Впервые цель предстоящей реформы избирательной системы была сформулирована Сталиным в начале марта 1936 г. в беседе с председателем американского газетного объединения «Скриппс-Говард ньюспейперс» Р. Говардом. Советский лидер показал, что видит предстоящие выборы не только всеобщими, равными, прямыми и тайными, но и альтернативными. На недоуменнее американца, каким образом можно будет обеспечить альтернативность выборов в условиях однопартийности, Сталин разъяснил, что на выборах избирательные списки станет выставлять не только партия, но и общественные организации – «а их у нас сотни», подчеркнул он. Таким образом, Сталин дал понять, что в избирательные бюллетени будет вноситься несколько альтернативных кандидатов. В дальнейшем, развивая свою мысль о роли общественных организаций в задуманной им избирательной реформе, Сталин указывал, что не партии, а именно им будет предоставлена возможность контролировать прозрачность выборов и честный подсчет голосов. По его убеждению, такие выборы «будут хлыстом в руках населения против плохо работающих органов власти».

У руководства СССР не было никакого сомнения, что в условиях новой избирательной системы многие прежние региональные лидеры, так называемые вожди второго плана, могут провалиться на выборах и не пройдут в новые органы власти. Это позволит мирно, законно, без применения насилия обновить правящую элиту, очистить ее от скомпрометировавших себя руководителей и заменить их талантливой молодежью. Работавшие на местах партийные и советские руководители увидели в такой возможности угрозу лично для себя. Они прекрасно понимали, что при тайном и альтернативном голосовании им почти наверняка грозит оказаться забаллотированными, что обернется потерей власти и привилегий. Тем самым эта часть номенклатурных работников объективно превращалась в противников реформ. Неслучайно, по мнению ряда современных историков, именно в 1933–1936 гг. часть бывших сторонников Сталина начинает искать пути сближения с прежними деятелями оппозиции. Помимо демократизации советской политической системы их, так же как и троцкистов, не устраивала коррекция советской внешней политики и сближение со странами «буржуазной демократии».

Поскольку оппозиция преследовалась, противники реформ не могли высказывать свою позицию открыто. Так, в январе 1935 г. альтернативную сталинской концепцию конституционной реформы высказал в прошлом близкий друг советского лидера А. Енукидзе, занимавший на тот момент пост секретаря Президиума ЦИК СССР. Он был против отказа от порожденных революцией принципов политического устройства и против перехода к тайным выборам. Вскоре будут преданы гласности факты морального разложения Енукидзе, а он сам перемещен на менее влиятельные посты. В таких условиях перед всеми, кто был недоволен курсом реформ, оставалась лишь одна возможность: использовать тактику саботажа и нелегальных оппозиционных групп. Неминуемость выборов 1937 г. должна была заставить противников альтернативных состязательных выборов предпринимать срочные шаги, которые либо сорвали бы реформу, либо решительно исказили ее суть.

Третий этап. Как уже отмечалось, время подготовки новой Конституции и выборов 1937 г. характеризовалось не только некоторой демократизацией советского общества, но и обострением закулисной борьбы в верхах. Ее проявлением становится вторая волна массовых репрессий, начало которой ошибочно принято связывать с убийством в Ленинграде 1 декабря 1934 г. ближайшего соратника Сталина С. Кирова. Троцкий обвинил в убийстве Кирова Сталина. Сталин, наоборот, утверждал, что за убийством Кирова стоят деятели левой оппозиции. Историки до сих пор не пришли к общему мнению, кто же был прав в этом споре и не было ли убийство Кирова вообще лишено политического мотива. В любом случае Сталин воспользовался создавшейся ситуацией для вполне конкретных целей разгрома своих оппонентов. В СССР начинается целая череда судебных политических процессов по различным делам бывших большевистских руководителей среднего и самого высшего ранга.

