— Дуня, не вздумай на порог наступить, когда в юрту заходить будешь, — предупредила я подругу, вдруг вспомнив древний обычай степняков.

— Почему? — остановилась подруга, с лёгкой опаской поглядывая на вход.

— Кто знает. Примета такая, вроде как защиту дома порушишь. Просто не наступай, и всё.

— Хорошо, не буду, — повела плечами девушка.

Каган не поскупился. Всё, выделенное мне на обзаведение, было новым. Войлок стен, ковры и ткани не пропитались дымом открытого очага, огонь в котором поддерживают кизяком. Подушки и одеяла не засалились от долгого использования. На посуде не было сколов и трещин. Сундуки сияли свежей краской и поблёскивали неуспевшими окислиться шляпками гвоздей. Даже столик с парой стульев, больше на низкие табуретки похожих, что считалось чуть ли не роскошью, стояли на почётном месте — за очагом напротив входной двери.

— Айше, чай есть? — начала хлопотать по хозяйству Дуняша.

— Сяс огонь запалю, — заторопилась служанка.

Но я, заметив, что мои вещи уже занесли и сгрузили у входа в юрту, остановила её. Открыла металлический ларец для хранения горючих камней, выбрала несколько и кивком попросила отнести к уличному очагу.

Наверное, можно было и внутренний очаг разжечь, но день солнечный, и в юрте было не холодно и не жарко. Нарушать этот приятный баланс не хотелось. Может быть, в ночь и активирую несколько камушков, чтобы не мёрзнуть во сне.

Во время обучения обслуги обращению с камнями постоянно ловила на себе недоумённые взгляды. И охранники поглядывали, и сами слуги. Кажется, невместно дочери кагана с очагом возиться. Ничего, привыкайте, дорогие. Надеюсь, скоро вы устанете удивляться и начнёте принимать все мои чудачества спокойно.

— Госпожа, — окликнул меня знакомый голос, когда я хотела вернуться в юрту. Дядька Радко торопливо подошёл и в ноги бухнулся. — Спасибо, госпожа, что к себе забрали. Обещаю служить верно и честно.

Я похлопала мужичка по плечу, и, когда он поднял голову, жестом приказала встать на ноги. А когда встал, погрозила пальцем.

— За что сердишься, госпожа? — удивился конюх.

Потыкала пальцем в землю и резко отрицательно махнула рукой.

— На колени не падать? — киваю. — Тогда как же?

Я скорчила рожицу и развела руками: «Вот так же!»

Была бы Дуняша рядом, сказала бы, что мне достаточно того, чтобы лошадки наши были ухожены и здоровы. Но Радко, кажется, и так это понял.

— Спаси тебя светлые боги, Дарья Милановна, — едва слышно прошептал он.

Моё полное имя от Дуни узнал, когда обучал нас верховой езде, но я ему строго-настрого запретила ко мне так обращаться. Если донесут кагану, то вряд ли ему моё отчество, дедом придуманное, понравится. По сути, следует меня Метиновной величать, но пока слух режет.

А там видно будет.

На чай позвали командира нашей охраны. Познакомиться надо, узнать, как и где вои жить будут, чем помочь могу.

– Кудрет имя моё, Хранительница. Мы с тобой родились в один год. Только ты в дни Белой росы, а я в Дождевую воду. Мать сказывала, что поначалу наши колыбели рядом стояли, пока матушка твоя не захворала. Потом уж тебя прабабка-шаманка к себе забрала.

Я задумалась, услышав непонятные названия времён года, и чуть было не пропустила главное:

— Ты брат Дарьи? — не меньше меня удивлённая Дуня эмоционально точно озвучила вопрос.

— Да. Я один из двадцати восьми сыновей нашего солнцеликого господина Метин-кагана, — слегка смутился воин нашему вниманию. — Поэтому мою десятку и отправили охранять тебя. Ну ещё и потому, что по-русски хорошо говорю. Мать научила.

«Дела!» — пыталась я осознать происходящее. Знала я, что у кагана сыновей много, но вот то, что они все мои братья, дошло только сейчас. Уже и не знала, радоваться или пугаться такому.

