3

Зина ожидала чего угодно: что возле ворот Духовского погоста будут снова толпиться умирашки, что они вырвались наружу, даже — что они уже бредут в сторон домов на Губернской улице. Но — всё оказалось совсем не так. В розоватом предзакатном свете поповская дочка узрела возле ворот лишь одну фигуру — женскую. И эта однорукая (кукла) женщина была облачена в шелковое платье лазоревого цвета.

Зина споткнулась на бегу и упала, едва успев выставить перед собой руки. Если б ни это, она точно пропахала бы носом грунтовую дорогу перед воротами. При падении поповская дочка содрала кожу на обеих ладонях, и левая её рука мгновенно отозвалась саднящей болью. Зато правая рука вообще не дала о себе знать. Зина поняла, и эту руку поранила, вот только совершенно не ощутила полученной раны.

Кукла с раздавленной головой упала наземь, так что её лазоревое платье расплескалось наподобие крыльев бабочки-махаона. Вывалилась у Зины из полмышки и кукла — добрый молодец, изображавшая Ванечку. И — эта вторая кукла, мокрая насквозь, осталась лежать там, где и упала. В отличие от лазоревой.

Однорукая, с раздавленной головой, кукла в шелковом плате начала вдруг дергаться, как припадочная баба из соседнего с Зининым дома. А потом — перекатилась на бок, на живот и снова на спину. Повторила это еще раз. И еще. И таким вот манером — крутясь быстро и беспрерывно — устремилась к чугунным воротам.

Зина даже не попробовала встать, погнаться за жуткой игрушкой и остановить её. Девушке это даже в голову не пришло. Лежа на грунтовой дороге, поповская дочка только лишь следила, не отрываясь, за перемещением лазоревой. Точнее — за перемещениями обеих тварей в лазоревых платьях. Поскольку большая тоже не осталась на месте — заковыляла навстречу своей кукольной копии.

И, когда они обе очутились возле чугунных створок ворот, кукла с раздавленной головой подскочила вверх — словно её подбросила пружина. А её большая копия просунула голову между чугунными прутьями и раззявила рот.

Только тут Зина уловила разницу между двумя однорукими тварями. В отличие от маленькой, большая имела лик совсем даже не кукольный. У неё лицо было вполне человеческим, хотя и лишенным всяческих признаков жизни. И черты этого лица были поповской дочке прекрасно знакомы. Да что там: она знала их лучше, чем чьи-либо еще на всем свете! У большой твари было лицо самой Зины.

Поповская дочка хотела закричать — криком развеять наваждение. Но внезапно ощутила, что её рот наполнила слюна — как если бы девушка увидела свежайший фрукт на дереве и ей загорелось во что бы то ни стало его испробовать. А в следующий миг кукла с раздавленной головой влетела, словно бабочка в сачок, в раскрытый рот Зининой двойницы, который тут же и захлопнулся.

Секунду или две Зина не могла дышать — как если бы подавилась громадным куском полусырого мяса. Но затем, собрав все свои силы, поповская дочка сделала глотательное движение — и комок проскочил из её горла дальше, вниз. А её двойница в лазоревом платье высунула кончик языка, облизнула губы, поглядела из-за ворот прямо в глаза поповской дочке — и улыбнулась ей.

Вот тут-то Зина и закричала.

4

Коричневая эфиопская рука тянула Иванушку вверх — то и дело ударяясь многочисленными локтями о стенки колодца. И при каждом таком ударе купеческого сына мотало взад-вперед, как если бы он снова стал Ваняткой на белой лошадке. Сама коричневая рука при этом словно бы укорачивалась. И до Иванушки долетали сухие, щелкающие звуки — которые он слышал, даже невзирая на свои раскачивания в колодце. Купеческий сын решил: каждый щелчок означает, что очередной локоть длиннющей руки втягивается обратно — в мертвое тело Кузьмы Петровича.

От этой мысли у Иванушки разом заныли все зубы. Но — мысль эта явно была верной. Он по-прежнему видел над колодцем согбенную тень. А деду нужно было куда-то девать свою руку, поднимающую внука, чтобы не сходить с места.

