Почему историки в наши дни не могут прийти к общему мнению о том, кто же стал инициатором перехода от широких, но все же ограниченных репрессий к проведению массовых операций? Был ли это сам «вождь всех времен и народов» или он выступал против такого поворота, а к практике «большого террора» страну подталкивали вожди рангом пониже? На первый взгляд кажется, что причина разногласий исключительно в противоположных идеологических симпатиях, которых придерживаются представители разных исторических течений. Однако почву для дискуссий создает также сам механизм «большого террора», который современные исследователи уже могут реконструировать по множеству архивных документов. Поскольку в его осуществлении было задействовано сразу несколько сторон, то у историков оставалось некоторое пространство для разных интерпретаций их поступков, степени вовлеченности и самостоятельности.

Постановление Политбюро от 2 июля, которое последовало за двухдневными консультациями Сталина с региональными руководителями, предписывало местным органам власти представить в ЦК составы троек и свои соображения по количеству лиц, подлежавших преследованиям. Так же как и в период коллективизации, их предполагалось разделять на категории по степени жесткости применяемых к ним мер. В 1930 г. таких категорий было три, теперь – две. Проходившие по первой категории подлежали расстрелу, по второй – высылке. Поступившие с мест предложения и легли в основу лимитов на репрессии, установленные приказом № 00447. В некоторых случаях Центр пошел на серьезное снижение лимитов. Так, в приказе 00447 почти на 20 % были уменьшены плановые цифры, которые для Московской области предлагал Н. Хрущев. То же было сделано в отношении Белоруссии, Узбекистана, Мордовской АССР, Западно-Сибирского края, Дальневосточного края, Горьковской, Саратовской, Свердловской, Челябинской областей и других регионов. Всего предусматривалось репрессировать 268 950 человек: 75 950 по первой и 193 000 по второй категории. По приказу № 00447 кампанию репрессий требовалось завершить в декабре 1937 г., то есть фактически вскоре после выборов в Верховный Совет. Однако этого не произошло. Наоборот, регионы требовали увеличения для них лимитов на репрессии и продления сроков массовых операций. В результате политика «большого террора» продлевалась дважды и завершилась только в конце 1938 г., а число пострадавших увеличилось до 767 397 человек (по первой категории – 386 798; по второй – 380 599).

Важным направлением изучения политического развития СССР в 1930-е годы является анализ деятельности НКВД и существовавших в нем противоборствовавших кланов. Часть авторов проводят мысль, что органы государственной безопасности являлись лишь пассивными участниками политики репрессий и ограничивались исключительно исполнением партийных директив. Другие исследователи, наоборот, доказывают значительную самостоятельную роль НКВД и его лидеров в политической борьбе того времени. В авторитарном государстве такая позиция руководства НКВД не могла восприниматься партийной верхушкой иначе, как заговор. В партийном руководстве никто не мог чувствовать себя спокойно, даже сам Сталин: когда был арестован нарком внутренних дел Ежов, у него было обнаружено подробное досье на главу партии. Для чего Ежов собирал компрометирующие сведения на Сталина – в целях личного продвижения по службе или у него были более серьезные политические мотивы, – так и не выяснено до сих пор.

Помимо исполнения своих прямых функций охраны общественного порядка, органы НКВД постепенно обрастают мощной хозяйственной империей, увеличивавшейся за счет использования принудительного труда заключенных. 7 апреля 1930 г. принимается указ о расширении трудовых лагерей: сосредоточенные до 1928 г. в основном вокруг побережья Белого моря, они переходят теперь в ведение Главного управления лагерей (ГУЛАГа), находящегося в прямом подчинении ОГПУ. Когда в результате реорганизации, предпринятой Г. Ягодой, 10 июля 1934 г. функции ОГПУ переходят к Народному комиссариату внутренних дел, система лагерей также переподчиняется этому ведомству. Всего на 1 марта 1940 г. ГУЛАГ состоял из 53 лагерей, 425 исправительно-трудовых колоний (ИТК), 50 колоний несовершеннолетних. Формируется упоминаемая в публицистике «индустрия страха», ставшая одной из черт той противоречивой эпохи. Труд заключенных применялся в строительстве, на лесозаготовках, частично в промышленности и т. д. Силами узников были возведены Беломоро-Балтийский канал, канал Москва – Волга, другие стратегические объекты. Всего к концу форсированной индустриализации в местах лишения свободы содержалось 1668 200 заключенных. Кроме того, в сельском хозяйстве, на осушении болот, в сельскохозяйственных артелях работали около миллиона спецпереселенцев.