Вместе с тем о настоящей волне массовых репрессий применительно к событиям 1935–1936 гг. говорить некорректно. Первоначально карательные мероприятия со стороны сталинской группы имели относительно ограниченные масштабы и нацеливались преимущественно против представителей прежних оппозиционных блоков. Реально серьезными преследования партийных функционеров становятся после назначения 26 сентября 1936 г. на пост наркома внутренних дел Н. Ежова. С его приходом на пост главы НКВД удары стали наносить преимущественно не по утратившим свои позиции ветеранам, а по действующим политическим фигурам: членам ЦК, руководителям отдельных ведомств и регионов, военачальникам. Имя наркома превратилось в нарицательное – «ежовщиной» стали называть весь период массовых репрессий 1937–1938 гг. До сих пор разворот в политике репрессий некоторые авторы связывают с февральско-мартовским (1937) пленумом. На нем под удар карательных органов попал последний оппонент Сталина, имевший реальный вес в аппарате, – Бухарин. С жесткими заявлениями на пленуме выступил также Ежов. Но, как показывают исследования Дж. Арч Гетти и Ю. Жукова, на пленуме главным было как раз стремление избежать силовых методов ротации элиты. Со специальным докладом на пленуме выступил А. А. Жданов. Он призвал отказаться от практики кооптаций, произвести перевыборы местных партийных комитетов на принципах демократии, критики и самокритики. Он был полностью поддержан Сталиным. Но против этих предложений уже на пленуме прозвучали возражения, а все попытки весной провести демократические перевыборы в партии не увенчались успехом.

Кроме саботажа курса на демократизацию советской политической системы и самой партии часть советской верхушки, видимо, готова была идти и на более отчаянные меры. Именно с этим многие современные авторы связывают «заговор военных», или «заговор Тухачевского». Так, историк А. Шубин полагает, что такой заговор мог быть реальностью, а также что он означал смычку гражданской и военной частей антисталинской оппозиции. Кроме того, он высказывает предположение, что неудача заговора могла быть связана с переходом на сторону Сталина кого-то из центральных фигур антисталинской фронды. Шубин называет двух претендентов на эту роль: Микояна и Хрущева. Дальнейшее изучение покажет, насколько эти предположения обоснованы. Но очевидно одно, что только после ареста в мае 1937 г. М. Н. Тухачевского и взятия под стражу И. Э. Якира, А. Х. Артузова, И. П. Уборевича, Р. П. Эйдемана и десятков других влиятельных военачальников, а также некоторых наиболее заметных штатских из числа большевиков-консерваторов, таких как Енукидзе и Рудзутак, сталинская группа пошла на открытое обсуждение нового избирательного закона, предполагавшего альтернативность выборов. Одновременно с этим усилилось и репрессивное давление на реальных и мнимых противников проводимого Сталиным курса.

Тон политике репрессий задавался при помощи открытых судебных процессов, широко освещавшихся в советской печати. За несколько лет, с момента убийства Кирова до начала Второй мировой войны, состоялся ряд подобных судебных процессов, среди них процессы по делу «Московской контрреволюционной организации», «Ленинградской контрреволюционной зиновьевской группы», «Московского центра», «Антисоветского объединенного троцкистско-зиновьевского центра», «Параллельного антисоветского троцкистского центра», «Антисоветского правотроцкистского блока», «Антисоветской троцкистской организации в Красной Армии». В числе подсудимых на них оказывались такие видные деятели советской истории, как Г. Зиновьев, Л. Каменев, Х. Раковский, Я. Рудзутак, М. Тухачевский и многие другие. Общественным обвинителем на многих этих процессах выступал генеральный прокурор СССР А. Вышинский. Так, на процессе по делу Г. Сокольникова, Г. Л. Пятакова и К. Радека в 1937 г. он завершил обвинительную речь словами: «Я обвиняю не один! Я обвиняю со всем нашим народом, обвиняю тягчайших паразитов, достойных одной только меры наказания – расстрела». А в 1938 г. на процессе по делу Бухарина и Рыкова он призывал: «Требует наш народ одного – раздавите проклятую гадину!»