— Ты, Дерья, не бойся. Все разом в гости не придут, — понял моё смятение Кудрет. — В стойбище нас сейчас пятеро, и я старший. Другие братья заняты кто чем. Шестеро у султана в армии служат — опыта воинского набираются. Семеро в Академии вашей учатся — дар у них. Трое старших наместниками в провинциях. Остальные с караванами ходят. Со временем каждый тебя навестит. Мы рады, что у нас есть сестра, и мы гордимся тем, что ты Хранительница Степи.

Не ожидала столько родни разом получить. А ещё где-то прабабка-шаманка есть. Вот с кем хочу познакомиться больше всего. Вопросов к старушке много накопилось.

бживались с трудом. Хоть и привыкли мы с Дуней за время поездки к ночёвкам в шатре, но там быт обустраивали не мы. Не болела душа за обслугу и охрану. Даже мыслей не было, где спят, что едят. Сейчас это мои люди, и я в ответе за их благополучие.

Через день рядом с моей разбили ещё две юрты, но поплоше. Одну — большую — поставили для себя стражники, вторую я попросила Кудрета устроить для слуг. Не могут же люди на земле под телегой спать.

Гигиену и нужду телесную тоже не пустишь на самотёк. Одно дело ближние кустики в походе, другое — продолжительное время на месте жить. По-быстрому обтереться влажными полотенцами или получать удовольствие от облака душистого пара и горячей воды в достаточном количестве, чтобы косы промыть — это большая разница. Всё, всё по-другому в оседлой жизни.

Экспертом призвали дядьку Ратко. Давно живёт среди степняков, знает, как они обустраиваются. Вместо того, чтобы советы давать, конюх просто взял двух рабов и повёл их строить уборную. Выкопали яму, сделали над ней настил с дырой, стены поставили из плотных матов, сплетённых из прошлогоднего камыша. Из камыша же и крышу сделали, накрыв её старой вытертой шкурой.

Но посмотрев, как утром к одиноко стоящему строению выстроилась нетерпеливая очередь жителей наших юрт, почесал Радко затылок и повёл после завтрака свою бригаду рядом ещё одну уборную ставить. А к вечеру в небольшом отдалении от первых двух закончили и третью.

— Зачем так много? — спросила Дуняша, которой всё было интересно.

— Так вон тот, — дядька ткнул пальцем на только что законченный домик для раздумий, — будет ваш, бабский. Шоб не стеснялись. А те два для мужей. Нас-то поболе будет.

— Разумно, — согласилась девушка. — А мыльню мог бы спроворить?

— Мыльню? — конюх задумчиво посмотрел на небо, почесал затылок. — Подумать надо…

Как-то не так я представляла себе жизнь в степи. Слишком много хлопот навалилось. За каждой мелочью бежали к хозяйке, то есть ко мне. Мне хотелось в степь уйти, травы собрать — они как раз силу набирают — а меня спрашивают, чем стражников кормить.

— Кудрет, — взмолилась я к концу первой декады через Дуняшу. — Нет ли у тебя на примете толковой женщины, готовой взять все хлопоты по хозяйству на себя? Отвечать за припасы, готовку, уборку и стирку.

— Сам хотел предложить тебе, да всё не решался. Можно я матушку из женского шатра заберу? Она ловкая, готовит вкусно и со слугами хорошо управляться может.

— Каган против не будет? — насторожилась я. Не хочу с отцом ссориться, как и он со мной. Пусть нет у нас привязанности семейной, но любой мир лучше всякой войны.

— Спрошу, конечно же, но, думаю, что не будет. Троих сыновей мать родила кагану, восемнадцать лет не брал он её на своё ложе. Нет больше нужды в ней, верю, рад будет отпустить, — спокойно, словно о ком-то постороннем, а не о родителях своих рассуждает, ответил брат.

— А сама… ой, а зовут-то матушку твою как? — Дуняша начала озвучивать мой вопрос о согласии женщины перейти ко мне, но спохватилась, что имени той, о ком говорим, не знаем.

— Памук, — светло улыбнулся парень. — Она такая же мягкая и нежная.

Знакомое слово включило в сознании вихрь прекрасных картинок белоснежных гор на фоне ярко-голубого неба, прозрачных ручейков, с тихим журчанием стекающих по покатым уступам, толпы пёстро одетых людей, босиком бродящих между сверкающих белизной скал, похожих на завалы ваты. Мелькнуло видение и пропало, оставив смутное беспокойство: что же это было?

— А что это — «памук»? — вернул в реальность вопрос подруги.