— Они удобнее традиционных трёхслойных парчовых, крытых обязательной шубой. В них легче двигаться. Имея два-три таких платья, при желании можно так их сочетать, что никто не подумает, что этот наряд уже надевался не раз.

— На мой взгляд, главное, что они удобны, а всё прочее от лукавого, — позволил себе лёгкую улыбку дед. Правда, тут же нахмурился. — Я к тому говорю, что должна быть готовность новое принять и начать этим пользоваться.

— У степняков нет такого желания?

— Боюсь, у них нет того, кто к этому подвигнет.

Сказав так, дед вопросительно уставился на меня внимательным взглядом. Что я могла ответить? Не чувствую в себе тяги к прогрессорству. «Опять слово чудное», — мельком отметила для себя.

— Не смогу я, дед!

— Тебе решать, стрекозка. Одно знаю — не усидишь ты за пяльцами в шатре.

Согласно кивнула: «Не усижу». Что же делать? Вряд ли мой навык кроя и опыт управления мастерской понадобятся в степи. А в вопросах земледелия, скотоводства и целительства я совершенно ничего не понимаю и не смогу помочь дельным советом. Посмотрела на деда, перекладывающего книги и свитки на полках; зная его, понимала, что не просто так он заговорил об этом. И оказалась права. На стол лёг свиток.

— Это записки ботаника, которого долгие годы занимал вопрос улучшения плодородия почвы посредством высадки определённых растений. А вот это, — на стол лег второй свиток, — его же труд о повышении урожайности. Почитай.

— Дед, я в этом ничего не понимаю!

— Знаю. Поэтому и предлагаю учиться. Раньше весны Зеки-ага в обратный путь не отправится: дела посольские, распутица, холод зимний. У тебя есть немного времени. Завтра я в библиотеке Академии поищу нужные книги и свитки. За несколько месяцев ты не успеешь стать целителем или ботаником, но я постараюсь, чтобы ты могла понимать основы.

— Мне оставить работу в мастерской?

— Ни в коем случае! Не надо, чтобы кто-то знал, чему ты учишься.

— Почему? Что в том плохого?

— Не знаю. Но есть у меня предчувствие, что лучше тебе не выказывать, что ты всерьёз готовишься помогать степнякам.

С того дня каждая свободная минута была посвящена обучению. Чародей, задействовав весь свой громадный опыт преподавания, изо всех сил помогал мне. Утром я слушала лекцию по ботанике, которую дед читал мне на ходу. Вечером, по пути домой, отвечала на проверочные вопросы. После ужина штудировала толстенный учебник по основам целительства. В выходные дед тащил меня на базар в скотные ряды, и там я выслушивала наставления от опытных овцеводов о породах, разведении и болезнях домашнего скота.

После двух месяцев интенсивной подготовки я взбунтовалась.

— Дед, я больше не могу! У меня в голове каша-малаша. Овцы в чулках, зелёные платья повышенной урожайности, тюркский вперемешку с латинским из учебника по целительству.

Чародей, осматривая меня поиграл губами, убедился, что выгляжу достаточно плохо, и согласился:

— Иди спать. Утро вечера мудренее.

Наутро было воскресенье, и я весь день отсыпалась. Сползала на первый этаж, чтобы посетить уборную, выпить чашку чая и опять забиралась под одеяло. К вечеру поняла, что спать больше не могу, а в голове пусто.

— Дед! — топая босыми ногами по ступеням лестницы, кубарем скатилась вниз. — Я всё забыла! Ничего из выученного не помню!

— Уверена? Ответь мне, какие симптомы оспы ты знаешь?

Оспа… Страшная напасть, регулярно собиравшая страшную дань людскими жизнями. Не спасали от неё ни магия чародейская, ни злато-серебро. А тех, кого болезнь не забирала, клеймила своими отметинами. Мне повезло в том, что незабвенная баба Марыся оберегла навсегда от заразы. Прибежала в один из дней из села, схватила за руку, ничего не объясняя, и потащила в поле, где паслось деревенское стадо. Отмахнулась от пастуха и подвела к корове. У той язвочки на вымени. Поддела одну такую ножом, положила мне на руку и процарапала через неё кожу до крови.

— Тэрпи, дэтина. Бачишь, як оно… Оспа в сели. А так можэ и не заболиешь.

