Не поможет уговаривать себя, – не ныть, не выть, не скулить, не пилить, а простить, любить и т.д.

Нет, ну может кому-то помогает, не буду настаивать.

Самый верный и надежный способ – срочно перестать думать о себе и начать думать о других. Проверено – помогает сто процентов!

Второй верный и надежный способ – перестать жалеть себя, но это уже мелко по сравнению с самым верным и надежным способом, – если он удался, – кризис закончился.

Третий верный и надежный способ – дуть в деревню за тяжелым трудом и легкой пищей. Между прочим, способ хорош, но чреват, ой, чреват. Не всегда ясными и предсказуемыми последствиями. Нет, из кризиса выйдешь точно, но, вот куда зайдешь? Ну, опять же, если кризис, какая разница? Всяко будет лучше! Или нет? Все так сложно иногда!

Есть, конечно, еще верные и надежные способы, надо только поискать.

И как вариант здоровый пофигизм, тоже ничего себе способ.

Так что, – ищите, дерзайте, любите и творите, создавайте радость и дарите ее в любом возрасте.

А кризис позднего возраста вещь, по большому счету, надуманная и для людей вредная.

Потому что в любом возрасте «самое время мечтать».

Со школьной подругой мы очень давно не виделись. Все не хватало то времени, то сил, то еще чего-то. А тут все сошлось и съехалось именно в этом кафе.

– Как там наша Юлька? Работает еще?

– Работает! Я поняла – вообще без проблем. Девчонки из одиннадцатого ею восхищаются, а пацаны поголовно влюблены.

Перед моими глазами промелькнул образ голубоглазой, смешливой и обаятельной одноклассницы.

– А в меня не влюбляются.

– И не будут, – припечатала подруга, – ха! В физику влюбиться? Ты чё себе вообразила?

Она фыркнула и закатила глаза. А у меня от этих слов снова началось раздвоение. Русская моя часть опечалилась взором, и полезла наружу платоновщина, а немецкая, – начала копаться в себе, внедряясь в шопенгауэрщину. Ох. Ну почему у меня все так сложно иногда!

Но подруга на этот раз была настороже. Знает ведь меня как облупленную.

– Эй, ну что опять за раздрай, – гаркнула она на все кафе и дернула меня за руку так, что едва не уронила на пол тарелку со своим пирожным.

– Кому нужен твой закон Ома, – два бинома, не знаешь, – сиди дома? У нее там стихи, лирика, чувства, страсти-мордасти, а у тебя что? Калориметры и разновесы дебильные, откуда гирьки все время пропадают.

– Не пропадают. У нас теперь электронные весы.

– Да ладно! Электронные! Хоть атомные! Чего опять скуксилась? Ну, найдется какой-нибудь очарованный, заколдованный в классе и полюбит ее, то есть тебя, тьфу! То есть вас с ней. С физикой. И будет тебе счастье.

– Ага. И будет мне счастье. Если найдется и если полюбит.

Я с тоской посмотрела в окно, где полыхала уральская осень, а солнце кокетливо разбрызгивало свои зайчики между красными листьями рябины. Под ногой моей сиротливо жался потертый портфель с тетрадями для контрольных работ и стопкой листочков с непроверенным физическим диктантом. Сначала сготовлю ужин. Потом за детьми в садик: муж за младшим, я за старшим, потому что его садик ближе. Потом кормление семьи, тактический осмотр одежды детей на завтра, потом с ними же читать, считать, вырезать, лепить (или проследить, как они это будут делать с папой), потом их же (детей) мыть, укладывать спать. Потом контрольные работы, листочки, закон Ома…

– Але, ты, что в спячку впала? – донесся издалека раздраженный голос подруги. Когда уже вовремя будешь ложиться?

– Я ничего, ничего не успеваю! Не хочу ходить в эту школу, не хочу учить уроки, проверять контрольные, мыть мензурки, собирать дурацкие электрические цепи! Не хочу!

– Да, ладно, чего ты завелась-то? – подруга поняла, что упустила все же момент, когда можно было предотвратить всхлипы, слезы и сморкание в платок.

– Кто-то же должен работать в школе? И не такие уж дурацкие – эти электрические цепи, – буркнула она следом.

– Конечно, а кто их собирал за тебя в десятом классе?

– Ну и нечего было их собирать, может быть, работала бы теперь где-нибудь в приличном месте!

– Да? От возмущения у меня начисто высохли глаза.

– Это школа – неприличное место?! В кафе стало подозрительно тихо.

– Значит это в вашей риэлтерской конторе приличное место? Да я не за какие деньги туда не пойду работать!

– Ну и сиди в своей школе, и реви, только там и место, – таким как ты! Подруга бросила деньги на столик, махнула лакировочной сумочкой и вылетела на улицу. Вот и поговорили. Ну почему у меня все так сложно иногда?