Рука тянула Ивана Алтынова вверх не быстро. Но вот — голова и плечи Иванушки поднялись над краем колодца. И купеческий сын мгновенно за этот край ухватился, перевалился наружу. А в следующий миг дед отпустил его ворот. Раздалось еще два сухих щелчка, и рука Кузьмы Петровича Алтынова полностью спряталась в его черном рукаве — снова стала обычной длины.

Иванушка кое-как выполз из колодца, встал на четвереньки, а потом поднялся на ноги. Вола стекала с него потоками, и Эрик отпрянул от хозяина в сторону — явно не желал замочить лапы. А вот Иванушкин дед с места не сдвинулся — только запрокинул лицо, чтобы скрюченная спина не мешала ему смотреть на внука.

— Дедуля, — произнес Иванушка просительно, — а не мог бы ты подать мне знак — намекнуть, где сейчас…

Однако договорить купеческий сын не успел: до его ушей долетел протяжный и безнадежный девичий крик. И был он таким громким и пронзительным, что Эрик, услышав его, от неожиданности подпрыгнул, а потом крутанулся на месте. Да так стремительно, что белый браслет на его левой задней лапе словно бы прочертил молнию перед глазами Иванушки.

Даже не глянув больше на деда, Иван Алтынов метнулся к лишенному двери выходу из фамильной усыпальницы. И выскочил наружу, даже не оглядевшись по сторонам. Если бы сюда вернулись живые мертвецы, которых Иванушка давеча отогнал, его вряд ли спасло бы даже за то, что по пятам за ним рысью бежал Эрик. Иванушка заметил своего кота, когда тот коротко мяукнул — без предостережения, просто извещая о своем присутствии. По счастью, дорога была свободна — и купеческий сын помчал к воротам погоста, со стороны которых продолжали долетать крики.

О том, что бежит он с пустыми руками — оставив где-то вывороченный из земли чугунный крест — Иван Алтынов вспомнил только тогда, когда очутился на месте своей предыдущей битвы. И увидел свой шестик с белой тряпицей, торчащий из головы поверженного мертвеца. Иванушка подскочил к нему и снова попытался выдернуть свое оружие. Но опять — без всякого результата.

Тут девичий крик, смолкший было на пару мгновений, вновь повторился. И теперь в нем сквозило беспредельное отчаяние — как ни странно, перемешанное с гневом.

Иванушка выпустил махалку, решив: он побежит как есть — безоружным. А там — будь что будет. Но тут рядом с его боком возникла коричневая и многократно изломанная длань.

— Дедуля? — Изумился Иван Алтынов. — Как же ты сумел так быстро меня нагнать?

Его дед ему не ответил. Он вообще не произнес ни слова с тех пор, как Иванушка увидел его восставшим из мертвых. Вместо этого он цепко ухватил за шестик с тряпицей и без всяких усилий высвободил его.

1

Иванушка увидел две вытянутые тени, которые выглядели бесконечно длинными — чуть ли не как железнодорожные рельсы. Одна была — тень от его шестика-махалки, а другая — тень от руки его деда Кузьмы Петровича. Дедова рука, впрочем, почти сразу и укоротилась — издав еще несколько сухих щелчков. А высвобожденную палку одноглазый купец положил наземь — к ногам своего внука. Явно намекал: тому нужно это оружие взять, да поскорее.

Иван Алтынов схватил палку с изгвазданной тряпицей на конце, и снова длиннейшая тень рассекла землю на погосте. Странное дело: столь же длинные тени купеческий сын мог видеть и давеча возле ворот. То есть, по всему выходило: солнце уже тогда опустилось почти что к самому горизонту. Но с тех пор минуло уже не менее часа — а оно так и не закатилось. Разве возможно было такое? Даже скромный домашний учитель сумел донести до Иванушки простую мысль: замедлить или ускорить движение солнца невозможно. Равно как повлиять на ход времени вообще: сделать день — ночью, или зиму — летом.

— Может быть, — прошептал Иванушка едва слышно, — мне всё это просто мнится? Я упал в колодец и вот-вот утону. А в предсмертном бреду мне видится дед. И слышатся крики Зины. И чудится заходящее солнце. Только на самом деле ничего этого нет…