Они ещё раз повторили операцию — уже с новой иголкой. И снова были вознаграждены находкой: кроваво-красным рубином. Аналогичным образом найдены были также и обсидиан, и хризопраз.

— Остался всего один камень, — сказал Валерьян; голос его чуть дрожал не то от волнения, не то от возбуждения. — Самый важный: чёрный бриллиант.

И, едва он это произнес, как зашуршали кусты позади них. И они увидели ещё одну гостью.

Мавра Игнатьевна — о которой Ива только сегодня узнал, что она носила фамилию Топоркова — шла к ним, почти что и не похожая на рваную тень. Да что там: она выглядела именно так, как несколько часов тому назад: хоть и в окровавленной одежде, но с абсолютно человеским обликом.

Из-за этого-то её облика Иван Алтынов и дал слабину. На миг ему померещилось: его бывшая нянюшка все ещё жива. И — руки купеческого сына сами собой опустились, острие косы уперлось в землю и ушло в неё сразу же вершка на три.

— Да что же ты?.. — услышал он откуда-то — словно издалека — крик Валерьяна.

Но ключница уже налетела сходу на Ивана — валя его наземь, заставляя его выпустить рукоять косы. Бледное, обескровленного лицо Мавры показалось Ивану даже не маской — подобием лика чудовищной мраморной статуи. Вот только — статуи не имеют привычки клацать зубами, стремясь впиться ими кому-либо в горло. А ключница Топоркова именно это и делала теперь.

— Баба Мавра, нет! — Иван мгновенно понял, как глупо было взывать к погибшей ключнице, словно к человеку, вот только — ничего иного он измыслить не мог; и лишь уперся ей в грудь обеими руками, пытаясь хоть как-то отстранить от себя страшную скалящуюся личину.

А в следующий миг что-то вдруг произошло. Иван услышал звук удара, костяной хруст, и после этого по лицу его заструилась вода. И — Мавра Игнатьевна как бы отвалилась от него: скатилась наземь с разбитым черепом, когда Валерьян толкнул её в бок ногой в сапоге.

Иван вскинулась взгляд на своего кузена-дядю — понимая, что нужно его поблагодарить. Однако слова благодарности купеческий сын выговорить не сумел: в руках своего родственника он увидел глиняный осколок с неровными краями: все, что осталось от водяного компаса, которым Валерьян Эзопов разбил голову восставшей из мертвых ключнице.

1

Иван Алтынов не видел нигде поблизости новых рваных теней. И уже одно это следовало считать благословением. Как видно, Мавра Игнатьевна выметнулась сюда так внезапно лишь потому, что не успела еще прибиться ни к правикам, ни к левикам. Слишком уж мало времени она успела провести в стане ходячих мертвецов.

Однако все эти соображения очень мало утешали купеческого сына. Он ощущал себя потрясённым, пристыженнным и раздосадованным одновременно. Потрясло его, главным образом, то, что Валерьян его спас. Иван его мотивов не понимал и подозревал, что Валерьяну они и самому не до конца понятны. Ведь сколько усилий тот приложил накануне, чтобы с Иваном расправиться! И вот, поди ж ты: вместо того, чтобы позволить Мавре сожрать или просто загрызть его, Валерьян спас ему жизнь — раскроив череп собственной матери, пусть даже это ей уже никак не могло навредить.

И, конечно, Иван ощущал жгучий стыд из-за того, что сплоховал в самый ответственный момент, чуть было не погубив всё их нынешнее дело. Да, Мавра Игнатьевна слишком уж походила на ту его нянюшку, которая с раннего детства опекала и пестовала его. Но ведь он отлично знал, что никакая это теперь не баба Мавра, а просто ходячая покойница — умирашка, как окрестила этих существ Зина. И трудно было измыслить большую глупость, чем испытывать жалость или сочувствие к подобному существу.

Однако самым скверным чувством стала для Ивана та огромная досада, которую он испытал, увидел, что от Зининого водяного компаса остались одни только глиняные осколки. Поднявшись с земли, Иван медленно, словно изможденный старик, вытянул из внутреннего кармана серебряные часы, отщелкнул на них крышку и поднес им поближе к лампе, стоявшей на земле. Что, впрочем, было теперь не так уж необходимо: непроглядная чернота под кронами вековых деревьев сменялась уже мутной серостью предрассветных сумерек.