«Прививку бабулька сделала», — усмехнулась тогда и забыла. А вот сейчас, когда дед спросил, вспомнилось, что не грозит мне стать жертвой поветрия.

Симптомы назвала правильно, так же правильно ответила и на остальные вопросы деда.

— Просто ты выспалась, отдохнула, вот и улеглось в голове всё. Можешь учиться дальше.

— Деда, а чародейству поучишь? — попросила, мысленно отчаянно махнув рукой.

— Поучу. Вдруг да пригодится, — как-то излишне спокойно согласился Осей.

— Академия изменила отношения к женщинам-магичкам? — обрадовалась я.

— Официально пока об этом не сообщают. Но недавно Совет обсуждал уменьшение рождения одарённых. Раньше в Академию каждый год поступало от двухсот человек, а в этом году всего пятьдесят приняли.

— И что решили? — заинтересовалась я результатом заседания.

— Решили, что дар растворяется среди неодарённых. Сильные чародеи рождаются, когда и отец и мать маги. А мы извели чародеек. Те, кто есть, или таятся, или навсегда уезжают из царства, — дед виновато, словно это он в такой ситуации повинен, развёл руками. — Так вот, решили признать гонения ошибкой тогдашнего Магистра — благо он давно умер — и позволить женщинам магичить.

Всю дорогу я мечтала о том, как буду применять полученные знания, чтобы улучшить жизнь людей. Но наблюдая за тем, как меняется отношение ко мне Зеки-ага, понимала, что воли не дадут. А тут каган со своим советником, сами того не зная, подарили мне прекрасную возможность вырваться из заготовленной золотой клетки.

Где там Дуняша? Уже не терпится начать переговоры.

— Дерья, тебе следует вернуться в род, — заявил каган.

Это я считала, что будут переговоры, а они с дядей Зеки решили просто продиктовать свои условия. Присесть не предложили, то ли уверенные в том, что много времени наше общение не займёт, то ли невместно женщине сидеть рядом с правителем.

Услышав это заявление, я осмотрелась и потянула Дуняшу к сундуку. Взяли там по свёрнутому одеялу и подушке, вернулись в центр юрты. Не обращая внимание на недоумённые лица родни, устроили себе удобные сиденья. Хоть мы, получается, и ниже кагана, восседающего на креслице, но всё ж не на голой кошме. Хранительница я или нет?

Усевшись, с полным вниманием уставилась на правителя. Теперь я готова слушать. Кажется, он всерьёз опасается ссориться со мной. Очами сверкнул на моё своеволие, но не рыкнул, из шатра не выгнал и даже повторил уже сказанное:

— Дерья, тебе следует вернуться в род.

Забавно они моё имя коверкают. Отчего-то приняли то, коим дед меня нарёк, хоть и выговаривают на свой лад. Неужто забыли, как меня раньше звали? Пусть так будет. Тут я уступлю.

— Дуняша, посмотри на меня удивлённо и пожми плечами. Каган говорит по-тюркски, а мы этого языка не знаем, — мысленно попросила я подругу, всё ещё возившуюся на подушке в попытке устроиться поудобнее.

Это меня дед дрессировал красиво садиться на пол и ловко вставать, напоминая, что стульев и лавок в юртах нет. А Дуняша попала как кур в ощип, учиться придётся на ходу.

Девушка выполнила мою просьбу, талантливо изобразив непонимание. После чего мы вопрошающе уставились на мужчин.

— Зеки, переводи! — раздался командный рык.

По всему видно, что терпение правителя закончилось и третий раз он повторять не собирался. Советник недовольно повозился, хмыкнул и озвучил вопрос на хорошем русском. Только лёгкий акцент выдавал то, что этот язык ему неродной. Я удивлённо вскинула брови, показывая, что даже не догадывалась о хитрости посланника.

— Хорошо, — «расшифровала» мой жест Дуняша. И тут же задала вопрос: —Дарья хочет узнать, где мы будем жить?

Вопрос о выходе из рода Грифиных был для меня болезненным. Слова Зеки-ага о том, что несчастья начались после того, как род отца потерял меня, я поняла по-своему. Не только моё отсутствие в степи, но и то, что я вошла в семью деда, выйдя из-под опеки кагана, лишило степняков покровительства Хранительницы.