Это было в Каннах. В ночь традиционного летнего фейерверка (шоу было фантастическое и завораживающее, к сожалению, не помню уже, какой страны) нас оставили в городе до одиннадцати часов вечера. Чтобы скоротать время мы с подругой решили наконец-то осуществить свою давнюю мечту. А именно: как приличные люди посидеть в каком-нибудь ресторанчике или кафе на улице с бокалом французского вина, чашечной кофе, ощутить счастье быть здесь и сейчас, а так же свою принадлежность, хотя бы мнимую, к неторопливым, ощущающим себя везде дома, иностранцам. Мы выбрали, на наш взгляд, достойное заведение, на набережной недалеко от памятника Жанне д'Арк, нерешительно сели за столик и приготовились сделать заказ. Нет, робость наша проистекала не оттого, что у нас было мало денег. С еврами как раз все было в порядке, несмотря на учительскую зарплату. И потратить их на мечту было не жалко. Плохо было с языками, как с французским, так и с итальянским. Мы их не знали. Вообще. Кроме спасибо, здравствуйте и до свидания, – ни гу-гу. Да. А официантка знала оба, – почти одинаково хорошо, наверное. Оценить это мы не могли в силу изложенных причин. И еще она знала два-три слова на английском. Все. Приехали. Моя твоя не понимает. Финиш. Дуньки в Европе.

Но не все так просто с Дуньками-то. Мечта она потому и мечта, что требует своего исполнения. Вопреки и благодаря всему, заказ мы все же сделали. Это, несмотря на то, что меню на русском отсутствовало и фото предлагаемых блюд тоже (это сейчас русскому туристу в Европе можно не знать даже русского). Вот. А процесс заказа, иначе никак не назовешь это действо, надо было снимать на видео и выкладывать в Контакте в качестве учебного пособия «Как заказать на языке мимики и жестов то, не зная, что, а получить именно то, чего хотел?». Мы виртуозно тыкали пальцами в меню, делали круглые и квадратные глаза, охали и вздыхали, радостно кивали головами в ответ на вопросы официантки. Объясняли ей, сколько хотим вина, отмеряя мл (!) от поверхности стола и по тому, сколько войдет изысканного французского напитка между женскими ладонями. По ее вдохновенному мычанию и углу закатывания глаз мы пытались понять, почему паста на пять евро дороже обязательно вкуснее, чем с грибным соусом. Наконец, минут этак через двадцать, находясь уже в мыле, официантка с улыбкой устало вытерла пот со лба и сказала сакраментальную фразу: «Фу-у, Раша!»

Мы же с подругой, изобразив все, что могли, пребывали в шоковой эйфории от столь продуктивного общения с ней и не понимали, что заказали, в конце концов, да и вообще это уже стало совсем неважно. Процесс истощил все наши силы и подавил остатки воли. Между тем, напряжение медленно стекало с нас, освобождая чистую радость в душе. Мы сделали это! Мы здесь в Каннах. Сидим в кафе на улице! И пьем французское вино. И нам несут нашу пасту. О, да! Мы получили заказ. Быстро. И то, что хотели. Зря мы волновались. Если человек захочет, он другого человека поймет всегда. Даже если он не понимает, что ему говорит тот другой. А не захочет, то и на одном языке они не договорятся никогда.

Постепенно фраза «Фу-у, Раша!» пробилась в наше затуманенное сознание, радость несколько померкла, а тела сами забились в истерическом, переходящем в грустный вздох, смехе.

Есть у меня слабость, признаюсь, – люблю европейский полицейских, даже сама не ожидала от себя такого. Началось это во Франции, когда мы с такой же незадачливой туристкой, как и я, пытались найти Люксембургский сад, заблудившись в переулках улиц, топая пешком от музея Орсе. Два здоровенных француза в полицейской форме минут пятнадцать пытались объяснить нам, сколько метров идти прямо, а потом налево и снова налево, на французском, английском, а потом на языке мимики и жестов, вздыхая, размахивая руками и смеясь вместе с нами (итальянцы отдыхают!). И мы пошли (кстати сказать, перед этим мы спрашивали людей на улице, но не успешно, они так разговаривать и доходчиво объяснять не умеют, как это делают полицейские). Почти правильно все поняв, пройдя прямо, потом налево и снова налево, мы уперлись глазами почему-то не в Люксембургский сад, а в Avenue de l'Observatoire. Там нам также любезно, но уже другие полицейские (к прохожим мы уже не рискнули обращаться), предложили встать к лесу передом, а к Обсерватории задом, в переводе с русского на русский – повернуться на 180 градусов и пойти, никуда не сворачивая. Ох, Раша! Но ведь пришли. Правда, к закрытию. И успели-таки насладиться его, Люксембургского сада, красотами. Каково же было наше изумление и потрясение, когда мы одним махом по Rue de Seinе вышли на набережную Вальтера и… Да, почти у музея Орсе. А что?! Сто верст не крюк. Ноги-то тренируются, если мозги отдыхают! Это было начало.