— Меньше часа осталось, — сказал он Валерьяну.

И тот его словам не особенно удивился — молча бросил наземь глиняный осколок и протянул к Ивану руку раскрытой ладонью вверх:

— Дай мне свои часы!

И вот это более всего удивило Ивана. Он и сам намеревался предложить своему дяде-кузену повторить давешний трюк с часами. Только теперь отсрочить наступление рассвета, а не заката, как накануне. Но того, что Валерьян сам вызовется это сделать, купеческий сын уж точно не ожидал.

Конечно, не было никакой ясности с тем, сработает этот трюк повторно или же нет. Но — ничего другого им попросту не оставалось. Так Иван Алтынов отдал часы своему родственнику, а потом ещё минут пять наблюдал, как тот поворачивает их стрелки, едва слышно бормоча что-то себе нос. Иван понял, что тот произносил слова на латыни, но ни одного из них разобрать не смог.

2

Пока Иван Алтынов и Валерьян Эзопов вершили свои дела на Духовском погосте, алтыновский старший приказчик Сивцов возле дома священника беседовал с доктором Сергеем Сергеевичем Красновым. Который наверняка никакого удовольствия от этой беседы не испытывал.

— Да вы и сами наверняка обо всем догадываетесь, — говорил он, пряча глаза. — Что вы хотите от меня услышать? Что я нарушил закон — фальсифицировал заключение по делу Кузьмы Алтынова: сделал вид, будто не заметил на его теле колотую рану? Так я признаю: фальсифицировал. Но не сам я это придумал, уж поверьте. Кое-кто мне заплатил заплатил за то, чтобы я сделал вид. Да и ладно бы — только заплатил! Еще и пригрозил так, что выбора у меня, по сути дела, не осталось. Этот кое-кто умеет грозить, вам ли не знать!

И Сергей Сергеевич бросил на приказчика выразительный взгляд, явно побуждая его задать новый вопрос. Однако Сивцов, уж конечно, не стал спрашивать, кто именно платил и грозил уездному эскулапу.Ибо и так знал: это был Митрофан Кузьмич Алтынов, семейству которого он служил верой и правдой вот уже более двух десятков лет. Татьяна Дмитриевна Алтынова тоже узнала в своё время об этом поступке своего мужа и, по всем вероятиям, сделала неправильный вывод: решила, что тот сам убил своего отца. Быть может, именно поэтому она и решила из города Живогорска сбежать. По крайней мере, Лукьян Андреевич Сивцов полагал, что всё было именно так. Так что он задал доктору Краснов совершенно другой вопрос:

— А что было в том заключении? Я хочу сказать: в подлинном, не фальсифицированном? Вы это помните или позабыли за давностью лет?

Сергей Сергеевич Краснов оскорблённо хмыкнул.

— Позабыл! Да неужто вы думаете: меня соблазнила перспектива пойти по этапу, если бы всё раскрылось? Я оставил себе копию подлинного заключения — и не трудилась спрашивать, где она находится в данный момент. Я вам этого всё равно не открою. А в том заключении я написал подлинную правду: что Алтынов Кузьма Петрович скончался от колотой раны, нанесенной тонким и чрезвычайно острым орудием сзади, снизу вверх, справа налево.

— То есть, убийца являлся правшой и был ниже ростом, чем Кузьма Петрович?

— Больше вам скажу: единственный удар, нанесенный ему, был исключительной точности, но относительно небольшой силы. Так что его вполне могла нанести и женщина. Или же — мужчина, хорошо знакомый с человеческой анатомией. Тот, кому не надо было бы прикладывать большую силу, чтобы гарантированно достичь результата.

Лукьян Андреевич некоторое время обдумывал услышанное о соотнося это всё с тем, что он и сам уже знал. Или, по крайней мере, думал, что знал. А потом старшего приказчика вдруг осенило, и, будто по наитью, он спросил:

— Ну, а с исправником Огурцовым вы в последнее время не общались ли, сударь?