем, понимая, что каждому оркестранту необходимо до выступления опробовать голос своего инструмента. Оркестр человечества выступает непрерывно, и многим музыкантам приходится в разгаре общего концерта начинать с проб и ошибок, чтобы понять свои возможности и освоить инструмент. Это первоначальное внимание к самому себе, этот исходный эгоцентризм необходим и человеку и оркестру. Особенно если дело касается будущих солистов.
Картинка коллективной джазовой импровизации может оказаться здесь точнее, чем аналогия с классическим оркестром.
Человек созвучный прислушивается и отзывается. Он поддерживает существующую вокруг гармонию. Иначе выглядит путь человека стремящегося. Он открывает новые гармонические законы. Он стремится к обновлённому идеалу, и даже если не достигает его, осуществляет себя в самом этом стремлении. Если бы не люди этого пути, мир превратился бы в механическую шарманку, которую заело на одной мелодии, пусть даже самой прекрасной.
Стремление – это осуществление ориентации в чистом виде. Это превращение судьбы в стрелку компаса и в движение по этой стрелке. Разгадка своего прообраза для устремлённого человека состоит как раз в определении направления судьбы. Раскрытие прообраза – в движении по этому направлению. По большому счёту, всё решается тем, существует ли для нас полюс духовного притяжения. Если направление произвольно, как остриё отломанной стрелки, забывшей, где север и юг, то человек стремится сам по себе, сам к себе: это лишь одна из разновидностей эгоцентризма. Если нами руководит тяга к Высшему, именно она выводит из самозацикливания.
Продолжая эту нехитрую метафору, можно сказать, что существует и проблема магнитной аномалии, проблема лежащего неподалёку куска железа. На пути религиозного стремления человеку требуется немалое жизненное искусство, чтобы вырваться из-под власти низших зависимостей – вверх, к духовной свободе.
Не забудем, что кроме подлинного Высшего существуют ещё его многочисленные имитации. Попасть к ним в плен легче, чем выбраться из него.
В овладении искусством прорыва важны те переживания и размышления, к которым побуждает нас религиозная сосредоточенность. Неоценимую службу могут сослужить и те духовные навыки, которые накапливает и развивает церковь. Даже инертность церковной традиции играет свою значительную роль, помогая осознать и укрепить стремление, прежде чем осуществлять очередной рывок. Впрочем, здесь тоже возникают свои напряжения, и человека стремящегося редко минуют конфликты, связанные с индивидуальной особенностью его судьбы.
Но ему есть что отстаивать. И если он не ошибся в своём пути, он неминуемо выходит со временем на тот уровень, где находит свою созвучность, своё место в общем оркестре. Это не итог судьбы, а начало нового разворота: полноценного участия в соборном стремлении. Вместе с теми, чьи пути срастаются с его путём.
Религиозность делания
Работа, забота, делание – что может быть для человека привычнее? Но отношение к этой привычной необходимости колеблется между двумя полюсами. Один полюс (можно назвать его нижним) – это рабство у работы. Переживание её как тягостной необходимости, затрудняющей и омрачающей жизнь. Ему противоположно делание как свободное творчество, работа как реализуемое призвание, раскрытие себя через дело.
Этот верхний полюс отношения к деланию (и соответствующая духовная наполненность самого дела) задаёт тональность ещё одного типа религиозного осуществления. Человек делающий идёт к Высшему через то, что он делает, – и наполняет дело тем, что знает о Высшем.
Здесь есть свои опасности. Две самые коварные из них – это отождествление своего "Дела" с Высшим или отождествление своего дела с собой. Трудно избежать их самостоятельно: чисто индивидуальная позиция по природе своей склоняет человека в ту сторону или в другую. В русле соборности, с помощью церкви это намного реальнее.
Соборность помогает видеть множественность дел и вместе с тем – их сближение в направлении к Высшему. Церковь должна замечать такое сближение и обладать уважением к деланию, чтобы помочь человеку созидающему. Всегда ли ей это свойственно?…
Возвышение делания входит в саму человеческую природу. Ведь в основе труда лежит прежде всего противодействие энтропии – первоочередная задача жизни в космической среде. Наблюдая мастерскую работу, мы говорим про того, кто её осуществляет: "он священнодействует". Любой труд, даже самый что ни на есть физический и материальный, может быть одухотворён особым отношением работника к нему, качеством выполнения, стремлением к совершенству.
Это не менее важно, разумеется, и для не материального труда. Отношение к своему делу здесь существеннее непосредственного его содержания.
Одухотворённое делание – это всегда творчество. На первых этапах развития личности оно может служить поискам призвания, может заводить в тупики (в тупики неудачи или в тупики успеха), но не перестаёт быть творчеством. И рано или поздно делание-разгадывание переходит в делание-осуществление, в плодоношение личности тем, на что она способна по своей сути.