Четвертый этап. Последствия репрессий не могут быть оценены только количественными показателями. Как справедливо заметил В. Голдман, являясь следствием острой политической борьбы, они серьезно сказывались на всех сторонах жизни общества. Неслучайно поэтому в период острой военной угрозы государство делает очередной разворот и берет курс на ликвидацию последствий «большого террора». После назначения в 1938 г. на должность наркома внутренних дел Л. Берии (перед этим занимавшего пост руководителя партийной организации Грузии) осуществлялось смягчение внутренней политики. Поворотным моментом становится принятие 17 ноября 1938 г. постановления Совета Народных Комиссаров СССР и ЦК ВКП(б) «Об арестах, прокурорском надзоре и ведении следствия», подписанное Молотовым и Сталиным. В нем подчеркивалось, что «массовые операции по разгрому и выкорчевыванию враждебных элементов, проведенные органами НКВД в 1937–38 гг. при упрощенном ведении следствия и суда, не могли не привести к ряду крупнейших недостатков и извращений». В постановлении также отмечалось, что ситуацией неразберихи и бесконтрольности пользовались не только нечистые на руку карьеристы, но и «враги народа», которые продолжали «вести свою подрывную работу, старались всячески запутать следственные и агентурные дела, сознательно извращали советские законы, производили массовые и необоснованные аресты».

Аресты и применение «мер физического воздействия» к «подозреваемым» продолжались и в последние предвоенные годы. Вместе с тем тенденция, порожденная сменой руководства НКВД и постановлением от 17 ноября 1938 г., ощутимо снизила накал противостояния и смягчила атмосферу подозрительности в обществе. Перестали практиковаться открытые политические судебные процессы. Резко падает количество осужденных, в 1939 г. их было 63 889 человек против 554 258 в 1938 г. Более того, начинается процесс частичной реабилитации. Так, из мест заключения освобождались многие офицеры, пострадавшие в годы «ежовщины». Перед войной в армию было возвращено из числа «несправедливо уволенных» 12 461 человек. В целом в этот период из лагерей на свободу вышли 223,6 тыс. невинно осужденных и еще 103,8 тыс. – из колоний. С реабилитацией предвоенного времени связана деятельность И. Т. Голякова, ставшего в августе 1938 г. председателем Верховного суда СССР, а также руководителя советской прокуратуры Вышинского, добивавшегося в этот период возвращения прокурорским работникам независимости от НКВД и местных партийных органов.

Подводя общие итоги общественно-политического развития СССР в 1930-е годы, следует еще раз выделить ключевое значение принятия новой Конституции 1936 г. Это событие стало действительно переломной вехой в эволюции советского режима. С момента принятия Конституции 1936 г. начинается медленный, противоречивый, но неуклонный процесс перемещения центра власти от партийных к советским (государственным) органам. Прежде всего это коснулось высшего эшелона власти, где в конце 1930-х годов происходит определенное перераспределение полномочий между прежде всесильным Политбюро и Советом Народных Комиссаров, который все в большей степени обретает значимость реального, полноценного правительства, формирующего политический и экономический курс страны. Об этой метаморфозе советской политической системы в предвоенные годы историки заговорили только в последнее время, после открытия архивных документов, ранее хранившихся под грифом «Секретно». К подобного рода выводам по данной теме пришли современные авторы самых разных направлений, в частности такие либеральные историки, как Хлевнюк, Н. Ломагин, или такие исследователи-почвенники, как В. Кожанов, Ю. Жуков, и другие. Отмечают парадоксальное двоевластие между Политбюро и Совнаркомом также современные западные ученые, в частности Т. Ригби, С. Коткин и другие.